Пополнение коллекции… о часах ли речь? Или не только о них?

Мужчины разговаривают ещё, но я не вникаю. Всё равно не понимаю, а если бы и понимала, то ни за что бы не влезла. Мне это не нужно. Ещё и опасно.

То же самое происходит и с другой группой мужчин. Они общаются, мы, девушки, стоим рядом молча.

К нам подходит официант с бокалами на подносе. Все берут шампанское, я — нет. Зато Обласов берут два бокала, а потом один протягивает мне.

— Держи, Милана, — говорит негромко, чуть склонившись ко мне. — Ты слишком напряжена.

Алкоголь я не употребляю. Не раз пытались уговорить в общежитии, на слабо брали. Но нет, я не стала. Всегда считала алкоголь злом, ведь из-за него происходит столько всего плохого.

Но комментировать сейчас Обласову я это не решаюсь. Принимаю бокал и просто держу его в руках. Тем более, ходят слухи, что на подобных вечеринках в алкоголь могут добавить что угодно, любой наркотик.

Кажется, Обласов привык, чтобы его распоряжения выполнялись неукоснительно, поэтому, замечая, что к шампанскому я не притрагиваюсь, награждает меня долгим взглядом.

— Почему не пьёшь?

— Не хочу. Я не пью алкоголь.

— Сделай сегодня для меня исключение. Это просто шампанское, я тебе это гарантирую, — голос его звучит даже почти мягко. Опасная, утончённая жестокость. Но когда я продолжаю стоять, не шелохнувшись, тональность его голоса меняется. — Пей, я сказал.

Мои плечи каменеют. Мужчина не кричит и даже не повышеает голоса, но даже приглушённый его голос заставляет кровь заледенеть. Его нельзя ослушаться.

Я поднимаю бокал к губам и делаю глоток, прикрыв глаза.

Он всё ещё не сводит взгляд, понукая выпить ещё.

Выполняю.

И только тогда он снова переключается на разговор с мужчинами, а я могу немного выдохнуть.

Меня больше беспокоит, что будет дальше. После этого торжественного приёма. Этой ночью Обласов явно не намерен меня отпустить.

Примерно через час я чувствую себя выжатой. Бокал удалось незаметно оставить на одном из столов — уже хорошо. Но мои ноги в неудобных туфлях уже начинают гореть огнём. От шелковисто-покладистого тона, которым девушки общаются со своими спутниками, меня начинает тошнить.

Мне нужен хотя бы глоток свободы. Пусть призрачной, но всё же.

— Я отойду в уборную, — говорю Обласову и жду, пока он позволит мне.

— Иди Милана, — кивает, отвлёкшись от разговора. — Там дальше есть балкон, если тебе тут душно. Я найду тебя, если понадобишься.

Мне тут однозначно душно. И, конечно же, я бы предпочла, чтобы ты меня не нашёл.

Но последнего я вслух, естественно, не говорю.

Оглянувшись, определяю, где выход. Думаю, уборная именно там.

Мои предположения оказываются верными. Я вхожу в уборную и останавливаюсь напротив длинного, подсвеченного по периметру фонариками, зеркалу. Опираюсь руками на столешницу с раковинами и опускаю голову. Зажмуриваюсь крепко, а потом смотрю на себя в зеркало.

Зрачки чуть расширены, кожа бледная. Чёрный цвет платья подчёркивает это.

Я сейчас должна быть дома, у родителей. Должна выйти на улицу к ребятам — в субботу все съезжаются. Серёга на гитаре играет, Машка о своём новом женихе-гонщике болтает, тётя Люда со второго этажа ругается, что мы снова слишком громко смеётся, а ведь уже скоро полночь.

Наверное, всё так и происходит в эту минуту. Только без меня. А я — здесь. В капкане. В этом шикарном чёрном платье и с короной на голове жду своей участи. Беспомощная. Покорная. Беззащитная.

Результат всего лишь одного решения, одного сделанного выбора. Последствия желания помочь подруге.

Помогла. Что дальше, Милана?

Получила корону и участь шлюхи для одного из тех, кто считает себя королями мира.

И это только начало…

Дверь в уборную открывается, и входят две девушки. Их я тоже прекрасно помню. Майя — вторая вице-мисс, и Анастасия — она получила титул Мисс грация, оказалась лучшей в дефиле в купальниках.

— Милана, — холодно улыбается Анастасия. — Привет. Рада видеть тебя.

Нет. Это ложь. Конечно же, не рада.

Девушки прикрывают за собой двери и останавливаются напротив зеркала. Майя достаёт из сумочки стик и немного наносит на скулы, растирая кончиками пальцев. Прикасается им же к губам, вспушивая их, будто подушку.

Настя поправляет волосы, а потом тоже достаёт из клатча небольшой тюбик, похожий на помаду, раскручивает его, но оттуда не стик помады выезжает, а выпадает то ли капсула, то ли таблетка, которую Настя забрасывает в рот и глотает без воды.

Она замечает мой взгляд и усмехается.

— Хочешь? — выгибает бровь, протягивая тюбик. — Могу поделиться.

— Что это? — зачем-то вместо отказа спрашиваю я.

— Чтобы голова в определённый момент не болела, — подмигивает Настя, и они с Майей смеются.

— Спасибо, не надо, — открываю кран и снова ополаскиваю руки. — У меня не болит голова.

Настя и Майя снова переглядываются, и мне становится совсем уж некомфортно находиться тут рядом с ними. Неприятие, исходящее от девушек, буквально ощущается кожей. Хочется обхватить себя руками, отгородиться хоть как-то.

— Ещё бы, — Настя улыбается, но улыбка выглядит приклееной, а вот глаза сверкают ненавистью вполне себе ясной и понятной. — С Обласовым бы ещё голова болела. С таким не будет. Ты попробуй лечь под такого старого пердуна, как Левинов. Или, к примеру, Горбатов. Или под Петрова — там уже точно без этого, — она приподнимает тюбик “помады”, кивнув на него, — не обойтись.

— Радуйся, что ты сопровождаешь Демона, — складывает руки на груди Майя. — У него, конечно, тот ещё взгляд — дрожью пробирает, но он хотя бы не старый. Не мерзко сопровождать его.

Сопровождать. Вот как это называется…

— А когда тебя покупает старая вонючая рухлядь — то ещё удовольствие. Мне блевать охота, когда его скрюченные пальцы прикасаются к моей коже, — кривится Настя, её красивое лицо искажается неприятной гримасой.

Логичным было бы спросить, разве их кто-то заставляет? Но… по своему примеру я знаю, что отказ неприемлем и опасен.

— Я этого не хотела, — опускаю глаза, а потом смотрю на себя в зеркало. Будто сама себе говорю.

— Тогда что ты забыла на конкурсе, Милана? — усмехается Майя. — Никто из нас не хочет вставать на колени перед стариками, но какой у нас выбор? Обласов сам решает, кто наденет корону. Ты взяла джек-пот, радуйся и не жалуйся.

— Каждая из нас знает, чем рискует и на что идёт, — с раздражение закатывает глаза Майя. — Ни для кого не секрет, что каждая хочет продать себя подороже. И хорошо, если купит такой, как Обласов. Но тут уж как повезёт. Тебе — повезло.

Повезло — слабо сказано.

Девушки уходят, а я так и стою у раковин и смотрю на льющуюся из крана воду.

Я всегда, с самого детства, воспринимала конкурсы красоты как некое волшебство. Мне казалось, в них принимают участие только особенные девушки — самые красивые, самые стройные, самые талантливые.

Подростком я ходила в танцевальный кружок, и когда в нашем доме культуры проходил местечковый конкурс “Мисс Очарование” среди студенток местного колледжа и старшеклассниц школ, мы выступали в качестве музыкальной паузы между конкурсами. Тогда мне и в голову не могло прийти, что такие волшебные конкурсы можно так опошлить.

Аукцион — вот подходящее название.

Блядство.

Странно, что на руки нам надевали пластинки с номерами, а не сразу с ценами.

Закрываю воду и вытираю руки бумажными салфетками. Нужно возвращаться, и это совсем не радует. Передышка не особенно-то удалась.

Но Обласов говорил, что тут есть балкон. Попробую проскользнуть туда.

Я выхожу в залу и в полутьме крадусь в сторону стеклянной стены. По пути беру бокал шампанского, хотя и не пью. Не знаю пока, что буду с ним делать, но мне хочется хоть немного отстраниться от всего этого. На такое, как Настя, я, конечно, не пойду, но пару глотков слабого алкоголя, пожалуй, позволю.