«Ты выглядишь Снежной королевой. Взглядом морозишь», — прямо так и сказал.

С Сашей легко говорить. И вообще с ним всё как-то легко. Раз — и ты танцуешь. Два — и вы уже у бара, и он предлагает тебе кофе «на посошок». Три — я смеюсь, запрокинув голову, над его шуткой.

— Виски со льдом, — Захар облокачивается на стойку рядом с нами.

Пока бармен выполняет заказ, стоит со скучающим видом, явно прислушиваясь к нашему разговору. Заметно напрягаюсь.

Расплатившись, уходит, слегка задевая Сашу плечом. Тот разворачивается рефлекторно.

Отпив из стакана, Гордеев бросает небрежное:

— Можешь так не стараться, Саня. Она всё равно не даст тебе…

Таращусь на него, шокированная.

Продолжает после паузы:

— … номер своего телефона. Муж не разрешит, — усмехается, словив мой гневный взгляд. Вальяжно удаляется к своему столику.

Смотрим ему вслед дружно, не сговариваясь. Саша, подняв брови, интересуется:

— Что это было?

Ярость топит всё мое существо.

— Не знаю. Но сейчас выясню. Ещё увидимся, Саш, — извиняюще улыбаюсь. — Спасибо, мне всё понравилось.

Хватаю сумочку и, вскочив со стула, устремляюсь за Мудаком Андреевичем.

Захар

Дурацкий вечер. Я совершенно не планировал напиваться. Так, подержать бокал в руке для вида.

На таких мероприятиях, как сегодня, лучший способ быть в центре внимания — это демонстративно отказаться от алкоголя. Поэтому проще сделать вид, что ты «как все», чем отбиваться от коллег, желающих накатить на брудершафт.

Но Мамаева в этом своём коротком платье из серии «потерянная где-то юбка» спутала мне все мысли.

Немудрено, что Паша чуть стол слюной не закапал. Саня — так вообще, без комментариев. Пошёл ва-банк. А эта и рада. Улыбается ему, разве что щёки не трескаются. А с хрена ли, спрашивается? Она замужем вроде как.

Держа стакан в левой руке, осторожно пробираюсь к своему месту сквозь толпу плохо скоординированных тел. Вискарь в моей руке так и намекает на то, что вскоре я к ним присоединюсь.

Почувствовав руку на своём плече, дёргано оборачиваюсь. Во мне всё ещё бурлит раздражение после столкновения с Мамаевой у барной стойки.

Помяни чёрта. Стоит передо мной, сжимая сумочку в руках перед грудью. В полутьме зала мне плохо видно выражение её лица, но я чётко улавливаю — она злится.

Смотрю на неё, скептически заломив бровь. Мол, что надо?

Что-то сбивчиво говорит мне. Её слова тонут во взрыве хохота, доносящемся до нас из-за соседнего столика. Наклоняюсь ближе. Ловлю шипящее:

— Можно Вас на минуточку? Нужно поговорить.

Догадываюсь, о чём она. Претензии мне выкатить хочет? Так вот, у меня нет желания обсуждать с ней… ничего не хочу обсуждать. Слишком много Мамаевой стало в моей жизни в последнее время. Она меня каким-то непонятным образом выбивает из равновесия.

— Мамаева… — мне приходится прижаться к её уху почти вплотную. Ненадолго прикрываю глаза. Её запах — простой и незамысловатый. Хочется вдохнуть его глубже и понять, что в нём такого?

— Мамаева, давай в другой раз. Сейчас — не лучший момент. Остынь. Поговорим в понедельник в офисе.

Трясёт головой, упрямо поджав губы.

— Нет. Сейчас.

Устало отмахиваюсь.

— Я всё сказал. До понедельника.

Глаза б мои тебя не видали…

Отворачиваюсь от неё, намереваясь уйти. Как вдруг, она… резко толкает меня плечом. Я рефлекторно теряю равновесие. Стакан с виски опрокидывается, заливая полотно моей белой рубашки жёлтым пятном.

Мгновение торможу, отставив руки в стороны, как будто это может что-то исправить. Понимаю, что она сделала это нарочно.

— Ты… ты охренела, Мамаева!?

— Вам лучше пройти в туалет, — говорит как ни в чем не бывало.

Не могу выдавить из себя и слова. Их слишком много сейчас внутри. Роняю порывисто:

— Иди к черту, Мамаева.

Оставляю бокал на ближайшем ко мне столике. Сидящие за ним люди слишком увлечены принятием «на грудь», чтобы обращать на меня внимание.

Стремительно иду в сторону уборных. Зайдя внутрь, достаю телефон из заднего кармана и кладу на постамент раковины.

Из туалетной кабинки выходит наш сисадмин Федя.

— Пошла жара? — кивает на мою рубашку, не здороваясь.

Виделись уже.

Ничего не отвечаю, раздражённо дёргаю пуговицы. Вот же ненормальная…

Федя моет руки, что-то насвистывая себе под нос. Сняв рубашку, прикидываю, как быть дальше. Не буду же я ходить весь вечер, как кретин обоссанный? Домой надо ехать.

Выдавливаю немного жидкого мыла на ладонь. Примериваюсь к пятну.

В уборную залетает Мамаева. Федя ошалело пялится на неё.

— Аль, ты промахнулась. Женский — левее.

Она сдувает прядь со лба. Смотрит свирепо. Чеканит:

— Я ничего не перепутала. Выйди, пожалуйста, — выразительный взгляд на Федю.

Тот смотрит вопросительно на меня, потом на неё. Киваю устало. Мол, иди.

— П-фф, — Федя закатывает глаза.

Когда дверь за ним закрывается, поворачиваюсь к Мамаевой. Говорю, намеренно вкладывая грубость в свой тон:

— Какого хрена ты за мной попёрлась? Я же сказал — оставь меня в покое!

Пропускает мои слова мимо ушей. Зеркалит:

— Какого хрена ты вмешиваешься в то, что тебя вообще не касается? Зачем ты сказал Саше, что я замужем? Это не твоего ума дело!

Не замечает, что перешла на «ты». Здесь и сейчас мы — просто два разозлённых друг на друга человека, и мы — равны.

Гнев затапливает меня. Чувствую, как кровь приливает к лицу. Виски обдаёт жаром. Алкоголь, помноженный на перманентное раздражение сегодняшнего вечера, даёт о себе знать. Сейчас мне хочется просто её придушить!

— Мамаева, — угрожающе надвигаюсь на неё, — через секунду ты выйдешь отсюда. И возможно. Возможно! — акцентирую. — Мы благополучно забудем о произошедшем сегодня.

— Нет! — звенит настырно. — Мы выясним всё здесь и сейчас!

— Мы ничего не будем выяснять, Мамаева. Свали уже!

Талдычит упорно:

— Мы просто работаем вместе. Я не лезу к тебе. А ты не лезешь ко мне! Дело Титана я не веду больше. Тогда какого чёрта сегодня речь идёт о моём муже?

Развожу руки, с зажатой в одной из них рубашкой, в стороны.

— Это уже превращается в дурную традицию, Мамаева. Не находишь? Ты, я, уборная. Испорченная рубашка.

Пыхтит зло, зажимая ладонь в кулак. Второй — цепляется за висящую на плече сумочку. Её грудь высоко вздымается.

— И вообще. С какой стати ты требуешь от меня чего-то? Напомню тебе, ты не в том положении, чтобы требовать. Требую здесь только я. Ты — исполняешь. Беспрекословно.

Сейчас я намекаю ей на то злополучное видео с камер спортклуба. Оно всё ещё у меня.

Иногда я даже пересматриваю его… перед сном. Конечно же, я не собираюсь его использовать. Это низко… даже для меня. Но Мамаевой об этом знать совершенно необязательно. Для дополнительной мотивации не помешает!

С каждым моим словом краска отливает от её лица. Стискивает зубы так, что мне становится страшно за сохранность её эмали. Уголок губ дёргается.

Резко кладёт сумочку на раковину. Делает ко мне два широких шага, сокращая расстояние до минимального. Смотрит в глаза, перебегая взглядом от одного моего зрачка к другому. Сдавленно цедит:

— Ты… ты редкостный мудак. В курсе?

Придвигаюсь ещё ближе к ней. Почти шёпотом:

— В курсе, конечно. Ты ведь написала об этом на моей машине. Даже видео имеется. Как тут забыть?

— Мудак… и моральный урод!

— Ты попутала, Мамаева? Я же уволю тебя, не успеешь выйти за эту дверь.

Улыбается язвительно. Мне в губы высокомерно:

— Не уволишь. Мой муж — крупнейший клиент твоей фирмы. Поэтому ты. Ничего. Мне. Не сделаешь.

Поражённо смотрю на неё:

— Вау-у… ну ты и сука, оказывается.

— Пошёл ты… — не даю ей закончить.

Стремительно уничтожаю последние миллиметры между нами. Впиваюсь в её губы.

Она тут же, как будто ждала этого, обнимает меня за голову. Ерошит мои волосы, пробираясь в них пальцами.