Фрешит набрал воздуху в грудь, очевидно, собираясь спорить, но…

— Нет, — прозвучал отрешённый голос Седрика. — Может, раньше у нашей Розочки и не хватало мозгов, но стержень был всегда. Бесполезно давить, — и он перевел взгляд на побратима. Какое-то время они смотрели в глаза друг другу, ведя оживлённый мысленный спор, и их эмоции вихрем мелькали на лицах.

— Ладно, мы решим эту проблему сами, мисс Дженьювин, — едко ответил Фрешит. — Только чем тогда вы можете быть полезны в предстоящей войне?

— О… И правда, чем? — пропела я, взбесившись. Кстати, после вызова Убийцы Богов я уже не боялась собственной ярости. Ярость — это хорошо, это распаляет моё солнце, вот удушающая, бессильная ненависть — это плохо.

Седрик вдруг схватил Фрешита в охапку и оттащил его на пару шагов, а Шон, обняв меня, нахально пил жар моего солнца, речитативом вливая мне в уши слова древнего языка и вталкивая их смысл через нашу связь.

«Моя сестра и госпожа, мудрейшая из мудрых, сильнейшая из сильных, направит силу против врагов, а глупых союзников вразумит после боя».

Ярость схлынула, и я расхохоталась.

«Льстец ты, брат мой».

Шон поняв, что я успокоилась, тут же перестал тянуть из меня силу и даже отстранился на дистанцию почтения.

Совершенно трезво и спокойно я взглянула на соправителей и краем глаза заметила, что абсолютно все оборотни застыли, как хищные звери, завидевшие сильного чужака на своей территории.

— Тихо, мальчики, я на вашей стороне.

Никаких изменений.

— Ау, пушистики! Мозги включите-то! Инстинкты — это хорошо, но и головой думать надо.

Вот только не хватало мне сейчас бойни со своими же.

— Продолжайте работу, чего встали? — властно прикрикнул Седрик, и оборотни нехотя зашевелились.

Фрешит пришёл в себя последним.

— Ладно, вернёмся к делу, — вздохнула я. — Вы договариваетесь со Стражем о том, чтобы враги прибыли в определённое место, в определённое время, и мы устроили им там засаду. Я, в свою очередь, обеспечиваю наполнение всех белых амулетов и охранителей. И участвую в бое, естественно. Как и вы, — добавила я.

— Раскомандовалась, — констатировал Седрик.

Я улыбнулась ему.

— Я не командую, а озвучиваю. Делить наших жителей на боевые отряды — ваша задача, определить, что, где и как будет происходить — тоже.

— Вот спасибо, Розочка.

— Всегда пожалуйста, Полуволк.

Седрик оттаял, о чём свидетельствовала наша привычная перебранка, а вот Фрешит погрузился в мрачные думы.

— И всё же, — болотник вынырнул из размышлений, — это эгоистично, мелко и подло с твоей стороны: отказываться от общения с Отшельником.

— Считай, как хочешь, Фрешит. У меня свои резоны, своя правда, у тебя своя. И решение моё неизменно.

В ближайшие четверть часа помост был достроен, и прибывших начали пускать в зал. До этого момента все, кто пришёл пораньше, околачивались в коридорах.

На помосте поставили три кресла, Фрешит сначала хотел сесть в центральное, но, глянув на меня, выбрал крайнее. Я не желала садиться в центре, меня напрягало близкое соседство болотника, поэтому я тоже села с краю. Центр достался Седрику, и уже потом я поняла, что это по-своему правильно. Все привыкли к нему как к главе города, пусть и дальше воспринимают его старшим.

За моей спиной стояли Шон и Тони, за Фрешитом — тигр и медведь, за Седриком — Руман, а мастифф Огги сидел у его ног, причем голова чудовищного пса была почти на одном уровне с нашими лицами.

Как это всегда бывает на собраниях divinitas, входящие разбивались по цветам и рангам: оборотни к оборотням, болотники к болотникам, только обособленная кучка майамских беженцев была разноцветной. Зал заполнялся, а вскоре стали заполняться и зрительские трибуны. Я внимательно разглядывала прибывающих, ведь я редко бывала на советах, а созыв всех жителей в последний раз был полвека назад, после нападения Абшойлиха, и я на нём не присутствовала.

Я узнала старуху — предводительницу змей в компании мрачных индусов: крепких и сильных, хоть и немолодых мужчин. Гиены выглядели, как африканская женская команда по академической гребле: плоскогрудые, широкоплечие, без грамма жира; их пятеро мужчин тоже были мускулистыми, но какими-то более мелкими, что ли. Из-за большого рта и тяжёлой челюсти все гиены казались сестрами, впрочем, кто знает, может, они и были ими. Двое медведей — массивных мужиков с бедной мимикой, войдя, привлекли всеобщее внимание. Лебедь Джерад тихонько пробрался поближе к помосту. Тигрица Мита оказалась крепкой, невысокой и полноватой женщиной, её аура хищника была приглушённой, и если не знать, что искать, то в ней не заподозришь не то что тигра, а и просто оборотня. Прочие кошачьи входили либо поодиночке, либо небольшими группами.

Грязнули-divinitas прибывали по одному, некоторые из них что-то не поделили с майамской тройкой плохих парней, возглавляемой Бромиасом, и время от времени бросали на них красноречивые ненавидящие взгляды. Майамцы в ответ демонстрировали выдержку и презрение. Розовые старожилы пришли стайкой и неуверенно встали поближе к майамцам, к розовым беженцам. Я усмехнулась. Наглядная демонстрация: белые сдружились, чёрные перегрызлись. Арденте, сильный красный filius numinis, вошёл в зал как хозяин, отвесил нам вежливый полупоклон и с удобством развалился на зрительской скамейке. За вальяжным красным как-то не сразу приметили грязнулю Пасьон, следовавшую за ним, как собачка на поводке. На мой удивлённый взгляд Седрик вполголоса сообщил:

— Эдалтери стала совсем невыносима после твоего наказания, и Пасьон сбежала от неё, подавшись в servus к Арденте. А Эдалтери, в свою очередь, смылась из города, и наши враги получили замечательный источник информации.

Отамнел появился под руку с Ауэ, что не могло меня не порадовать. Я лукаво улыбнулась бело-зелёной, и она, вспыхнув, опустила глазки. После исчезновения своего извечного соперника Саббиа Осенний, наконец, простил — и ста лет не прошло — любовь всей своей жизни, и зелёная пара воссоединилась.

Последними прибыли вампы, представляемые Франсом, Пуделем и Блондинкой.

— Итак, — заговорил Седрик, и его голос, усиленный артефактом, долетел до всех уголков зала. — Все ли в сборе? И есть ли кто, не явившийся по уважительной причине?

Старуха-змея сказала, что её дочь за границей и она за неё. Кто-то сообщил, что Белый уже отбыл на зиму в Заполярье, знать бы ещё кто это. А ещё один голос сказал, что Вифур не придет и на рассвете покинет город.

— Отлично, — отреагировал Седрик. — Ну что ж, жители славного города Нью-Йорка, как вы догадались, собрали вас здесь не для того, чтобы сообщить радостные новости. Вести плохие. Сплетни вы слышали, а теперь я говорю вам: предстоит война за этот город, за наше место под солнцем и луной. Участвовать в сражении будет каждый, так или иначе. Способные исцелять будут работать в лазарете, не способные драться будут выносить раненых с поля боя, умеющие держать оружие или содержащие оружие в себе будут драться.

Седрик помолчал, давая осмыслить сказанное, и продолжил:

— Кто не хочет сражаться за свой дом и эту землю, пусть сейчас выйдет отсюда, возьмет всё, что может унести на себе, и уберется из города НАВСЕГДА. Ни он, ни его дети, ни внуки не будут здесь жить.

Увидев отчаяние на лице тигрицы Миты, я поспешила вмешаться.

— Исключение будет сделано только для тех, кто ответственен за несовершеннолетних детей. Детей в сопровождении взрослых вывезут и спрячут на время войны. Мита, Джерад…Кто ещё?

— Откуда это у денежного мешка дети? — пробурчал кто-то.

Гиена сделала шаг вперед.

— У нас четверо, но им не нужна нянька.

— Мы сами спрячем волчат, — сообщил Тод, вожак свободных.

Вперед протолкался какой-то низенький болотник.

— У меня сынок, один, не в полном разуме ещё, высокие господа. А если б вы дали слово присмотреть за ним, если со мной что станет, так и останусь я. Драться буду, хоть на суше я и не мастак, драться-то.