А почему, кстати? Боится, что Инга станет его по пустякам дергать? А может, женат — и предусмотрительно избегает конфликта?

Да нет, ерунда какая-то. Был бы женат, не засиживался бы заполночь за чашкой кофе.

Некоторое время Инга обдумывала эту странность, а потом пришла к революционному выводу: нужно просто спросить! К дьяволу бесконечные загадочные недомолвки, к дьяволу намеки и предположения.

Инга, прости, я так виноват — но я думал, что наши отношения предполагают определенную степень свободы. Вот если бы мы были женаты…

К дьяволу всю эту чушь! Простой вопрос, простой ответ, а если кому-то что-то не нравится — пусть валит на все четыре стороны.

Вдохновленная собственной категорической решимостью, Инга сдернула с вешалки брелок с ключами. Краску для стен она выберет прямо сегодня — и прямо сейчас!

Пока категорическая решимость не кончилась.

— Вы уже выбрали, что будем смешивать? «Жасмин» или «Сугроб»? — с бесконечно-старательной вежливостью улыбнулся продавец.

— Я… Ну… Думаю, что «Жасмин». Он посвежее будет смотреться, правда?

— Конечно. Бежевые оттенки очень освежают комнату.

— С другой стороны, «Сугроб» более нейтральный. Серый, мне кажется, лучше с декором сочетается.

— Вы совершенно правы. Серые оттенки сочетаются со всем, — улыбка продавца окаменела, высеченная в граните.

— А вам какой больше нравится? — безнадежно спросила Инга. Конечно, ответ продавца не имел никакого значения. Что бы он ни сказал, Инга все равно продолжала бы листать палитру, бесконечно перетасовывая два цвета.

— Сложно сказать. Каждый оттенок хорош по-своему, — ловко уклонился продавец. Кажется, он хорошо знал эту игру и не собирался в ней участвовать.

Тяжко вздохнув, Инга подняла палитру, развернув ее к широкому панорамному окну, подставив под лучи солнечного света.

Может быть, все-таки «Сугроб»?

Или «Жасмин»?

«Жасмин», кажется, понежнее…

— Я вас оставлю, — мягко шагнул назад продавец. — Когда выберете, позовите меня — я буду вон там, за прилавком.

— Да-да, конечно, — рассеянно кивнула Инга, складывая вместе два листа палитры.

«Сугроб»? Или «Жасмин»?

Тихонечко застонав, Инга украдкой оглянулась — и аккуратно стукнулась лбом о стойку.

«Жасмин»? Или «Сугроб»?

Инга зажмурилась и набрала воздуха в грудь.

— Молодой человек! Подойдите, пожалуйста, сюда. Я выбрала.

— Отлично! — профессионально-жизнерадостно вскинулся продавец. — Что будем смешивать?

— «Опал».

Продавец удивленно вскинул брови, но сноровисто распечатал бадейку с краской и сунул ее в автомат. Стиснув до боли зубы, Инга обреченно ждала, когда таинственные процессы в недрах механизма закончатся, и, принимая покупку, выдохнула с облегчением.

Теперь пути назад не было.

Хотя, наверное, все-таки надо было выбрать «Жасмин». Да, «Жасмин» понежнее…

— Мне нравится, — уверенно кивнул Ярослав. — Намного лучше, чем было.

— Думаешь? — стянув перепачканную краской перчатку, Инга брезгливо отбросила ее в сторону.

— Уверен. В комнате сразу просторнее стало.

— Там еще один цвет был. Такой же светлый, но более бежевый. Может, его нужно было взять? — словно бы между делом спросила Инга — и затаила дыхание.

— Ну нет, конечно! Бежевый — это в дешевом мотеле.

— А сейчас не похоже на мотель?

— Сейчас просто отлично, — решительно одобрил Ярослав, и Инга расцвела счастливой улыбкой.

— Вот и я так подумала. Бежевый — это банально. Подвинь-ка, пожалуйста, вон ту тумбочку. Хочу за сегодня докрасить хотя бы эту часть комнаты.

Ухватив за столешницу тумбу, в которую тыкнула пальцем Инга, Ярослав легко поднял ее и переставил в центр кухни — туда, где уже громоздились стол, стулья и неловко сдвинутый боком посудный шкаф.

— Может, все-таки я сверху красить буду? — Ярослав с сомнением покосился на шаткую стремянку.

— Нет. Я легче, меня эта хреновина точно выдержит. А вот тебя — не факт, — решительно ухватив валик, Инга поднялась на две ступени, водрузив на пятачок навершия поддон с краской. — Ты с той стороны плинтуса скотчем обклей. У меня эта дрянь все время криво ложится.

— Как скажешь, — все еще с сомнением протянул Ярослав, но моток скотча все-таки взял и присел на корточки у стены. — Может, ты завтра меня подождешь? Не нравится мне твоя любовь к скалолазанию без страховки.

— Даже не знаю… — изобразила задумчивость Инга. — Вдруг ты не придешь? А я буду ждать, как дура. И день зря потеряю.

— Почему не приду? Приду, — удивленно посмотрел на нее снизу вверх Ярослав.

— Ну мало ли что — задержишься, дела какие-то, проблемы… Всякое в жизни бывает.

— У меня не бывает.

— Нет, если уж я тебя ждать буду — давай хотя бы телефонами обменяемся. Обещаю не дергать без повода, — сделала честные глаза Инга и затаила дыхание. Ярослав молча оторвал полосу скотча. Молча примерился. И молча прилепил ее на плинтус. Посидел, сосредоточенно глядя в стену, пригладил рукой волосы, передернул плечами.

— У меня нет телефона.

— В каком смысле? — растерялась Инга. Она, конечно, предполагала, что Ярослав не захочет давать номер — но очевидная нелепость вранья была слишком обескураживающей.

— В прямом. Разбил. Вместе с симкой.

— И… что? Восстановить симку в любом сервисном центре можно.

— А вставлять куда? В брелок? — тихо и почти зло спросил у стены Ярослав.

— Ну так… А… Ну…

Инга совместила в мозгу кожаную куртку в августе, одну и ту же чистую, но не слишком-то новую рубашку, упорное нежелание принести хотя бы убогую шоколадку к чаю…

Твою мать.

У него что, совсем денег нет?

Вот то есть абсолютно?

— Извини, — с запоздалой тактичностью сдала назад Инга. — Тебя к восьми ждать?

— Да. Постараюсь пораньше выбраться, но не уверен, что получится.

В голосе Ярослава явственно ощущалось облегчение.

Глава 10 Что принесла, то возьми

То, что поначалу показалось Инге мошкарой, на самом деле мошкарой не было. Над помидорами колыхалась темная мелко-крапчатая дымка, то сжимаясь над поникшими кустиками, то растекаясь зыбким тревожным маревом. Преодолевая инстинктивное отвращение, Инга опустила ладонь в колышущийся призрачный рой — и вздрогнула от омерзения. Крохотные мельтешащие точки тут же облепили пальцы пульсирующей вязкой массой, по коже побежал липкий холод, стремительно поднимаясь от ладони к локтю. Взвизгнув, Инга затрясла рукой и метнулась к крану.

Нужна была текущая вода.

Для сглаза — только текущая.

Подставив руку под ледяную струю, Инга смотрела, как утекает вниз грязная муть, закручиваясь в тоненьком ручейке пульсирующими темными водоворотами.

Соседи увидеть грядочку с помидорами не могли — спасибо монументальному забору Евдокии Павловны. С улицы двор тоже не видно, его закрывают кусты сирени. А единственным человеком, который заходил к Инге на днях, была Мария Федоровна. Которая, кстати, восхищалась грядками и жаловалась на загадочную фитофтору, коварно пожравшую все завязи помидоров.

Ах, вот, значит, как.

Решительно вздернув подбородок, Инга чеканным шагом вернулась в огород.

Так… Сейчас полдень, солнце по правую руку, значит, закат вот там… Зачерпнув с грядки горсть рыхлой влажной земли, Инга закрыла глаза и заговорила — мерно, часто, ровно.

— Стану я, раба божия Инга, из избы дверьми, из дверей воротами, пойду темной тропой в закатную сторону. Небом покроюсь, землей подпояшусь, звездами уберусь, ступлю в воду студеную, скажу слова каменные. Как вода в ручье катится, так с огородины моей жидки-брыдки, уроки-призоры утекают, к врагам моим притекают, им убыток чинят, им житье урочат. Наговор мой не избыть, волю мою не переломить.

И слова, и мерный, баюкающий ритм рождались внутри сами и вольно, свободно текли из Инги, понятные и естественные, как дыхание. Она говорила — а темный колышущийся морок над грядкой вытягивался, свивался спиралью, водил заострившимся жалом. На последнем слове Инга вскинула руку, и призрачная кружащаяся змея вскинула слепую голову, качнулась и устремилась в протянутую на ладони землю. На мгновение теплый и влажный ком потяжелел, налился ледяной чугунной плотностью — а потом все пропало. Инга держала на ладони самую обычную садовую землю — мягкую, черную, прогретую солнцем до температуры парного молока. Осторожно отставив руку, она вышла за калитку, воровато оглянулась и двинулась вдоль кустов акации к дому Марии Федоровны. Проходя мимо забора, Инга швырнула ком, и рассыпчатая земля, ударившись о штакетник, расплескалась по палисаднику.