Если первые несколько часов после получения записки от отца Найрон ждал спокойно, чувствуя облегчение оттого, что папа знает и что-то делает, то к вечеру ему стало совсем худо. Ледяной комок безжалостно ввинчивался в желудок, руки дрожали и взгляд не мог задержаться ни на чем, кроме часовой колбы. Двойняшки, обнявшись, забились в угол кровати Люциса и сидели неподвижно, словно любое их движение могло разрушить что-то хрупкое. Наступил вечер. Сиреневые сумерки вползли на небо. Найрон пошевелил светильник и тот начал медленно разгораться тусклым белым свечением. Камин темным провалом чернел в глубине комнаты. Часовая колба рдела в полутьме зловещим бордовым цветом. В тишине прошло еще несколько ночных часов. Младшие заснули, не размыкая объятий, свернувшись клубком. Найрон подумал, что их надо укрыть, но побоялся, что если встанет, его вырвет. Тошнота подступала к горлу уже второй час и он боялся шевельнуться.

Еле слышный грохот и, последовавший за ним приближающийся свист, заставили мальчика поднять голову от стола, на котором он задремал. Дверь отворилась и отец застыл на пороге. Найрон встал. Темный силуэт неподвижно стоял у двери.

– Папа…? – робко позвал он.

Отец вышел из темноты, прошел в их с мамой спальню и сел на кровать, не зажигая светильник. Остановившись в дверях, Найрон увидел, что тот уронил голову на руки и раскачивается.

– Папа! – набрался духу Найрон, – где мама, ты что-нибудь узнал?

Не поднимая головы от рук, отец медленно покачал головой. Закрыл лицо ладонями, плечи несколько раз вздрогнули.

– Где мама?! – крикнул испуганно Найрон. Папа, дернувшись, поднял лицо. В полутьме выражение его было непонятным. Он взял Найрона за руку и неожиданно мягко прошептал:

– Сынок, поговорим завтра. Прошу тебя, ложись.

– Но…

– Только не сейчас, Найрон, – голос отца стал таким странным, что Найрон сделал шаг назад. Не понимая, почему он не может сейчас, сию же минуту узнать где мама, Найрон никак не мог решиться заговорить с отцом снова. А тот встал и закрыл дверь спальни перед его лицом.

С опустошенной головой, в которую не шли никакие, даже плохие мысли, Найрон лег на кровать не раздеваясь, и мгновенно уснул.

Когда первые лучи коснулись лба Найрона, тот потянулся и сел на кровати. Вспомнил. Распахнул глаза, уставившись в стену. Прошлепав босыми ногами на кухню, откуда доносилось шипение чайника, встал в дверях. Он не сразу осознал, что незнакомый человек в их кухне – отец. Вроде бы такое же лицо, но будто старше на десяток лет. Руки его тряслись, когда он наливал в чашки дымящийся сок нармики, и тот разлился по столу зеленоватой лужицей, отражающей выпуклый потолок.

Схватившись со всей силы за дверной проем, так, что заболели ногти, Найрон с вымученным спокойствием спросил:

– Ты скажешь мне, что с мамой?

Тяжело обернувшись, будто на плечи давил неподъемный груз, отец кивнул и указал Найрону на стул. Прошаркав к двери, прикрыл ее: младшие еще спали. Он говорил тихо, почти шепотом. Время от времени его горло схватывал спазм, и тогда он глотал горячий сок, кашлял и продолжал говорить.

– Я долго искал маму. Сначала залетел в лавку, куда она собиралась за книгой. Хозяин подтвердил, что она была там. Сказал, что у него не оказалось никаких пособий по уходу за варангами, и она собралась слетать в другую. Я облетел все лавки и в последней ее действительно видели. Но она так ничего и не купила. Хозяйка лавки рассказала, что Мира очень странно повела себя. Сначала стояла возле прилавка, разглядывала книги, а потом оглянулась и застыла, будто увидела кого-то, кому она была не рада. После этого быстро вышла, куда – хозяйка не разглядела. Людей в лавке было много и кто мог так испугать маму, она не поняла.

– Обыскал весь город, а потом, вечером, услышал, как один из караванщиков расспрашивает людей о ком-то. Я подошел к нему и мы описали друг другу одну и ту же женщину, Миру. Караванщик рассказал, что, как обычно, впустил на караван пассажиров, летящих в сторону Ругирита и среди них – Миру. Она летела вместе со всеми, но в пути он остановился, чтобы переговорить со встречным караванщиком, для чего снял веление с воздушного купола и подлетел к тому. И вот, когда их беседа подходила к концу, он услышал крики, а обернувшись, успел увидеть, как женская фигура мелькнула в воздухе, упав с каравана. Она падала так, что ему стало ясно – она не может лететь сама. Караванщик бросился вниз, чтобы поймать ее, но вокруг был такой туман, что он ничего не увидел. Ему помогали несколько высших, оказавшихся на караване, они искали два часа, но не нашли никого. Поднявшись, он опросил людей и понял: не достает той самой женщины, что села в Одорите и которую подробно описал ему я – нашей мамы. Никто не видел, как это произошло, да и людей было не так уж много.

Отец молча смотрел на Найрона уже больше минуты, а тот ничего не чувствовал. Это не он сидит сейчас на кухне и слушает рассказ отца. Это не мама упала с каравана в густой туман. Этого вообще не происходит, просто глупый сон. Найрон покачал головой. Голос перестал слушаться, стал хриплым:

– Она еще жива. Никто не видел, как она упала в воду. Значит, она еще жива. Почему ты не ищешь ее?

– Найрон…- глаза отца наполнились слезами, – сынок, мама упала в воду. В изменчивую воду, после такого невозможно выжить. Из-за тумана этого не видели, но по-другому быть не могло, под караваном не было ничего, кроме воды, это караванщик рассмотрел.

– Ты должен ее искать, – твердил Найрон, – ты должен, должен, должен! ЗАЧЕМ ТЫ СИДИШЬ ЗДЕСЬ, НАЙДИ МОЮ МАМУ! – наконец заорал он, вскочив и опрокинув стул. Найрон орал что-то еще, борясь с отцом, который неожиданно прижал его к себе, обнял, не давая кричать. Он бормотал что-то успокоительное, но от этого Найрон пришел в неистовство. Он стал бить отца кулаками по лицу, рукам, плечам…Пока тот не дал сыну пощечину.

– Прости, мне нужно было как-то тебя успокоить, – шептал он, – ты мне нужен, мне нужна твоя помощь, пойми же…

Умолкнув, и держась ладонью за горящую щеку, Найрон опустился на пол рядом с ненужным стулом и, не моргая, смотрел на отца. Потоптавшись немного на месте, тот вышел на платформу. Вернувшись через несколько минут, пояснил:

– Я отправил шворха родителям и демарго школы Корвина, чтобы его сопроводили до дома.

Потом отец говорил с младшими. Найрон не хотел слушать, он закрылся в умывальной, но и там до него доносились горестные рыдания Люциса и Креи. Найрон смотрел в отражатель и успокаивал себя: скоро прилетят Корвин и дедушка с бабушкой, они обязательно убедят отца в том, что нужно искать маму. Нужно просто поискать получше, и она обязательно найдется. И вообще, выяснится, что ни на какой караван она не садилась, а просто произошла совершенно нелепая ошибка. Сейчас она зайдет в дом и объяснит, ломая руки и извиняясь, что осталась ночевать у какой-нибудь подруги, забыв обо всем на свете. Сейчас…

Но "сейчас" так и не наступило. Люцис и Крея затихли на кровати, и отец сидел рядом с ними, поглаживая по головам, бормоча что-то себе под нос. Потом прилетели Мэлон и Нади. Они обняли младших и Найрона, отец долго плакал на плече у дедушки в родительской спальне, потом рассказывал им то же, что и Найрону два часа назад. Нади подходила по очереди то к нему, то к младшим. Что-то тихо шептала, покачивала, приобняв. Предложила поесть, но они отказались.

Корвин, выслушав отца, ушел на платформу и вернулся только через час. Бабушка хотела пойти за ним, но Мэлон покачал головой, и жестом попросил ее остаться. Когда Корвин снова вошел в комнату, его лицо было бледным, но спокойным. Подойдя, Найрон начал говорить ему о необходимости уговорить отца продолжить поиски, но Корвин неожиданно поддержал Герга. Найрон смотрел на брата, не веря ушам. Как можно говорить о том, что мама умерла и ее не вернешь? И как дедушка с бабушкой могут согласно кивать и объяснять Найрону, что отец не может бросить детей и заниматься поисками мамы неизвестно где.