Фиксирую запястья, прижав их к поверхности за её спиной.

Её грудь лихорадочно вздымается, соприкасаясь с моей. Набирает в лёгкие воздух, чтобы что-то сказать.

Но я не даю. Резко прижимаюсь к её приоткрытому рту своим. Мысленно стону. Пи*дец, конфетка. Не удержавшись, облизываю мягкие полные губы. Настоящие? Ещё один пункт из моего списка «непривычно».

Она не шевелится. Просто стоит, замерев как птичка, зажатая в ладони.

Осмелев, проникаю языком между её зубов. Там влажно и горячо. Резко выдохнув ей в рот, целую в полную силу. Слабо дёрнувшись, начинает отвечать мне.

Давай, детка. Вот так. Давай.

Осторожно отпускаю одну её руку. Она остаётся в том же положении, что и была. Как будто мы играем в «море волнуется раз», приходит странная до глупости мысль.

Резко сжимаю её грудь свободной рукой. Настоящая!? Вот это джек-пот.

Она будто приходит в себя. Вырывает вторую руку из моей ладони. Резко толкает меня в солнечное сплетение.

Отшатываюсь, по дороге снося скамью. С грохотом она валится на пол.

Её голос громкий, но как будто надтреснутый, разрезает тишину пустой комнаты.

— Что ты творишь!? Нельзя трогать меня без разрешения!

Начинаю ржать. Бесконтрольно. События минувшего дня пополам с усталостью обрушиваются на меня.

— Без разрешения!? — мой смех нервный, почти истерический. — Мне не нужно твоё разрешение. Твоё тело сказало всё за тебя.

Подхожу ближе, намереваясь закончить начатое. Хватит ломать комедию.

Изо всех сил ударяет меня по щеке. Моя голова, дёрнувшись, отлетает вправо.

Сука. Ярость наполняет всё моё существо.

— Какого чёрта? — тоже повышаю голос.

Дверь в раздевалку открывается. Кто-то включает свет.

— Что здесь происходит?

Проморгавшись от вспышки, ударившей в глаза, узнаю старшего администратора клуба. Она дежурит сегодня на другом этаже, у бассейна. Кажется, она также директор по персоналу.

— Что происходит? — повторяет свой вопрос.

Новенькая молчит. Её грудь высоко вздымается. Короткие пряди волос выбились из-под дурацкой чалмы. Брюнетка…

Мой голос как гром среди ясного неба.

— Что происходит? А происходит то, что сотрудник вашего клуба ворвалась в мою раздевалку без разрешения.

Глаза новенькой округляются. Уверенно продолжаю. Я словил «волну», как это бывает со мной в зале суда.

— … и попыталась навязать мне сексуальный контакт.

Директор по персоналу в шоке поворачивается к «чалме».

— Это правда?

«Чалма» молчит, как воды в рот набрала. Чего не скажешь обо мне. Рублю с плеча.

— Чистая правда. Можете проверить камеры.

Администратор, впечатлившись уверенностью моего тона, командует.

— Альбина, за мной.

Обращается ко мне:

— Прошу прощения за доставленные неудобства. Мы разберёмся в ситуации.

Оставшись один, пинаю ногой упавшую лавку. Какого хрена? Всё так хорошо начиналось. Вечер обещал стать незабываемым.

Принимаю душ, затем иду в сауну. Пропотев, как следует, и будто заново родившись, ныряю в прозрачные воды бассейна. Несколько минут энергичных взмахов руками, и я готов идти дальше.

На выходе из клуба меня останавливает та самая администратор:

— Захар Андреевич, — успела-таки вспомнить моё имя. Люблю профессионалов.

— Ещё раз прошу прощения за произошедшее недоразумение. От лица нашего клуба и в знак глубочайшего раскаяния я бы хотела вручить Вам сертификат на полный курс массажа. Массажный кабинет находится на третьем этаже. Можете посетить его в любое удобное для Вас время по предварительной записи.

Сдержанно благодарю её. Пусть думает, что клиент всё ещё недоволен.

— А что с…? — киваю на пустующую стойку ресепшн.

— О, не беспокойтесь. Альбина уволена. Вернее, её стажировка окончена.

Ого. Вот это клиентоориентированность, однако.

На стоянке обнаруживаю, что правое переднее колесо моей машины спущено. Подсвечивая фонариком, нащупываю прокол в протекторе. Что за хрень?

Подойдя к багажнику за «запаской», с удивлением читаю на заднем стекле нарисованное чем-то красным: «Я — МУДИЛА». Что за чёрт!?

Растирая между пальцев губную помаду, которой, по всей видимости, начертана злополучная надпись, я чётко осознаю: это не совпадение.

Чёртова «чалма»…

Полгода спустя, осень

Альбина

Еду на очередное собеседование. Отказы, сыплющиеся на меня в последние дни, напоминают сход лавины весной. Это почти заставляет впасть в отчаяние. Держусь из последних сил.

Денежные накопления, привезённые с собой из дома, подходят к концу. Сумма, которую мне удалось собрать за это время на случайных подработках — ничтожно мала. Как тут не отчаяться…

Автобус плетётся медленно, утренние пробки. Сквозь стекло наблюдаю за происходящим на улице.

Жизнь идёт своим чередом. Люди спешат на работу. Магазины, кафе и прочие заведения открывают свои двери. Гаснут ночные огоньки уличных фонарей. Город просыпается.

Моё внимание привлекает девочка, по виду лет семи. Школьница, судя по её форме и огромному розовому рюкзаку за спиной. Мама тянет её за руку, ловко лавируя меж потоков людей на оживлённой улице. Опаздывают, наверное.

Когда-то давно моя мама тоже отводила меня в школу. Будила с утра ласковым: «Вставай, Алечка…» После садилась на постель рядом и гладила мои волосы. Они были густые и длинные, до середины бедра. Мама брала мягкую щётку и, прочёсывая пряди, приговаривала: «Расти коса, не путайся. Дочка маму слушайся». А после провожала меня на уроки.

Правда, длилось это недолго. В одно ненастное ноябрьское утро — такое же, как и все остальные, мама не пришла. Пришёл отец. Он сообщил, что мамы больше нет. Этой ночью, когда она возвращалась домой с ночной смены, её сбила машина.

«Пора в школу. Собирайся», — сказал он мне после.

Мой отец — осетин, а мама — русская. Когда-то давно их большая любовь заставила отца пойти против воли и традиций его семьи. Ещё бы. Ведь он женился не на скромной и порядочной осетинской девушке, а на какой-то там… полукровке.

Полукровкой я и сама себя чувствую частенько. Только представьте: и не осетинка, и не русская…

Кто я? На этот вопрос я до сих пор не могу ответить чётко и определённо, хотя мне уже без малого двадцать пять.

В детстве мы жили небогато. Мой отец, Зелимхан Дауров, работал участковым. Они с мамой поженились в начале девяностых. Сначала родился мой брат — Алан. Через пять лет — я.

Эти года известны, с одной стороны, своей нищетой. А с другой — высоким уровнем преступности. Беспредел, как иногда говорят.

Вот с таким вот беспределом и пытался бороться мой отец, вчерашний наивный выпускник школы милиции. Он выбрал делать то дело, которое никто делать не хотел. Потому что сложно. Муторно. Малооплачиваемо. И даже иногда опасно.

Мама, привыкшая во всём поддерживать своего мужа, помогала, чем могла. Мы с Аланом часто болели маленькими, поэтому мама не могла выйти на обычную работу с девяти до пяти. Она занималась пошивом одежды на дому.

Когда я подросла и пошла в школу, мама устроилась продавцом в ближайший круглосуточный магазин. Со смены оттуда она как раз возвращалась той роковой ночью.

Сглатываю. Несколько раз моргаю быстро-быстро, чтобы не дать пролиться слезам. Нельзя плакать. Так говорил отец.

После смерти мамы он уволился из органов. Подался в бизнес. Для нас с братом настали новые времена. Из маленькой квартирки в малосемейке мы переехали в большой светлый коттедж в пригороде. У отца появился автомобиль. Стол в нашем доме просто ломился от изобилия. У нас было практически всё.

Кроме отца. Он постоянно работал. Командировки, встречи, регулярные задержки по вечерам. Конечно, за нами присматривали. Но отца нам это не заменило.

В те редкие моменты, когда мы виделись, я непроизвольно тянулась к нему, чтобы получить хоть малую толику той ласки, в которой нуждается каждый ребёнок. В ответ обычно следовало скупое и малоэмоциональное: