Обнимаю его за шею. Ерошу и без того всклокоченные волосы. Он стонет мне в рот. Жадно целует. Губы, щёки глаза. Подставляю ему шею. Кусает меня за подбородок. Опять губы.

Его руки как будто живут своей жизнью. Я ощущаю их везде. Лицо, плечи. Спина. Он крепко прижимает меня к себе, вдавливаясь. Словно сливаясь со мной в одно целое. Ладонью обхватывает ягодицу, проникнув под шорты.

Звук, сопровождающий открытие дверей, нас не волнует. Мы не отрываемся друг от друга ни на миг, пока чей-то до боли знакомый визгливый голос не произносит:

— Что здесь происходит!?

Захар, стоящий спиной к выходу, разворачивается, открывая мне обзор на застывшую там Маргариту. Её рот приоткрыт в удивлении. Взгляд — говорящий.

Гордеев оскаливается широко, я бы даже сказала, бешено.

— Марго! Как удачно, что ты здесь, — прикрывает меня своим телом, как будто защищая от белобрысой стервы. — Я как раз хотел сказать тебе. Я беру выходной.

Двери лифта съезжаются, отрезая нас от офигевшей Отморской.

Захар поворачивается ко мне с улыбкой.

— Потому что сейчас у меня есть более важные дела…

Два года спустя

Альбина

— Тё-ём? Ты где, зай… — одёргиваю себя. — Ты где, малыш? Неси сюда подушки скорее.

Чёртов квадробинг. Все вокруг, как помешались на нём! Привычные слуху «зайка», «котик» и «рыбка» превратились в чуть ли не ругательства в современном мире.

Бытует мнение, что называя своих детей «котиками», мы программируем их в будущем ходить на четвереньках, напялив эти дурацкие маски. Не уверена, что это так на самом деле. Но чем чёрт не шутит.

Артём, как всегда серьёзный и сосредоточенный, несёт мне подушки, которые я убрала с дивана, чтобы было удобнее его пропылесосить. Придирчиво оглядываю пространство под журнальным столиком. Всё чисто.

Закручиваю шнур пылесоса.

Захар всё время ворчит, что я не использую этого навороченного робота. Но меня он безумно раздражает. Мне кажется, он до жути тупой, несмотря на все его навороты.

Однажды он опрокинул миску Арчи, стоящую на своем обычном месте в углу. Корм, естественно, весь рассыпался. И что делает это чудо техники? Ну конечно же. Попросту пылесосит этот самый корм!

Арчи он тоже бесит — в этом мы с ним солидарны. Он постоянно рычит, как будто видит в нём некий вражеский объект. Короче, это получается дурдом, а не уборка. Проще руками, по старинке.

От услуг Ларисы мы давно отказались. Две хозяйки в одном доме не уживаются. Да мне и не сложно.

В квартире Захара царит стерильная чистота. Он — ужасный педант в этом плане. Иногда мне очень хочется обнаружить хотя бы один грязный носок где-нибудь за диваном. Но этот человек, похоже, сам — робот! Все вещи разложены строго по своим местам.

Я переехала к Захару почти два года назад. Мы живём вместе. Из Центра меня отпускать не хотели. Да мне и самой было печально расставаться с полюбившимся делом.

Поэтому по согласованию с руководством я перевелась на удалёнку. Продолжила вести аккаунты Центра на юридическую тематику, а также давать онлайн-консультации. Чуть позже мне удалось устроиться на полставки в аналогичную организацию в нашем городе. Так что у меня практически полная занятость, но при этом график относительно свободный. И-де-аль-но!

Захар уволился из Априори буквально через несколько месяцев после моего переезда. Он понял, наконец, что больше не хочет пахать на «чужого дядю», и открыл собственное дело. У него вновь светятся глаза, поэтому я уверена, что это было правильное решение. О чём не устаю ему повторять.

Свою компанию он назвал «АЛЬтаир». Все думают, что это в честь звезды. Но на самом деле… Вы понимаете. Захар сказал, что я — его единственная путеводная звезда. Это было очень романтично…

В штате сейчас чуть больше десяти сотрудников, включая бухгалтера и секретаря. Но Захар постоянно планирует расширение. Он даже звал меня к себе, но я отказалась.

Я не хочу больше рисковать. Нами.

Я всегда готова ему помочь просто так, но работать вместе — нет, спасибо.

У меня, к счастью, есть собственное дело и собственное занятие. Захар часто рассказывает мне о происходящем на работе, делится. Ведь мы с ним говорим на одном языке. Как врач всегда поймёт врача, так и юрист — юриста. Это нечто большее, чем специальность в дипломе. Это — образ мышления.

Мне нравится дискутировать с ним. Захар мыслит нестандартно, я бы даже сказала, творчески. Скучные для обывателя статьи и цитаты из текста законов в устах моего парня превращаются в поистине увлекательные истории.

Звонок в домофон. Это, наверное, Матвей. Он обещал забрать Артёма примерно в это время. Когда Захар познакомил нас, я сразу же узнала в его «хорошем приятеле» того самого отца с сыном из детской комнаты.

Матвей тоже работает у Захара. Отвечает за безопасноть.

Артёму уже пять. Он по-прежнему почти не говорит. Матвей против навешивания на своего сына каких-либо ярлыков, но я вижу, что его это беспокоит.

Тёмыч сложно сходится с людьми. Ему нужно чуть больше времени, чем обычному ребёнку, чтоб привыкнуть к человеку, а тем более — начать ему доверять. Общаться со сверстниками ему непросто. Молчаливый малыш многим кажется странным. Я частенько выручаю Матвея, когда ему не с кем оставить сына.

Бегло оглядываю себя в зеркале прихожей. Я сбросила пару килограмм за последние недели. Бледновата…

Критически оцениваю свой внешний вид. Закрытый топ. Чёрные легинсы со штрипками. Кто-то носит их «в люди», но я предпочитаю ходить в них дома, так как они очень удобные на самом деле. Платок на голове, чтобы усмирить отросшие волосы, которые никак не желают собираться в пучок. Захар называет эту штуку чалмой и как-то странно на неё реагирует. Я подшучиваю над ним. Мол, триггерит что-то? Но ношу чалму по тем же соображениям, что и легинсы-трико. Это удобно…

Матвей заходит в квартиру. Сейчас зима и на улице, без преувеличения, дубак. Его щёки раскраснелись с мороза.

Коротко обмениваемся приветствиями. Тёмыч, радостный, бежит к отцу. Матвей треплет его по растрёпанной макушке.

— Ну что, пора собираться, боец?

Улавливаю, как ведёт носом, принюхиваясь к запахам с кухни.

Всё ясно. Опять голодный.

— Кушать будешь.

Матвей мнётся, пытаясь вежливо отказаться от приглашения. Заявляю бескомпромиссно:

— А это не вопрос! Пока не поешь, ребёнка тебе не отдам, имей в виду.

И без того румяные скулы Матвея розовеют ещё больше. Стесняется.

Перекидываемся с ним ничего не значащими фразами, сидя на кухне. Матвей уплетает за обе щёки. Похоже, домашняя еда для него — экзотика.

Я не ем, просто пью чай. Захар обещал быть вовремя сегодня. Хочу поужинать вместе.

Звук проворачиваемого в замке ключа звучит для меня райской музыкой. Пришёл. Наконец-то!

Не успеваю выйти и встретить его, как он заходит на кухню сам. Первым делом здоровается за руку с Артёмом, который, сидя на диване, крутит в ладонях горячо любимый им кубик Рубика. У них с Захаром рукопожатие — это своего рода ритуал.

Захар приветственно кивает сидящему за столом Матвею. Тянет якобы обиженно, но я знаю, что он так шутит:

— Э-э, брат. Какого хрена? Ты съел мой ужин!

— Тут на всех хватит, Отелло, — посмеиваюсь.

Захар переводит взгляд на меня и замирает. В противовес цвету лица Матвея, его — ужасающе бледное.

— Пойду руки сполосну, — говорит бесцветно. Непонимающе провожаю его взглядом.

Когда через двадцать минут Захар выходит из ванной, Матвей с сыном уже уехали.

Я сижу за столом, скучающе листая ленту в соцсети.

— Ну что так долго? — недовольство сквозит в моём голосе, хотя я очень стараюсь сдерживаться.

Буркает что-то непроизносимое себе под нос. Отодвинув стул, садится.

Ставлю перед ним тарелку. Сегодня на ужин паста том-ям с креветками и пармезаном. Захар говорит, она у меня — «лучшая».

Он лениво ковыряет содержимое своей порции, как будто у него нет аппетита. С противным звоном грохает вилку о поверхность фарфора. Отодвигает от себя пасту.