"Черт, да что я делаю?" — одергиваю я саму себя, — "Вспоминаю этого бессовестного эгоиста?! Да что со мной не так? Он убил Мону! Он воспользовался мной! Да если бы не Дима…"

Стараюсь успокоиться. Делаю глубокий вдох и выдох. Внезапно раздается стук.

— Разрешите войти? — обратился ко мне дворецкий.

— Да, конечно, — растерянно отвечаю я. Отчасти даже радуюсь, что кто-то отвлек меня от возникших из ниоткуда сомнений. Дворецкий вошел неспешно. Выглядел он крайне растерянным. Видно, хотел поговорить, но отчего-то никак не решался. Впрочем, да, я ведь абсолютно незнакомый ему человек. И ему пока что непонятно, как отреагирую на такую инициативу со стороны прислуги. Вдруг разозлюсь? Особенно после утреннего происшествия. Пришлось взять инициативу в свои руки. Начать говорить на нейтральные темы: о погоде, о планах на день. И только после этого задать действительно беспокоющий меня вопрос.

— Я сделала что-то не так?

Дворецкий удивился. Он сказал, что совершенно не понимает, что я хочу услышать в ответ.

— Нет, Вы понимаете меня. И, может, я выгляжу крайне бестактной сейчас, но в чем моя вина? За что меня пытаются так… потопить?

Дворецкий сделал глубокий вдох. Ему было что мне казать, но он никак не решался. Возможно, не хотел в плохом свете выставить хозяйку дома. Или, может, был достаточно воспитанным — меня не желал задеть суровой правдой.

— Постарайтесь допустить мысль, что Вы все делаете правильно. И что дело все-таки не в Вас.

— Вы стараетесь меня утешить? — я грустно улыбнулась.

— Человек ожесточается не от хорошей жизни, — продолжил говорить загадками дворецкий, — Посмотрите на Анну Александровну немного под иным углом. Предположите, что за ее плечами находится какая-то история. И постарайтесь ею проникнуться. Возможно, тогда Вы сможете ощущать себя в ее обществе куда более… комфортно.

Я благодарю дворецкого за совет. Убеждаю его, что приложу все усилия, чтобы найти с хозяйкой дома общий язык. Пересиливаю свое нежелание. Привожу себя в более призентабельный вид и спускаюсь снова вниз. Она стоит в зале. Возле открытого окна. Неспешно подносит ко рту мундштук с тлеющей на другом конце сигаретой.

— Вы не против, если мы поговорим? — обращаюсь я к ней и терпеливо жду реакции. Анна Александровна отвечает не сразу. Она словно пытается распробовать мои слова на вкус и понять, нет ли в них скрытого подтекста.

— Поговорим? О чем? — она выпускает облако дыма и резко разворачивается ко мне. Я застываю при взгляде на нее. Чувствую себя лягушкой, на которую внимательно глядит змея.

— О Вас, — еле выдавливаю я. Мне кажется, она сейчас набросится. Вонзит в меня свои клыки и поразит страшным ядом. Но вместо этого Анна Александровна заливается смехом. Я не знаю, как на него реагировать. Но по рукам у меня ползут мурашки.

— Значит, обо мне? Ну спрашивай.

И все. Я в тупике. Стоило мне приготовиться заранее, да. Хотя бы попытаться сформулировать все то, что сейчас хаотично проносится в моей голове. На что я вообще рассчитывала? Что эта женщина присядет со мною на диванчик и начнет повествование о незавидном детстве? О какой-нибудь давней неразделенной любви? Что именно я хочу я узнать и как это спросить? "Почему Вы стали такой стервой?" "Кто Вас так обидел?"

— Ну что молчишь? — прерывает она мои панические мысли, — Поговорить со мною посоветовали, но слов не подсказали?

Усмехается. Насквозь меня видит. И я понимаю, что никогда угодить ей не смогу. Как бы ни пыталась.

— Нет. Мне интересно, за что Вы меня так невзлюбили?

— Задам вопрос встречный. А за что тебя любить?

Я снова чувствую себя в тупике. Меня всегда любили просто так. И родители, и друзья, и Никита, и Дима. Я не блистала особой красотой или яркой индивидуальностью, за мной не наблюдалось каких-то громких побед или отличительных идей. Но если копнуть глубже? Если задаться вопросом, а что именно людей привлекало во мне — я даже не могла дать вразумительного ответа. Может, личностные качества?

— Я стараюсь быть искренней.

— Многие из критиков стараются быть искренними. Но их не любит никто, — она делает тяжку и пускает в окно струйку дыма. Я задумываюсь снова. Анна Александровна меня не торопит. Кажется, ей даже интересно становится, что я выдам на следующий раз.

— Я стараюсь быть справедливой по отношению к людям.

— Но ты — не судья, — тут же отвечает она, — Так и не тебе судить, что справедливо по отношению к ним, а что — нет.

— Я отзывчивая. И когда людям нужна моя помощь…

— То как фельдшер мчишься спасать человека? Только фельдшер вряд ли ожидает за это любви.

— Да не ожидаю я любви! — мой голос невольно повышается. Я чувствую, что каждое мое слово извращается. Используется против меня. И вот как не бояться сказать хоть слово, если все, абсолютно все будет перевернуто с ног на голову?!

— Да ну? Тогда почему не все равно, что тебя невзлюбила я?

Я смотрю на эту женщину удивленными глазами. Ответ ведь ясен. Она — мать любимого мне человека. и это значит… Впрочем, а что это значит? Я ведь не с ней строю свою семью, а с Димой. Меня должно заботить не ее отношение. Как и ей должно быть плевать на меня. У нас должна быть общая цель — сделать ее сына и моего жениха счастливым. Все остальное — пустое. Так почему меня волнует ее отношение.

— Я Вас боюсь, — наконец признаюсь самой себе, — Вернее, я боюсь того, что Вы можете сделать мне. Поэтому мне хочется, что Вы меня полюбили. И так я буду чувствовать себя в безопасности.

Анна Александровна долго смотрит на меня. Смотрит с прищуром. Пытается разглядеть следы лжи или лести. Но на сей раз я честна. И перед ней, и перед собой.

— Значит, ты глупая, — сделав очередную тяжку, говорит эта женщина мне, — Любящие люди могут сотворить тебе не меньше зла. И зло от их рук ощущается куда больнее.

На мгновение показалось, что я улавливаю суть, которую эта ужасающая и в это же самое время потрясающая женщина старается мне донести. Но она слишком хитра. Слишком опытна. Мудрая и опасная змея, которая предупреждающе шипит, когда чужие заходят на ее территорию.

Никита.

Я не помню обратную дорогу. Не помню, как меня высадили у здания компании, не помню, как я добрался со своего офиса и что делал дальше. Делал ли вообще что-то? Эта встреча произвела на меня настолько неизгладимое впечатление, что некоторое время я буквально выпал из реальности.

— Э, Ник, — ворвался в мой кабинет коллега, — Ты домой-то собираешься?

Смотрю на время. Рабочий день завершился уже как десять минут назад. Обычно, в это время я уже выезжаю с парковки.

— Да, — отмахиваюсь я от незванного гостя, — Да, просто засиделся за бумагами.

Коллега очень странно на меня посмотрел, но спорить не стал.

Вызываю лифт, спускаюсь вниз. Понимаю, что в такой задумчивости крайне опасно садиться на руль. вызываю такси. Приезжаю домой. Я стараюсь вести себя, как обычно. Но что-то меня выдает.

— Любовь моя? Все хорошо? — раздается голос Влады где-то на фоне.

— Да, все в порядке.

— Выглядишь каким-то напряженным. Я начинаю переживать.

Я сижу в комнате, опустив голову и сжав руки в замок. Зрелище, наверное, не самое приятное. Раньше Влада не обратила бы на такое внимание. Прошла бы мимо. Но теперь, когда нашей семье пришлось пережить настолько шаткое положение, жена моя стала куда более внимательна и осторожна. Подсаживается ко мне рядышком. Обнимает.

— Непросто работать среди ментальных инвалидов, — отшучиваюсь я и целую ее в плечо, — А руководить ими — так вообще задача невыполнимая.

Мне хочется добавить, что самое паршивое — когда один из инвалидов начинает руководить тобой, но о нашей встрече с той женщиной все-таки упоминать не хочу. Длительная работа на руководящей должности приучила меня следовать двум заверным правилам. Первое из них: не переходить дорогу тому, кого не сможешь проглотить. Второе: не плясать под дудку тех, чьих правил игры ты не понимаешь. У меня возникало крайне гадкое чувство. Кто-то хочет втянуть меня в свою игру. Но до тех пор, пока мне неизвестны правила — делать ходы я не намерен