— Думаете, Вадика кто-то сглазил? — всколыхнулась Дарья. — Я знала! Я знала, что это проклятое пьянство — не просто так! Машка, сука. Точно она, больше некому. Машка еще со школы за Вадиком бегала, сиськами своими тощими трясла, юбки задирала. А теперь, когда мужик мне достался, мстит!

— Не думаю, — прервала поток обвинений Инга. — Если бы на Вадиме была порча, я бы заметила. Тут что-то другое… А знаете что? Попробуйте поговорить с мужем. Поймайте момент, когда он трезвый, изобразите сочувствие, выведите на откровенную беседу и просто спросите.

— Что спросить? — растерялась Дарья.

— Почему он снова начал пить. Может, Вадим сам все расскажет?

— Не знаю даже… Очень я сомневаюсь. Но попробую. Как только подходящий случай подвернется, попробую по душам с Вадиком поговорить.

— Только без обвинений, пожалуйста, без конфликтов! Мягко, тактично, с пониманием…

— Да поняла я, поняла! Что я, к мужу собственному подхода не найду? — обиделась Дарья. — Все по психологии сделаю, комар носа не подточит!

Глава 35 Магия не панацея

Истомленные дневной жарой, помидоры поникли листьями, бессильно обвиснув на сетчатой опоре. Еще теплая, как натопленная печь, земля была серой и жесткой, вода стремительно уходила в трещины, впитывалась, не оставляя следа. Наклонив ведро, Инга набрала последний ковшик, вылила его в лунку и выпрямилась, упираясь ладонью в натруженную поясницу.

— Все! Пусто! Еще тащи!

— Да, мой генерал, — отозвался невидимый Славик и энергично загрохотал ведрами. Загудел насос, послышался звук льющейся воды, и через несколько минут Славик показался на дорожке — в закатанных по колено джинсах и без рубашки. Белая майка плотно облегала широкую грудь, открывая заманчивый вид на широченные, перевитые узлами мускулов плечи.

— А ты не можешь домового к этому делу приспособить? Или, скажем, водяниц? — поставив перед Ингой полные ведра, Славик примерился и хлопнул опустившегося на плечо комара. — Это же кошмар какой-то. Рабский труд на плантации.

— Не могу, — безжалостно отрубила Инга. — Домовой огородом не занимается, а водяницы за такие шуточки вообще без воды оставят.

— Вот! Вот именно! Ни одна нормальная нежить помидоры поливать не желает! И только я, как дурак, воду тебе должен таскать.

— А ты насос нормальный поставь, чтобы давления на шланг хватало — и не придется таскать!

— Эй! Я умер вообще-то! Люди после смерти работать не должны!

— А помидоры они после смерти жрать должны? Бери пример с зомби — занимаются физическим трудом, не спорят с колдунами и жрут соседей!

— Что, опять Леха упился и «Вороваек» весь день по кругу гонял? Хоп, мусорок, не шей мне срок, — жизнерадостно проорал Славик, отпрыгнул в сторону, но не успел. Выплеснутая из ковшика вода каплями заблестела на плечах, потекла по шее и по груди, мгновенно пропитывая майку. — Эй, ты чего?!

— Еще один куплет про мусорка — и я в тебя ковшиком брошу. Слышать эту пакость больше не могу, — пригрозила Инга, но решимости в ее голосе явно недоставало. Плотно облепившая тело майка, намокнув, обрела чарующую полупрозрачность. Под тонкой тканью отчетливо прорисовывались и грудные мышцы, и кубики пресса, и темные ягоды сосков.

— Кошмарная несправедливость. Веселится Леха — а страдать почему-то должен я, — широко ухмыляясь, Славик медленно вытер с лица капли. — Ты не меня водой поливай. Ты помидоры поливай. Что-то они у тебя совсем пожухли.

— Да ужас вообще, — отвлеклась наконец-то от мокрой майки Инга. — Понятия не имею, что с грядками делать. По три ковшика под каждый куст лью — а толку ноль. Листья все равно на солнце горят, — она провела рукой, касаясь пожелтевшего, скукоженного кустика. — Может, это порча какая-то? Я, правда, ничего не вижу, но помидоры-то сохнут…

— Эх ты, ма-а-асквичка, — добродушно усмехнулся Славик. — Вот, видишь — у тебя завязь на кончиках темнеть начала? Это значит, что кальция помидорам не хватает. Раствори в воде обычный глюконат и побрызгай завтра вечером кустики.

— Глюконатом кальция? Это который дешмаревый, в аптеке?

— Ну да. Помидоры — они, знаешь ли, начисто лишены снобизма. Дешевый глюконат их не оскорбит.

Подхватив пустые ведра, Славик легким шагом направился к водопроводному крану. Инга проводила пристальным взглядом широкие плечи и узкие, плотно обтянутые джинсами бедра.

— Глюконат кальция? Серьезно? — спросила она у бессильно поникших кустиков. — Помидора дентата?

Телефон зазвонил в самый неподходящий момент. Инга как раз уселась на бетонную завалинку около водопровода, а Славик, черпая ковшиком ледяную воду, поливал ее ноги, нежно поглаживая пыльную, измазанную бурым травяным соком кожу. Инга млела, закрыв глаза, и события развивались в самом перспективном направлении. Воды становилось все меньше, нежных поглаживаний все больше, и теплые руки медленно, но неуклонно скользили все выше и выше под юбку. Славик как раз добрался до чувствительного места на внутренней стороне бедра, от прикосновений к которому у Инги бежали мурашки. Он мягко сдавливал и поглаживал, то ли лаская, то ли массируя, и каждое движение отдавалось в Инге волнами сладкого жара. Забыв и о кальции, и о помидорах, она плыла в теплых водах удовольствия, как маленький бумажный кораблик по бескрайней глади озера. Истеричный вопль рингтона безжалостно выдернул ее из томной медовой неги — и вовсе не прибавил нежных чувств к звонившему.

— Алло! — рыкнула Инга в трубку.

— Инга Викторовна? Добрый день. Это я, Даша, — смущенно отозвался знакомый голос. — Я все узнала.

Славик, уныло вздохнув, убрал руки и сел на бетонную плиту, скрестив по-турецки длинные ноги. Инга досадливо одернула юбку.

— Что — все? О чем вы вообще говорите?

— Ну как же! Вы ведь сказали, чтобы я с Вадимом по душам поговорила. Так я и поговорила! Теперь звоню, чтобы вам рассказать.

— Хорошо. Рассказывайте, — покорно согласилась Инга. Вечер был очевидно испорчен, а информацию лучше получить прямо сейчас. Чтобы у Дарьи не было времени на творческую интерпретацию услышанного.

Глава 36 Явление упыря народу

— Что-что он сказал? — выпучил глаза Славик.

— Что алкоголь — это не зависимость, а сознательный выбор. Наша жизнь настолько ужасна, что смотреть на нее можно только через призму анестезии.

— Ну охренеть философ! Тоже мне, Эрих Мария Ремарк. Потерянное, мать твою, поколение! — сорвавшись со стула, Славик заметался по комнате, яростными жестами разрубая воздух в конце каждой фразы. — Мы тут способы придумываем, ритуалы изобретаем, чтобы долбоклюя этого из алкашки вытащить — а у него, значит, сознательный выбор. Не может он на реальность смотреть, мудила. Анестезия ему нужна, обмылку! Вадик Петрухин, электрик, ум, честь и совесть эпохи! — возопил в пространство Славик, драматическим жестом раскинув руки, словно мадридский повстанец с картины Гойи. — Ну, Вадик, ну, сукин сын, держись. У тебя красная краска есть? — Славик вперил пламенный взгляд в Ингу. Та, несколько охреневшая от внезапной вспышки, кивнула.

— Есть. Алкидная. Я вентиль на уличном кране покрасить хотела.

— Нет, алкидная не годится. Ее потом зубами не отгрызешь. А еще что-то красное красящееся имеется?

Инга честно порылась в памяти.

— Губная помада ланкомовская. Спиртовой маркер. Томатная паста.

— Отлично. Доставай пасту. Я этому соплежую покажу, что такое настоящие ужасы бытия.

Провернув ключ в двери гаража, Вадик прислонился спиной к стене. Звезды на черном небе покачивались, словно на волнах, и так же мягко, ласково покачивалась земля — словно мать, убаюкивающая дитя. На душе было тихо и пусто той пронзительно-счастливой пустотой, которую буддисты опрометчиво называют «дзен». Какой там нахрен дзен! Чекушечка в одно жало и поверху крепленой «Балтикой» полирнуть — вот где блаженство! Алкоголь, всасываясь в кровь, растворял наросшую за день корку тревог и переживаний, утишивал обиды и дарил нежную, светлую радость. Золотая лодка полумесяца покачивалась на черных волнах ночи, и Вадик, мечтательно улыбнувшись, помахал ей рукой. Сейчас он ощущал единение со вселенной — с луной, со звездами, с кружащейся в бескрайних безднах космоса планетой. Как мала и ничтожна человеческая жизнь! Как могуч и прекрасен сам человек, способный вместить в себе весь мир!