Вурдалак бросается на девушку, но я не чую ярости или злобы, хотя остатки разума взбудоражены, а нервы — на пределе. За шаг до цели тварь дергается и едва не падает, а по ушам бьет звон цепей — замечаю на запястьях зачарованные кандалы, а на шее — ошейник-удавку.

Боль вынуждает чудище отойти, но оно по-прежнему чрезмерно возбуждено, хрипло дышит и обильно роняет слюну. Гата поднимает руку с яркой сферой, и свет заставляет узника забиться в угол и прижаться к стене. На смену возбуждению приходит страх — но не животный, отчаянный, а скорее тот, как верная собака боится чрезмерно строгого хозяина.

Страх подавляет дрожь, и существо успокаивается, а вместе с тем тускнеет и свет, пока не гаснет вовсе. Я (оно) отлично вижу в темноте, и кристаллов в коридоре вполне хватает, чтобы во всей красе разглядеть приблизившуюся вплотную фигуру.

Волшебница огладила вурдалака по лицу, после чего потянула за тесемки на корсете и обнажила красивую крепкую грудь. Упырь тут же склонился в раболепном поклоне, вывалил слюнявый язык и принялся обсасывать холмики с тошнотворным причмокиванием.

Однако Гата не видела в этом ничего отвратительного. Наоборот — тихонько постанывала и сильнее прижимала башку, а свободной рукой шурудила под юбкой. Все это длилось считанные секунды, но у вурдалака мгновенно все набухло внизу.

Едва почувствовав это, колдунья опустилась на колени и ловкими — явно тренированными — движениями выудила из мотни покрытую шишками и наростами колбасу. И с голодной жадностью заглотила почти наполовину под утробное рычание упыря. И принялась так споро работать ртом, что нечисть запрокинула голову и завыла, что волк на луну.

Я же решил, что увидел достаточно, и разорвал связь. И оказался прямо перед железной дверью — правда, слегка другой. Отличалась она двумя моментами: во-первых, ее сплошь покрывали следы от когтей, а во-вторых, расположение окошка явно намекало на то, что я смотрю на створку изнутри.

«Яра⁈ Какого хрена?».

Ответа не последовало. Обернувшись, заметил спутницу на полу. К счастью, она была жива, просто потеряла сознание. Когда же я вновь вернулся к окошку, то разглядел в коридоре Гату. Ведьма стояла подле узилища своего кавалера и облизывала просунутый сквозь ячейку палец.

— Гребаная извращенка! — крикнул я. — А ну выпусти нас отсюда, не то я тебе…

Попытался призвать щупальца, но не вышло даже тоненькой струйки.

— Это колдовская тюрьма, бестолочь, — рассмеялась седая. — И я укрепляла ее сотню лет — как раз для такого случая. Сейчас там сидишь ты, а очень скоро в ней окажется его царское величество собственной персоной. Ибо я обрушу на Китеж всех своих вурдалаков и сотру город в порошок за былое предательство. Его жители пополнят ряды моего несмертного войска, и я перебью всех ублюдков до единого. Всех, кто оставил меня гнить здесь на целый век!!

— Яра! — подбежал к полуднице и тряхнул за плечи. — Ты в порядке? Очнись!

Девушка поморщилась и села — из ее глаз и носа стекали струйки крови.

— Что эта тварь с тобой сделала?

— Дала посохом по затылку, — девушка пьяно мотнула головой. — Пока ты стоял, как истукан, и таращился в стену. Тебя даже бить не пришлось — она просто взяла за руку и завела в камеру. Что с тобой произошло?

— Не знаю. Но мне удалось проникнуть щупальцами за решетку и покопаться в памяти пленников.

— Не шутишь? — в глазах вспыхнул неподдельный интерес. — И что узнал?

— Один из них — сущий мертвяк, а со вторым она трахается.

Тонкие брови поползли вверх, а губы изогнулись в змеиной ухмылке:

— Это с которым? С белокурым красавчиком?

— Нет. Это он — как мертвяк. А трахается — с вурдалаком.

Ярослава нахмурилась и ненадолго затихла, собралась с мыслями и философски изрекла:

— Я, конечно, всякое подозревала… Но такое?

— Это не самое страшное. Похоже, все эти упыри подчиняются Гате. И та собирается напасть на Китеж и отомстить.

— Китеж тут при чем?

— Не знаю. Сказала, что обратит всех в нечисть и убьет царя.

— Сука…

Полудница резко выпрямилась, но тут же пошатнулась и чуть не упала — благо я успел подхватить ее на руки. К сожалению, в камере не было ни намека на мебель — даже мокрой соломки не подстелили, а класть подругу на холодные камни как-то не комильфо. Поэтому так и остался сжимать ее в объятиях — правда, приятные мгновения длились недолго. Яра оттолкнула меня и нетвердой походкой приблизилась к двери.

Навела ладони на петли и попыталась воззвать к свету, но меж пальцев не промелькнуло даже самого слабого сполоха.

— Зараза… — спутница сокрушенно ударила кулаком в створку. — Ты понимаешь, в какой мы заднице?

— Понимаю. Есть мысли, как отсюда выбраться?

— А какие тут могут быть мысли⁈ — она обвела небольшое помещение площадью с ванную комнату. — Здесь только голые стены и защитные руны, которые полностью лишили нас волшбы. Похоже, мы застряли здесь надолго. И твой допуск пойдет коту под хвост.

— То есть, это я во всем виноват? Это мне приспичило пограбить артефакты?

— А ты не очень-то и против был! И я предупреждала — следи за седой собакой! А ты предпочел посмотреть, как ее пялит вурдалак. Это немного не та слежка, о которой я говорила!

— Ладно, — поднял ладони. — Ссорой делу не поможешь. Виноваты оба — давай вместе думать, как выбираться.

— Как-как… — Яра привалилась спиной к двери. — Никак. Если ты, конечно, не умеешь лбом прошибать окованные брусья.

За неимением иных вариантов я решил осмотреть стены — вдруг получится как-нибудь стереть мерцающие знаки или лишить их колдовской силы. И поиски привели меня к едва заметным надписям, выцарапанным красивым каллиграфическим почерком в дальнем углу.

Язык был еще более древним, чем дореволюционный и больше напоминал церковно-славянский образца этак семнадцатого века. Я смог разобрать в лучшем случае одно предложение из пяти, поэтому позвал на помощь сокамерницу.

Ярослава довольно споро справилась с переводом и озвучила первую запись:

— Пятое травня тысяча восемьсот восемьдесят седьмого. Первый день моего заключения. Суд чародеев приговорил меня к сожжению, однако его величество проявило милосердие и заменило казнь пожизненным заключением. Причина проста — как и любой смертный, он хочет править как можно дольше, а здесь без моей помощи не обойтись.

— Матушка Морена… — выдохнула полудница. — Понимаешь, о чем тут речь?

Сложить два и два не составило особого труда. Управление вурдалаками, вечная молодость и зомби в застенках. Несложно догадаться, за что именно посадили нашу поехавшую знакомую.

— Она — некромант? То есть, ведьма смерти?

— Похоже на то. Воскрешение мертвых строжайше запрещено в империи. Все, что выходит за рамки светлого исцеления и живой воды — весомая причина для костра.

— Значит, она встретила погребение города в этих застенках. И все же смогла отсюда выбраться. Не написано, как?

— Сейчас посмотрим, — подруга провела ногтем по строкам. — Душевные терзания. Жалобы на холод и голод. Клятва отомстить. Ага, нашла. Самая последняя запись.

— Читай.

— Десятое червеня. Надзиратели покинули тюрьму день назад. Краем уха слышала, что их всех уводят из города. Неужели Китеж сдадут? Впрочем, так ему и надо. И это может сыграть мне на руку.

Яра облизнула пересохшие губы и продолжила:

— Одиннадцатое червеня. Целый день стоит жуткий грохот. Все ходит ходуном, как при землетрясении. Гул стих лишь под утро — хотя я могу ошибиться, в темнице сложно определять время. Я кричала что есть мочи, но никто не ответил. А затем началось… нечто странное. Страх за секунду сменялся звериной злобой, а злоба — неудержимой похотью. Предо мной оживали видения прошлого. Я встречала давно усопших родных и даже могла коснуться их, будто те были сотканы из плоти. Порой я лежала в углу, закусив предплечье, чтобы не сойти с ума от боли. Порой плясала и не могла нарадоваться происходящему. Это безумие длилось около шести часов — я каким-то чудом успевала чертить засечки в перерывах между апатичным беспамятством и чувственным буйством. Это событие изменило не только мой характер, но и природу окружающей волшбы. То, что было замком, стало ключом. То, что держало якорем, превратилось в парус. То, что сковывало и ограждало, пробило путь на свободу. Цепь разорвана, засовы сломаны, теперь я — новая хозяйка мертвого города. И я обязательно отыщу Марика и закончу начатое. Похоже, того желают сами боги, коль даровали мне новую жизнь.