Джулио качнул головой, как будто знал, что это только ухудшит ситуацию.

Фаусто поднял подбородок в сторону сына. — Тащи его на яхту.

Джулио и два солдата вытащили Энцо из домика на пляже.

Я подошла к семье Д’агостино и сначала встала на колени перед детьми. — Я знаю, что вам страшно, — прошептала я на своем самом лучшем итальянском. – Но ваша мама здесь, чтобы защитить вас. Всегда.

Они ничего не ответили, просто прижались ближе к матери, и я встала лицом к жене Энцо. Дотянувшись до клейкой ленты, я сказала ей: – Будет больно. Мне жаль.

Она кивнула, и я максимально быстро сорвала с ее рта плотную ленту. На удивление, она не издала ни звука, хоть я и знала по опыту, что это чертовски больно. — Спасибо, — сказала она. Каким-то образом я поняла, что она имела в виду, что не вынуждают ее детей смотреть, как жестоко убивают их отца.

Я сжала ее связанные руки. — Prego (перев. с итал. пожалуйста).

Фаусто велел Марко вывести семью Д’агостино на улицу, оставив меня наедине с ним. Он убрал пистолет за пояс на пояснице и сложил руки на груди. — Ты злишься на меня. — Я хотела наброситься на него за такой глупый вопрос, но, честно говоря, я устала. – На самом деле, я с этим смирилась. Точно так же, как и с тобой. Посади на самолет и отправь меня обратно в Торонто. Немедленно.

– Никогда. Не позволю тебе уйти.

– Снова, хочешь сказать. Что ты не отпустишь меня опять. Потому что ты отпустил меня, Фаусто, и ты не можешь решить, что хочешь вернуть свою игрушку только потому, что кому-то другому сейчас досталась она. Ты же сам отказался от своей игрушки, эгоистичный засранец.

Очертания его лица заострились, в тусклом освещении на скулах появились резкие прорези. — Ты мать моего ребенка и моя mantenuta (перев. с итал. любовница), так что я могу решать все, что захочу, если это касается тебя. Я понимаю, что ты разгневана, но со временем ты меня простишь.

Он произнес это с такой уверенностью, с таким надменным видом, что я рассмеялась.

– Ты невероятен. Больше я тебе не mantenuta (перев. с итал. любовница), и ты потерял все права на этого ребенка, когда выкинул меня из дома!

– Я извиняюсь за свою вспыльчивость. Не стоило так резко реагировать, когда мы поссорились. Если бы можно было вернуться назад, я бы повел себя по-другому.

– То же самое ты говорил о прошлых двух случаях, во время которых ты прогонял меня. Хватит, Фаусто. С меня достаточно.

Его правый глаз дрогнул. — Я развязал войну, чтобы спасти тебя, Франческа. Я пошел на сделку с Cosa Nostra, чтобы они помогли мне освободить тебя от Д’агостино.

Как бы он лестно ни говорил, я знала, как все было на самом деле. — Бред. Ты ненавидел Энцо с той встречи на яхте. Он оскорбил тебя, отказавшись впустить тебя в свою схему компьютерного мошенничества. — Я не знала всех подробностей, но мой скудный итальянский позволил мне уловить по крайней мере это. На лице его промелькнуло удивление, так что я одарила его самодовольной улыбкой. – Я очень хорошо умею подслушивать. Тебе следует помнить об этом.

Из глубины дома появился солдат с застывшей Мариэллой на руках. — Дон Раваццани, что будем с ней делать?

Взгляд Мариэллы встретился с моим, и я увидела, что она умоляет о помощи. Сучка, умоляет. Она помогала Энцо на каждом шагу. — Оставь ее, — сказала я Фаусто.

– Без его средств она завянет и умрет, как старая слива.

Фаусто повернулся к солдату. — Ты слышал мою женщину. Оставь ее.

Моя женщина. Я закатила глаза. Что за шутка.

– Сейчас, — сказал он, оказывая мне все свое внимание. – Возвращаемся в замок. Самолет ожидает.

– Пошел ты, Фаусто. Я не твоя женщина и не собираюсь никуда с тобой ехать.

Ох, ему это ни капельки не понравилось. Его тело, казалось, вздулось, злость исходила от него волнами. — На этот раз я не могу накачать тебя наркотиками из-за ребенка, но я могу связать тебя, Франческа. Я могу заставить тебя пойти со мной.

– Зачем тебе это? Я никогда больше не буду спать с тобой и буду при каждой возможности пытаться сбежать. Это напрасная трата твоего времени.

– Никогда - это надолго, dolcezza (перев. с итал. милая). Может, поспорим на это?

Учитывая то, как сейчас колотилось мое сердце, категорически нет. — Если ты не отпустишь меня, я сделаю все возможное, чтобы сделать твою жизнь адом.

Он уменьшил расстояние между нами и большой ладонью обхватил мою руку. — Нет нужды, поскольку я уже там. Я нахожусь там с того момента, как приказал тебе убираться.

В это время, пока я старалась осмыслить это заявление, он достал из кармана брюк пару наручников. До меня слишком поздно дошло, что он задумал.

В считанные мгновения он застегнул наручники на моем запястье, а другой застегнул на своем.

Прекрасно. Прикована к Фаусто. Снова.

Фаусто

Я наблюдал, как она притворялась, что уснула рядом со мной в самолете. Разве она думала, что я не замечу, как учащается пульс у основания ее горла? Разумеется, она не спала, но я позволил ей это. Она была в ярости. Чтобы снова добиться ее расположения, потребуется время.

Но у меня получится. Наши отношения были слишком сильными, слишком дикими, чтобы их отрицать.

Энцо сделал ей больно? Я не представлял, как она страдала от рук моего врага, кроме фотографии, на которой она стояла на коленях с проклятым пистолетом во рту.

Д’агостино поплатится за это в тысячу раз, до того как я покончу с ним.

Есть ли еще что-нибудь? Я должен был выяснить, что произошло во время ее плена - не только для того, чтобы отомстить Энцо, но и для того, чтобы оказать ей поддержку и утешение.

Я осматривал ее как только можно, но не заметил ни синяков, ни порезов. Ни шрамов, ни сломанных костей. Может быть, повреждения находятся там, где я не вижу. При этой мысли моя кровь похолодела. Неужели Энцо изнасиловал ее? Или навредил каким-то образом моему ребенку?

– Перестань смотреть на меня, — пробормотала она. – Это пугает. И перестань ерзать. Я пытаюсь заснуть.

– Cazzata (перев. с итал. глупость). Ты спишь не лучше, чем я. — Мой уровень адреналина все еще был высок после атаки, и переживания за нее затуманили мой мозг. — Помимо этого, лететь всего чуть больше часа. Когда ты уснешь, мне придется заставить тебя проснуться.

– Господи, как я тебя ненавижу.

Я сдержал улыбку. Пусть она и ненавидела меня, она все-таки испытывала какие-то чувства, и с таким положением вещей я мог справиться. Но прежде нужно было разобраться с другими делами, например, с человеком, который посмел отнять ее у меня. — Энцо сделал тебе больно?

– Волнуешься, что сломалась твоя игрушка?

– Франческа, — огрызнулся я. – Это серьезно. Он прикасался к тебе или причинил тебе боль? Или нанес какой-либо вред нашему ребенку?

– Если не считать того, что он провел рукой по моей груди, он меня не трогал. Не беспокойся. Он не обидел меня так сильно, как ты.

Я вздрогнула, не в силах сдержаться. Идея причинить ей боль мне не нравилась. Раньше меня не волновали чувства mantenuta’s (перев. с итал. любовниц), но почему-то чувства Франчески были мне важны. Это было очень странно.

Когда мы с Люсией поженились, я не особо заботился о ее чувствах. Она занималась моим домом и ухаживала за моим ребенком, для чего и была воспитана. Между нами не было никаких разногласий или споров. Она бы не осмелилась. Моя жена выполняла все мои прихоти, все мои запросы. Новость о ее смерти не повергла меня в смятение.

Тогда почему похищение Франчески так сильно повлияло на меня?

Я не желал об этом думать. Она была со мной, и это было главное.

Она простит меня, и все станет как прежде: секс, смех и наши шаловливые игры.

Я прочистил горло. — Все же я попрошу доктора осмотреть тебя, когда мы прибудем домой.

– Дом, — усмехнулась она. – Здесь не мой дом.

– Ламборгини и Винченцо скучали по тебе. Зия, Джулио. Даже Марко.

– Вот теперь я знаю, что ты лжешь. Марко меня ненавидит.