— Они не могут устоять перед искушением, — Каррингтон сделал еще шаг. Теперь он стоял прямо за спиной — так близко, что Хизер слышала его дыхание. — Можно мне присесть?

— Да, конечно, — она подвинулась, давая место на камне. — Не жалеете, что ввязались в эту авантюру?

— Ну что вы. Это самое интересное событие за всю мою жизнь, — Каррингтон, проигнорировав пару футов свободного пространства, опустился на камень, легонько толкнув Хизер плечом. Случайно или намеренно, она не поняла. — А вы? Не жалеете, что ввязались в эту авантюру?

— Нисколько. Я помню, как участвовала в битве студенткой академии Ланселота Озерного. Любопытно посмотреть на ситуацию с другой стороны.

— И как вам? — Каррингтон повернулся к Хизер, обдав теплым дыханием щеку.

— Честно говоря, очень странно. Не думала, что это небольшое путешествие заставит меня так волноваться.

— Волноваться? — теперь Каррингтон наклонился, почти касаясь губами волос Хизер. Она отчетливо слышала яркий, терпкий запах парфюма. Интересно, он флакон с собой в рюкзаке таскает или аромат так въелся в одежду, что не выветривается даже пронзительным каледонским ветром? Хизер удивилась этой странной мысли, но Каррингтон опять заговорил, и она забыла про запах духов. Остался только низкий, бархатно-обволакивающий голос. — И почему же вы волнуетесь?

— Потому что несу ответственность за жизни и здоровье учеников. Когда я сама была студенткой, поход казался таким безопасным… Но сегодня там, над рекой, я чуть не поседела от ужаса.

— Неужели? А выглядели вы очень уверенно и хладнокровно. Я даже предположить не мог, что вы так сильно за нас переживаете.

— Я ваш преподаватель, господин Каррингтон, — помешкав, подобрала осторожную формулировку Хизер. Но Алекс проигнорировал намек, сосредоточившись на буквальном значении фразы.

— Значит, и за меня вы тоже волнуетесь?

— Конечно. За вас — больше всех, — честно ответила Хизер. — Вы переходили реку последним, это самая ненадежная позиция из всех возможных.

— Прошу прощения, что доставил вам столько проблем, — Каррингтон, чуть подвинувшись, накрыл ее руку своей. Ладонь у него была сухая, горячая и твердая, словно согретое солнцем дерево. Нужно было убрать руку. Сразу убрать. Прекратить эту безумную сцену, оборвать ее до того, как проблема, вылупившись из яйца, расправила черные кожаные крылья. Но Хизер, уставившись в небо, продолжала сидеть неподвижно.

Ладонь у Алекса была теплой. А пальцы — нежными.

— Госпожа Деверли, — склонившись еще ниже, прошептал он. Теперь Хизер действительно чувствовала, как его губы касаются волос, рождая легкое, восхитительно острое ощущение на грани между поглаживанием и щекоткой. — Хизер… Обещаю никогда больше не давать вам поводов для волнений.

— Не давайте обещаний, которые не сможете выполнить, — Хизер с сожалением вытащила свою руку из теплого, восхитительно уютного плена. — И возвращайтесь к друзьям, господин Каррингтон. Кажется, там уже назревает ссора.

Алекс, повернув голову, прислушался.

— Ну Падди, ну чтоб тебе… Ну нахрена ты полез к Рамджи? Прошу прощения, госпожа Деверли, — склонив голову, он исчез в темноте. Через несколько секунд прозвучало металлически-хлесткое:

— Маклир! Что здесь творится?! Уймись немедленно! Гулабрай, возьми себя в руки! Этот придурок убьется по собственной глупости, не препятствуй естественному ходу вещей.

Хизер, сидя на камне, слушала невнятный яростный шум, в котором слились объяснения, упреки и обвинения. И думала о том, что руки у Каррингтона очень теплые. И нежные.

Она, конечно, преподаватель, а Каррингтон — студент…

Но прямо сейчас это не казалось таким уж важным.

Пологие, как снежные сугробы, холмы закончились, и начались горы. Огромные серые глыбы прорывались из земли, вспарывая мохнатое зеленое брюхо травы, и устремлялись к небу — тяжелые, суровые, непоколебимые. Пустоши расступались, расползались старым протертым ковром, и из-под них проглядывал растрескавшийся плитняк, выбеленный дождем и ветром. Иногда вместо плитняка попадались участки с мелким камнем, который рассыпался и полз под ногами, заставляя спотыкаться и оскальзываться. Алекс, сжав зубы, шагал через эту бешеную щебенку, придерживая за лямки рюкзак, который при каждом толчке клонился в сторону, лишая остатков равновесия. Пот тек по лицу, вычерчивая щекотные дорожки, рубашка на спине была мокрой, а в ботинках, кажется, уже завелась плесень. Но все-таки Алекс был рад, что послушался совета Деверли, надев не теннисные туфли, а прочные тяжелые «Альпины». Через толстенную подошву уколы острой щебенки не ощущались, а плотные высокие берцы надежно удерживали суставы щиколоток. Падди, упрямо выбравший легкие парусиновые «Италики», сейчас болезненно кривился, ступая по земле с опасливой грацией балерины.

Ну, хоть какая-то радость в жизни.

— Может, привал сделаем? — пропыхтел, отирая лоб, Элвин. Лицо у него приобрело нехороший багровый оттенок, короткие волосы на затылке промокли от пота. Мысленно Алекс вознес хвалу Иисусу и всем ангелам, что сжал зубы, дотерпел — и первым пощады запросил гребаный Войт. Все-таки для серьезных нагрузок одной только верблюжьей выносливости недостаточно. Нужны еще и хорошие мышцы — а хорошие мышцы здесь только у Алекса.

— Сейчас. Только поднимемся на плато, — Деверли махнула рукой вверх — туда, где серый каменистый холм сливался с голубым небом. — Если верить карте, сразу за плато спуск в долину, а там — полоса препятствий. Остановимся, отдохнем и подумаем, что с ней делать.

Прикинув взглядом расстояние до вершины, Алекс поддернул лямки рюкзака и сжал челюсти. Решительно обогнав Элвина, он широким шагом двинулся вперед — четко в фарватере Деверли. Во-первых, члены отряда должны следовать за своим лидером. А во-вторых, с этой позиции открывался роскошный вид на подтянутую задницу Деверли.

Если жизнь предлагает тебе шанс — бери его.

Второй раз может не посчастливиться.

Плато оказалось таким же каменистым, как и дорога к нему. Между широкими пластинами плитняка зеленели какие-то убогие растения, присыпанные лиловой пылью цветов, между ними дремали серые, как песчаные драконы, ящерицы. Завидев надвигающуюся угрозу, они бросились прочь, ныряя в широкие щели между камнями. Милосердно дождавшись, когда все желающие разбегутся, Алекс обрушил на землю рюкзак и плюхнулся рядом, запрокинув голову к солнцу. Уже перевалило за полдень, и жара стояла совершенно летняя. Сильно и резко пахло сладкими степными цветами, горькой полынью и тимьяном.

Алекс, сняв с пояса флягу, сделал глоток отвратительно теплой воды.

— Эй, Сэнди! Может, нормальную сделаешь, холодненькую?

— Сейчас. Тут кровоствор растет, подожди, пока соберу, — отмахнулся Сэнди, встав на четвереньки над чахлым островком травы. Даже не повернулся, засранец. Не говоря уже о том, чтобы немедленно одарить стаканом холодной водички несравненного Алекса Каррингтона.

Подумать только, что с людьми отсутствие цивилизации делает. Дичают моментально.

— Нахрена тебе кровоствор? Думаешь, у кого-то случится обильное кровотечение?

На самом деле Алексу совершенно не хотелось вступать в гербологические диспуты, но внезапная независимость Сэнди требовала какой-то реакции.

— На всякий случай. Лишним не будет, — многозначительно ответствовал Сэнди, старательно собирая в пучок серебристо-серые веточки кровоствора. — Ты только посмотри, какой красавец! Даже бутоны не выбросил, как раз вовремя!

— Вовремя — это на рассвете, пока солнце не встало, — уточнил Алекс, но тему развивать не стал. Прикрыв глаза, он поудобнее устроился на рюкзаке, вытянув гудящие от усталости ноги.

Падди о чем-то пререкался с Рамджи, но дружелюбно так, без огонька. Надин с Кристиной, отойдя в сторонку, шептались, их голоса доносились до Алекса тихим невнятным бормотанием, словно плеск далекого ручья, и этот ручей, теплый и нежный, уносил его, уносил…