— Оптимус, как и почему ты здесь оказался? — настаивала я.

— Я пришёл предотвратить великое зло, но горе мне, горе! Та, которую я почитал как мать, жестоко обманула меня, разбила моё сердце и пожелала отнять бессмертную жизнь.

— Угу… Знаешь ли, Оптимус, ты не предотвратил великое зло. Оно свершилось.

— О нет! Нет! Сестрица, раз ты тут и твои консорты тоже, значит, оно не свершилось.

— На нас напали! Орды трупаков и мохнатых! А затем и умертвия, твари тьмы!

— Нью-Йорк захвачен⁈ — вскричал Оптимус.

— Нет, но…

— Фух! Зачем же ты так пугаешь меня, жестокосердная сестрица?

— Оптимус! Победа далась нам слишком дорогой ценой. Было пришествие ангела!

— О… Вы и это пережили…

— Пережили! Оказавшись в долгах по уши! Здешняя… Хозяйка должна покинуть этот мир! И подконтрольные ей трупаки тоже! За этим мы пришли. Ты будешь помогать нам⁈

Оптимус серьезно глянул на меня.

— Буду. Я ведь только что поклялся убить её. Не вздумайте встать между ней и мною.

— А ты справишься? — поинтересовался Седрик. — Ведь один раз тебя уже скрутили и уложили на алтарь.

— Меня обманули, — вкрадчиво произнес Оптимус, и за тихим тоном угадывалась ярость. — Этого не повторится.

— А какое у тебя оружие?

Оптимус улыбался странной светлой улыбкой глухого, ушедшего в свои мысли.

— Удавка.

Это слово упало как камень, Фрешит впился взглядом в Оптимуса.

— Ты ведь Ласковый Палач. Ты душишь их удавкой, потому что они не достойны смерти от меча.

— Совершенно верно. Никто из них не был достоин другой смерти. Сестрица, — тут он развернулся ко мне. — Я благодарен тебе, — тут он протянул руку и потрепал меня по щёчке, как ребенка. — С меня ещё одна услуга, всё в тех же рамках, — шепотом добавил он.

— Ну, я пошёл… — он поднялся. Его нагота и тщедушность придавали ему гротескный вид, но сейчас никто не обманулся внешностью.

— Эй, уважаемый, подвиги лучше совершать при свидетелях. Казни, впрочем, тоже, — произнес Арденте.

Оптимус на мгновение замер, удивлённо подняв брови, будто такая мысль никогда не приходила ему в голову, а потом с улыбкой пожал плечами.

— Кто со мной — тот герой! — он с веселой улыбкой выбросил вверх руку, салютуя.

Фрешит поёжился — безумцы с оружием у всех вызывают некоторый дискомфорт, к ним надо привыкнуть, как привыкла я, например.

Арденте встал и последовал за Оптимусом, Шон, бросив на меня извиняющийся взгляд, тоже присоединился к компании «героев». Седрик остался, он был ещё слишком слаб, а Фрешит слаб в принципе. Болотник — не воин.

— Вот видишь, не придётся ждать год, — вдруг произнес Оптимус, обернувшись у дверей, и послал мне одну из своих лучезарных улыбок.

Я замерла, судорожно пытаясь понять, о чём это он.

О нет!!! Свет и Тень! Он говорит о Ландышах! Убьёт Гекатиду, и они умрут!

— Что с тобой, Пати? — я услышала голос, но не услышала слов.

— Пати?

— Я вернусь!!! Без меня не уезжайте отсюда! — крикнула я на бегу. Вслед донеслись удивлённые возгласы Седрика и Фрешита.

Я так неслась, что и не заметила, как проскочила шипастую тушу монстра у выхода.

Чуть в стороне Ауэ, сосредоточившись, лечила оборотня, Отамнел держал её за плечи, поддерживая и подпитывая, Тони с обманчиво скучающим видом прятался в тени, — всё это скользнуло мимо моего разума, оставив лишь мысль «С ними всё в порядке». Я бросилась в противоположную от divinitas сторону, бегом вдоль стены. Мне нужно спрятаться от их взглядов, нельзя, чтобы они видели… Тони последовал за мной, но это даже хорошо.

Всё, я за углом.

— УТУ!!! Явись!!! — я вложила в этот призыв всё: и страх, и надежду, и жажду действия, и непоколебимую уверенность в его помощи.

Древний бог возник передо мной, выражая крайнюю степень удивления.

— Уту! — я бросилась к нему, обнимая. — Отнеси меня на ферму к Ландышам!

Он всё так же удивлённо смотрел на меня.

— Пожалуйста! — я и молила, и требовала одновременно.

Вдруг меня ослепило солнце, я склонила голову, стараясь проморгаться, и увидела траву под ногами, а не серый бетон.

— Спасибо! — я звонко чмокнула его в щеку, раз и ещё раз. — Только не уходи! Мне обязательно надо будет вернуться туда…

И я побежала к домику-сторожке.

Ландыши были там, и они ещё были в порядке. Распахнув сумку, я высадила Кению и достала Кисс. Она уже не умирала, но всё равно была слаба.

— Извини, дорогая, но надо поработать, — с этими словами я положила её себе на голову, как это обычно делал Лиан: голова спереди, хвост висит сзади, а лапы по бокам. Практически тут же я услышала всех своих флерсов — они обрадовались моему возвращению. Я прервала их веселье словами:

— Малыши, мне нужна сила. Ландыши в опасности, и нам придется сегодня, сейчас, превращать их обратно во флерсов, иначе они умрут.

Мгновение было потрясённое молчание, а потом слаженное: «Мы летим».

Они не просто прилетели, они и Уту привели. Восемь флерсов образовали круг со мной в центре. Лиан брал от Уту немножко силы, совсем капельку, и перебрасывал самой слабенькой девочке из новых, она чуть вспыхивала, и уже большая капелька шла к следующей, и так далее. Сила росла, как снежный ком, каждый флерс прибавлял, сколько мог, и Лиан, получив уже хороший глоток vis, вспыхивал и отсылал силу мне, тут же запуская новый круг.

Меня накачивали бело-зелёным vis так быстро, как никогда ранее, я не привыкла только получать, не отдавая, и вскоре мне пришлось абстрагироваться от всего и только усваивать подарки.

Сколько так продлилось, сложно сказать, но вдруг накачка прекратилась и в голове прозвучал звенящий от напряжения голос Лиана: «Свершилось».

Ландыши таяли. Эти глупыши хотели умереть и сейчас совершенно не цеплялись за жизнь.

Недавно я поняла: их чёрная vis-система столь неуязвима оттого, что поддерживается воспоминаниями. Ландышей заставили убивать, и они не могут себя простить, ненавидят себя за содеянное. Именно это поддерживает черноту. Никогда они себя не простят. Никогда… если будут помнить, что сделали. Поэтому-то я и интересовалась у Франса, как они меняют память своим жертвам и высасывают воспоминания.

Отворять флерсам кровь не потребовалось, мне было достаточно прикоснуться к рацио-центру. Чёрный vis покидал их, разрушая тела, и тут Кисс послужила проводником силы, замещая потери зелёным vis, удерживая их от окончательной смерти.

Я скользнула в разум флерсов, Франс очень точно описал это — как надеть перчатку: ты и сам двигаешься, и их двигаешь, полное соприкосновение наступает на середине дистанции…

Я тянула. Тянула вязкую реку серых дней, боли, отчаяния, стараясь не присматриваться, что же именно втаскиваю в себя. Не углублялась, не разворачивала картинки, но всё же некоторые заставляли меня вздрагивать и судорожно тянуть дальше, надеясь, что серость последующих дней вытеснит кошмар. Чем дальше, тем становилось тяжелее, будто, не останавливаясь, пьешь грязную воду, и с каждым глотком перед глазами мелькают сцены одна другой страшней, всё гаже и гаже. Но я держалась. Надо испить это до дна.

Становилось хуже, я уже не понимала, где флерсы, а где я…

Мужество изменило мне. Осталось лишь упрямство.

Надо испить до дна.

Страх! Ужас! Не правильно!!! Не правильно!!! Плохо!!! Нет!!!

И вдруг, я словно проломив стену, упала на свой луг. Несколько мгновений я осознавала, что всё же вырвалась из кошмара. Потом подняла глаза — на меня смотрели два милейших флерса с белоснежными волосами и тёмно-зелёными глазами.

— Матушка? Что случилось?

— Вы уснули и очень долго спали. Очень долго.

— И летом спали?

— И летом. Много лет.

— А почему?

— Меня ждали, — брякнула я, ещё не вполне соображая.

Они с радостными криками бросились мне на шею, я обняла их и вспыхнула, сердце словно разорвалось от любви и боли. Флерсы стали маленькими и закружили по лугу, сверкая своими белыми с тёмно-зелёной каймой крыльями.