Отведя от меня взгляд, мужчина перевернул меня на спину. Снял цепочки с бедер и потянулся выше. Попыталась свести ноги или что-то сказать, прикрыться рукой. Но мое тело меня подводило. Слабость была такая, что я просто ничего не могла сделать.

Прикосновения мужчины едва ощущались. Закрыла глаза и старалась не думать о том, что он будет делать дальше. Чувствовала, как прикосновения поднимаются выше и выше. Вот уже снят мой ошейник. Теперь ухо, нос, губа. Поняв, что меня полностью освобождают от всего сделанного асхарами, высунула язык. Это тоже снимите, пожалуйста. Настроение было отличным. Хотелось смеяться. Вспомнила, что так я однажды испытывала опьянение. Просто непонятная веселость, все казалось смешным. Неспособность контролировать свое тело… Это что он меня напоил вместо обезболивающего? Поэтому я ничего не чувствую?

Услышала странные звуки — звон металла. Открыла глаза. Увидела, как мужчина одетый в что-то похожее на килт и высокие черные сапоги выходит из шатра в яркий жаркий день. Веки стали тяжелеть, и я уснула.

Следующее мое пробуждение в полной темноте. Не сразу поняла открыла я глаза или нет. По ощущениям я все еще одна в темном шатре на коврике из травы.

Немного полежав и прислушавшись ко звуку за тканевыми стенами шатра, поняла, что там кипит жизнь. Редкие слова, доносившиеся до меня на непонятном мне языке. В попытке понять речь перевернулась со спины на бок. Осознание того, что у меня ничего не болит накрыло волной облегчения.

Резко села на колени, стала ощупывать себя. Ни проколов, ни синяков, ни боли. Ощупала голову. Многострадальная коса на месте. Правда теперь это не коса, а непонятное плетение от женщин из гарема асхаров. Потратив некоторое время на распутывание пальцами волос и расчесывание. Стала заплетать косу, за этим занятием меня и застал мужчина, вошедший в шатер со светящийся шкатулкой в руке.

Все также сидя на коленях с недоплетенной косой в руках, наблюдала за ним, глядя через плечо и боясь пошевелиться.

Мужчина плавно наклонился и поставил неподалеку от меня свою ношу. В свете шкатулки я узнала в нем того, кто снимал с меня подарочную упаковку от асхаров. Медленно снятый широкий пояс с двумя пристегнутыми мешочками наталкивает меня на мысль зачем он пришел.

— Нет. — шепчу я.

Очень хочу сбежать, отползти, но тело словно чужое. Оно совсем не слушается меня, и я сижу, все так же глядя на мужчину.

Полностью раздевшись, он подошел ко мне, повернул к себе спиной и нагнул, прижимая к колючему настилу.

Больно, обидно. До этого у меня был только Рома…

— Отпусти! Прекрати! Хватит! Остановись!

Вначале орала, срывая голос, потом говорила, а потом только шептала, глотая слезы. Единственное, что позволило мне мое собственное тело — это сжимать кулаки до боли впиваясь ногтями в ладони.

Закончив то, зачем пришел мужчина издал тихий, совсем нечеловеческий рык. Этот звук больше похож на звериный. Обжигающе горячие большие руки отпустили меня, и я поняла, что мое тело снова слушается. Отползла от него настолько насколько смогла.

Мужчина оделся, а я сидела, забившись в угол шатра и наблюдала за ним. Вытерла трясущимися руками слезы, и поняла, что изодрала ладони до крови. От рассматривания ранок меня отвлек мужчина. Он бережно взял мои руки в свои провел по ранкам большими пальцами. Это ощущалось так нежно, будто бы не он только что причинял мне боль. Мои светлые трясущиеся руки в его больших смуглых руках выглядели правильно, но это пугало еще больше. Возникло ощущение, что по рукам течет теплая вода, приятная. Ранки быстро затягивались. Я, не веря подняла взгляд и посмотрела в черные глаза.

Его взгляд такой же внимательный и изучающий. Он чуть заметно улыбнулся уголками губ. Отпустил одну мою руку и вложил в другую черный массивный гребень. Сел передо мной спиной. Внутри меня закипела злость, вся злость, копившаяся годами в доме Романа, злость на Охнера, асхаров, на этого мужчину, и я вышвырнула гребень.

В полной тишине он плавно встал, я напряглась от своего поступка настолько, что услышала стук своего сердца. Мужчина молча поднял гребень, вернулся ко мне. Я вся сжалась, ожидая от него чего угодно. В этом мире мужчины не умеют прощать. А он аккуратно взял мою руку и снова вложил в нее гребень.

— Не уйдешь, пока не расчешу?

Зачем-то спросила я. Хотя прекрасно осознавала, он не понимает меня, а я не знаю его языка.

Ничего не ответив, мужчина снова сел передо мной.

Его волосы густые и жесткие. С удовольствием бы их драла гребнем, отыгрываясь за всех мужиков, причинивших мне боль, на нем. Но гребень скользил по волосам совершенно не цепляясь. Закончив расчесывать волосы, положила гребень на пол рядом с коленом мужчины. Он посмотрел на гребень и повернулся ко мне. От этого движения я снова вжалась в угол шатра. Что же они тут такие надежные. Сейчас бы поднырнуть под полог и сбежать куда-нибудь. Угу, голышом. Мужчина протянул свою руку ко мне, вынуждая сжаться еще сильнее. Не понимала, чего от него ждать. Показав на мою, вновь растрепавшуюся косу, он взял прядь своих волос. Понятно, тоже косу захотелось. Кивнула. Мужчина протянул мне тонкий плетеный шнурок и снова сел ко мне спиной. Заплела косу, перетянула ее завязкой и перекинула через плечо мужчины. Вжалась в угол шатра, прижимая руками к груди колени.

Мужчина поднялся, поглядел на сжавшуюся меня через плечо и ничего не говоря вышел из шатра забирая свою светящуюся шкатулку, и оставляя меня в одиночестве в темноте ночи.

Облегчение от того, что все закончилось вырвалось прерывистым вздохом и градом молчаливых слез. Свернулась калачиком в уголке, и сама не заметила, как заснула.

Пробуждение было тихим и спокойным. Прислушалась к своим ощущениям. Боли и слабости не было. Был только голод, я ужасно хотела есть. Впервые в этом мире я хотела есть и не чувствовала боли. А еще я четко осознала то, что умерла в своем мире и каким-то образом попала сюда. Все так же не открывая глаз стала прислушиваться к звукам, доносящимся с той стороны полога. Какой-то трубный звук вдалеке, не музыка, а как будто кто-то пробует играть разные ноты на разных трубах. Редкие фразы на непонятном языке. Говорят только мужчины, женских голосов не слышно. Звуков было много, но разобрать их у меня не получалось. В своем мире я таких не слышала, а этот мир я совсем не знала. Глубоко вздохнула и попыталась смириться со всем происходящим, открыла глаза.

Через приоткрытый полог в шатер попадало достаточно света, чтобы было комфортно, не ярко и не темно. Заметив в противоположном углу две миски и кожаный бурдюк, подползла к ним.

В маленькой миске была не то густая похлебка, не то жидкая каша с кусочками мяса, пахла она достаточно вкусно. В большой миске вода и аккуратно пристроенная тряпица на буртике, понятно, это для гигиены, за миской с водой лежал металлический гребень с тонкими частыми зубчиками и витым украшением на ручке.

С трудом откупорила бурдюк, принюхалась — вода. Сделала маленький глоток и подождала. Вода, и вроде со мной ничего странного не происходит. Живот возмутился тем, что рядом стоит каша, а хозяйка балует его водой. Поискала по сторонам ложку и не найдя ничего на нее похожее, стала есть кашу через край. Все равно никто не видит, что я ем, как свинюшка.

Выпила через край все, что было возможно, решила все же собрать остатки пальцами. Опустошив полностью миску с кашей, сделала несколько глотков воды. Не понятно, когда мне принесут новую порцию, лучше буду экономить.

Утолив голод и посмотрев на большую миску с тряпкой, я задумалась. С Романом я привыкла подчиняться и молчать. Всегда делать то, что от меня требовалось, делать то, что было нужно. Игнорировать свои желания. Сейчас же необходимость подчиняться и делать то, что приказывают гораздо сильнее. Теперь на кону моя собственная жизнь. Вот только именно сейчас я осознала то, что все эти годы Роман и Раиса Семеновна ломали меня. От жизнелюбивой, бойкой и активной меня не осталось ничего. А сейчас все это вырывается наружу вместе со злостью.