И с первым, и со вторым у меня проблемы. Я то стараюсь сделать максимум, а потом обессиленная лежу в постели, то вообще ничего не хочу.

Кажется, я впадаю в депрессию.

Кузнецов определяет мне работу с психологом, но соглашаюсь я лишь из-за ребенка. Моему сыну или дочери нужна здоровая мать. И не только физически.

И ещё меня кое-что тревожит.

Секс.

Я перечитываю кучу статей, перелопачиваю десятки форумов. Везде находятся те, кто пишет, что их любимые рано или поздно устают и ищут полноценного секса на стороне.

«Он всё равно тебя бросит» — как пощечина звучит фраза одной из участниц форума в обращении к другой.

Эта фраза и мне причиняет боль, но я пытаюсь взять себя в руки и вернуться к поиску решения.

Когда завожу разговор о сексе с Демьяном, он говорит, что сейчас это не самое важное, что у нас ещё всё впереди, но я всё же упрашиваю его попробовать. Мне важно снова почувствовать себя желанной, важно увидеть в его глазах, что он меня хочет.

Всё получается странно. Поцелуи, объятия — мне приятно, нравится, но… всё, что ниже — не реагирует. Я ничего не чувствую.

Ничего.

— Мила, нам не стоит спешить, — Демьян всё видит и останавливает меня, когда я пытаюсь переключиться на то, чтобы доставить удовольствие ему. — Я же вижу, что тебя беспокоит. Неужели ты думаешь, что я, словно неоперившийся юнец, начну истекать слюной по каждой вертлявой заднице?

— Я просто… — закрываю лицо ладонями. Мне ужасно не по себе становится. — Я не знаю… мне хочется, чтобы всё стало, как было. Иначе…

— Но всё иначе, Мила, — режет по живому. — Не как прежде. Но это не значит, что всё будет плохо. Ты снова торопишься. Боишься. Неужели, тебе недостаточно моего слова о том, что мне правда никто не нужен?

— Я верю, — киваю. Он ведь меня действительно никогда не обманывал. Был жестоким поначалу, холодным, но не лгал никогда. — Но мне страшно.

Демьян обнимает меня, и так мы сидим ещё долго. Молча. Просто дышим близостью друг друга.

Утром он уезжает в офис, обещая вернуться к обеду, а я продолжаю учиться жить в тех реалиях, в которых приходится. Моя сиделка Анна сообщает, что теперь мною будут заниматься вместе доктор Кузнецов и гинеколог, которого он пригласил вести мою непростую беременность — Захар Зернов.

— Он отличный специалист, Милана, — улыбается Анна. — Матвей Станиславович говорит, что он лучший в крае. Да и, признаться, в Москве такого найдёшь с трудом. Так что вы в надёжных руках.

А ещё Анна сообщает, что завтра меня ждёт первое УЗИ, на котором доктор Зернов хочет убедиться, что всё идёт хорошо.

Внезапно я задумываюсь о том, что даже не почувствую своего ребёнка внутри. Не смогу ощутить его первые шевеления, его пиночки. Помню, мама с таким упоением мне рассказывала об этом, что каждая женщина ждёт самое первое шевеление с большим волнением.

А я не смогу ощутить.

Снова хочется плакать, но я даю себе мысленную оплеуху.

Зато мой ребенок будет жить. Будет! И я ещё не раз смогу увидеть и ощутить его движения, пусть уже и не в животе, зато наяву.

После завтрака прошу Анна вывезти меня во двор и оставить одну. Я с трудом привыкаю к сопровождению и иногда мне нужно выдохнуть и побыть наедине с собой.

Анна уходит и берёт с меня слово позвать её, если мне что-то понадобится.

Оставшись одна, я прикрываю глаза и просто дышу. Лето уже в самом разгаре, но жары сегодня с утра, на удивление, нет. После ночного дождя даже не парит.

Двор возле дома Обласова плавно переходит в сад. Я засматриваюсь на насыщенно-зелёный цвет листьев, а потом взгляд цепляется за голубую гладь бассейна.

По воде идёт лёгкая, едва заметная рябь от порывов ветра, и мне хочется оказаться ближе.

Подъезжаю к самому борту и вдруг вспоминаю старый бразильский сериал, который смотрела бабушка. Я тогда была маленькой, и мало что помню. Обычно, пока она смотрела, я сидела на полу и играла куклами, но один эпизод врезался в память — как героиня, которая тоже была на коляске, увидела, как её маленький сынишка топает к бассейну. Никто на её крики не отвечал и не пришёл, и тогда она вдруг встала и сама бросилась к ребёнку.

Да, это лишь бразильский сериал. Таких чудес не бывает.

Я снова прикрываю глаза и глубоко дышу, чтобы затормозить то, что начинает раскручиваться в воображении.

Это глупо.

Это совершенно безрассудно и глупо.

А ещё очень опасно.

Я не знаю, как ещё объяснить этот порыв, но я привстаю на руках, отталкиваюсь от поручней коляски и падаю в воду.

Вода поглощает меня мягко, но беспощадно. Окутывает, смыкаясь над головой, и я иду ко дну.

До меня в полной мере доходит, что же я наделала!

Внутри меня ребёнок!

Именно в эти мгновения я совершенно ясно осознаю, насколько сильно я хочу жить!

Жить!

Ради ребёнка, ради Демьяна, ради близких.

Ради себя самой!

Даже в коляске. Даже лишённой того, что раньше воспринимала как данность.

Я хочу жить так сильно, как никогда даже не задумывалась.

Понимая, что никто не сможет мне помочь, я гребу руками изо всех сил. Расталкиваю воду, пытаясь выплыть на поверхность.

Ноги не работают, и оттолкнуться, создать себе скорость я не могу, поэтому приходится всю силу пустить в руки.

Поначалу выходит хаотично, я путаюсь в одежде и волосах, но потом концентрируюсь, собираю себя в кучу и вдруг понимаю, что получается.

Я всплываю!

И вот долгожданный глоток воздуха. Такой глубокий, как никогда ранее. И такой полный жизни.

Я цепляюсь за бортик, подтягиваюсь и вдруг начинаю громко смеяться.

Пусть это ненормально, пусть смахивает на истерику, но мне плевать.

Я наконец поняла, что моё желание жить настолько сильно, что ни одна инвалидная коляска этого не отменит.

— Милана! — слышу возглас, наполненный таким диким страхом и болью, что дрожь по телу проходится.

Рядом со мной оказывается Демьян. Его лицо настолько бледно, что это сразу же бросается в глаза.

Он хватает меня за руки и вытаскивает на бортик, а потом и сам без сил садится рядом.

— Что ты… что случилось? — он прижимает меня к себе, и я слышу, как бешено колотится в его груди сердце.

— Всё хорошо, — обнимаю в ответ. — Я в норме. Правда.

Он зажмуривается и громко выдыхает, а я вдруг…

— Смотри… — шепчу, а у самой дыхание перехватывает.

Едва заметно, почти неощутимо, но… у меня получается пошевелить пальцем на левой ноге.

— Это… — произношу, захлебнувшись эмоциями, и так и не договариваю.

— Сердцебиение ребёнка, — отвечает врач, улыбнувшись. — Сто семьдесят пять ударов в минуту. Абсолютная норма. Плацента полностью сформирована, прикреплена по задней стенке. Ни к вам, ни к плоду у меня вопросов нет, Милана. Всё в порядке.

Он убирает датчик и протягивает мне бумажные полотенца. Пока Демьян помогает мне сесть и вытереться, врач оформляет протокол УЗИ, а потом поворачивается к нам.

— На листе я указал свой номер телефона. Пишите в любой беспокоящей ситуации: от “ай кольнуло” до кровотечения. В любое время, даже ночью. Ограничений на половую активность никаких не ставлю — не вижу в них смысла. Физио продолжаете в том же режиме, питание по калориям немного нужно увеличить. КТГ-контроль сердцебиения плода будет проводить Анна дважды в день.

— Спасибо, доктор, — кивает Демьян и забирает листок. — И спасибо, что согласились вести Милу.

— Мне тоже было приятно познакомиться, — улыбается тот. — К тому же я не мог отказать своему другу. А если бы попытался, он бы отгрыз мне оперирующую руку. Цитата, если что.

Мы смеёмся все втроём. Доктор и правда показался приятным в общении, а в его компетентности сомневаться не приходится, раз уж Матвей так настаивал, чтобы именно Захар Зернов вёл мою беременность.

Демьян помогает мне пересесть в кресло и мы покидаем кабинет УЗИ. Утром уже побывали у Матвея, я показала, чему вчера научилась. Правда про прыжок в бассейн уговорила Демьяна умолчать. Матвей сказал продолжать физио, высказал обнадёживающее предположение, что операция, возможно, и не понадобится.