— Евдокия Павловна рассказывала тебе о ритуале воскрешения?

— Ну да. В общих чертах, — оторвался от новостной ленты Славик. — А что?

— Да так. Ничего. Хотелось бы поподробнее разобраться в теме. Вдруг что-то придумаю.

Момент был рисковый. Раз уж бабка приложила столько усилий, чтобы скрыть эту информацию, наверняка предупредила внучка, чтобы он лишнего не болтал. Но повод Инга выбрала самый благородный, к тому же… К тому же она действительно хотела что-нибудь придумать.

А значит, это не ложь.

— Подробнее? — нахмурился Славик, полностью переключив внимание с новостей на Ингу. — Если подробнее, тогда тебе записи нужны. БабДуня говорила, что там мануал есть, с пошаговыми инструкциями.

— А у нее были записи? — изобразила удивление Инга. — Вот черт! Я же наверняка их вместе с мусором выбросила. Твою мать… Жалко-то как…

— Не выбросила. БабДуня тем еще параноиком была. Она записи в лежаночку замуровала, вон там, — ткнул пальцем в угол Славик. — Надо кафель снять, штукатурку отбить — и найдешь клад. Ну, наверное. Сам я, как ты понимаешь, не проверял.

— Вот как… — опешила от мгновенной легкости успеха Инга. Согласно разработанному плану операции она должна была окольными путями вывести Славика на разговор о записях, потом объяснить, что они очень нужны, причем с благородными целями — и только потом задать контрольный вопрос. Но Славик сдал все пароли и явки сразу. — А почему ты раньше об этом не говорил?

— Так ты ведь не спрашивала, — равнодушно пожал плечами Славик.

Ну да. Конечно. Не спрашивала.

А надо было просто спросить.

Как там вещают инста-коучи? Нужно правильно просить у вселенной.

И внимательно следить за артикуляцией.

Как там в анекдоте-то было — твою мать, я же не большой теннис просил!

— … вскрывать?

— Что? — с трудом вернулась в реальность Инга.

— Лежанку, говорю, прямо сейчас будем вскрывать? — повторил Славик. В глазах у него уже разгорался огонек азарта.

— Что? Нет. Не сейчас. Я завтра аккуратно декор разберу, и сразу же кафель снимем, чтобы за ночь уборку закончить. Не хочу сегодня все утро цементную крошку в одиночестве выгребать, — выдвинула заранее заготовленный аргумент Инга. Славик с тоской покосился на кувшинчики, сухоцветы и салфеточки, но согласно кивнул.

— Ладно, договорились. Завтра так завтра. Ты… Ну… — Славик замялся, подыскивая слова. — Ты на удачу особенно не рассчитывай. У бабДуни лет семьдесят практики за плечами. Вряд ли ты найдешь выход там, где она не смогла.

Судя по тому, как ежился и бегал глазами Славик, сказать он хотел что-то другое, и Инга даже приблизительно представляла, что именно. «Нихрена ты пока не умеешь. А потому не надо палочкой без цели и смысла тыкать. Мне без того погано».

И это было справедливо.

— Прости, — взяла его за руку Инга. — Я… Ты… Я…

Нужных слов не было, слов не было вообще. Но одно Инга знала точно. Она не станет разрывать связующие их нити. Пусть Валентина думает все, что хочет, пусть верит в то, что Славик — это демон из преисподней. Инга не будет этого делать. И точка.

— Я тоже, — криво улыбнулся Славик, поглядев на Ингу снизу вверх. В темной шоколадной радужке тлели зеленые искры — словно разгорающееся в пепле пламя. — Как-то хреново у нас все складывается, да?

— Да, — Инга погладила его по виску, провела пальцами по волосам. — Как ты… Как ты вообще с этим живешь?

— А как люди с диагнозами живут? Обычно. Просто живут. Надеются, что в последний миг бог улыбнется и скажет, что пошутил.

Инга почувствовала, как Славик сжал кулаки, до хруста натягивая ткань рубашки. Нужно было что-то сказать. Но сказать было нечего. Молча толкнув Славика в грудь, она опрокинула его на спинку дивана и оседлала бедра. Поцелуй был горячим, как лава, и крепким, как медицинский спирт. Он вышибал из головы мысли и разжигал под кожей огонь. Инга целовала Славика, спускаясь от подбородка к шее, прикусывала жесткий разлет ключиц, оставляя на смуглой коже белые скобки зубов. Рванув чертову надоевшую, миллион раз увиденную рубашку, Инга услышала, как запрыгали по полу пуговицы, но ей было все равно. Теперь это не имело значения. Теперь ничего не имело значения. Инга впивалась поцелуями в горячую кожу, кусала и тут же зализывала укусы, мерно вжимаясь бедрами в каменно-напряженный пах, а Славик так же молча и яростно сдирал с нее рубашку и майку. Полыхнув глазами, он потянул вниз кружево бюстгальтера и сжал губами чувствительный до болезненности сосок. Инга охнула, запрокинув голову, вскинула бедра, и тут же почувствовала, как жесткая ладонь уверенно опускается по животу вниз, между широко разведенных ног. Славик знал, как устроена женщина. И знал, как доставить ей удовольствие — даже через грубую джинсовую ткань. Умелые пальцы скользили вверх-вниз, то усиливая, то ослабляя нажатие, и Инга раскачивалась на невидимых волнах, взлетая все выше и выше, пока не…

— О-о-о-ох! — то ли вскрикнула, то ли выдохнула она, вгоняя ногти Славику в плечо. — О боже. О господи…

Она бессильно стекла на Славика, мягкая и безвольная, обвисла в его руках.

— Ох, боже мой…

— Да, я такой, — ухмыльнулся Славик, целуя ее сначала в висок, потом в скулу, потом в уголок губ. Инга потянулась навстречу, прихватила его зубами за нижнюю губу, скользнула языком в рот, а ладонью — по жесткой дорожке волос, убегающей в брюки…

— Стой, — перехватил ее за руку Славик. Глаза у него были шальные, с огромными, черными, как ночные колодцы, зрачками. — Стой. Погоди.

— Что? — растерялась Инга. — Что не так?

— Не надо.

— Но…

— Я не знаю, как эти ведьмовские штуки работают. Ты тоже не знаешь. Не надо.

— Но ты же только что сделал то же самое. И ничего не случилось.

Быстрым, голодным движением Славик облизал пересохшие губы.

— Если бы ты составляла ритуал, завязанный на секс — что было бы ключевой точкой? Женский оргазм или мужской?

— О… Ну да, — Инга так и застыла с ладонью, наполовину засунутой в джинсы. Славик вытащил ее руку, поцеловал пальцы и бережно пересадил Ингу на диван.

— Я сейчас вернусь. Только закончу одно дельце.

Щелкнул выключатель, хлопнула дверь ванной, полилась вода. Откинувшись на спинку дивана, Инга бессмысленно таращилась в потолок. По белоснежной краске бежали голубоватые блики монитора, колыхаясь и пульсируя в загадочно-мерном ритме.

Почему-то хотелось плакать.

Глава 40 Совпадение? Не думаю

Иногда Инге казалось, что ее сознание раздваивается. Разламывается на две половинки, которые, как полюса магнита, противоположно заряжены. А потому неодолимо притягиваются.

И взрываются с грохотом при соприкосновении.

Одна Инга верила Славику полностью и безоговорочно. У нее были сотни, тысячи, миллионы аргументов, подтверждающих его благонамеренность… Эта глупая, наивная, бестолковая Инга, кажется, влюбилась в Славика.

Вторая Инга знала, что Валентина права. Потому что ей незачем врать. Потому что в ее словах был смысл. Потому что существовали совершенно логичные, очевидные аргументы, подтверждающие — Славик не оставит Ингу в живых. Он, может, и хотел бы — вот только не может. Так уж сложились обстоятельства.

Эта вторая Инга, разумная и осторожная, все-все понимала. Беда в том, что она тоже влюбилась в Славика.

Раздвоившись, сознание Инги раскачивалось, как равновесные гирьки, брошенные на чаши весов. И Ингу начинало тошнить от этих бесконечных качелей.

Остановите карусель, суки. Я уже накаталась.

Раздраженно пнув одеяло, Инга села в кровати. Солнце уже поднималось, воздух за окном был тусклым и розовым, как мутная от крови вода.

Валентина права… А почему, собственно, права? Почему ее обвинения кажутся такими неоспоримыми? Потому что за плечами Валентины огромный опыт практикующей ведьмы. Тот опыт, которого у Инги нет. И если Валентина говорит, что хорошего, доброго мальчика Славика больше не существует, его место давно заняла потусторонняя тварь — Инга верит.