Литмир - Электронная Библиотека

Но я не питаю иллюзий по поводу собственного могущества: Страж позволил мне это сделать, да и сам Шон столетиями шёл к своему освобождению. Поворотным событием стало то, что он согласился удвоить свои мучения, спасая меня. Вот так и вышло: он выручил меня, а я — его.

И нечего на меня смотреть как на воплощение Чистого Света. Я и близко не такая. Я светлый универсал с двумя фамилиарами, один из которых чёрный. Хотя справедливости ради надо признать, что фамилиар у меня всё же один: чёрный сервал Кения. Кисс чем дальше, тем меньше моя и больше Лиана… и своя собственная. Перестарались мы с флерсом, создавая её: уж очень умненькой и самостоятельной вышла крылатая розово-салатного окраса кошка.

Шон приходит каждое утро и готовит приторные восточные сладости на завтрак, насыщая их своей красной силой плотского желания. Часть откладывает для Кисс, маленький кусочек для Лиана, — бывший флерс настаивает на том, чтобы привыкать к красной силе, — остальное мне и никому больше. Даже Эльвису бьет по рукам, если та пытается что-то стянуть.

Эльвиса… Она ревнует, вернее, боится, что я отберу у неё Шона, пожелаю, чтобы он принадлежал лишь мне. Элейни, бывшая глава Майями, терпела рядом со своим инкубом только дочь Венди и её несмышленую подружку Ники. Причем Ники терпела только потому, что это шло на пользу дочери.

Задиристая и слегка сумасшедшая Эльвиса раздразнила хозяйку города, и та пожелала её наказать, а палачом был Шон. Инкубы в принципе глупые, опасные и вредоносные существа, Шон был исключением. Древний бог Уту заключил в нём свет — понимание того, что каждая жизнь ценна, — и наш Шон столетиями пытался делать меньше зла, чем того требовала его природа. Соблюдя букву приказа, но нарушив его дух, «наказанием» он помог Эльвисе обрести опору в безумном водовороте человеческих эмоций. И потом не раз тайно помогал красной divinitas, когда она оказывалась на грани потери себя, на грани безумия. Прознав об этом, Элейни сурово покарала Шона, и это сыграло с ней дурную шутку: инкуба не было рядом с ней, чтобы защитить или дать силы, когда вампы напали на город.

Избавившись от проклятия, от страданий, Шон не потерял свойств инкуба. Он по-прежнему мог отравить своей силой любого, если у него было достаточно времени и его подпустили слишком близко. Я всегда была с ним осторожна и никогда даже не думала о том, чтобы обмениваться с ним силой потоком, без барьеров.

В Шоне запросто можно было утонуть. И Эльвиса тонула — это было её спасением. А та же Элейни, не удержавшись пару раз, потом разрывалась между страхом себя потерять и желанием вновь окунуться в это безумие страсти. Я себе таких терзаний не хочу, потому и всегда осторожна с ним. А Эльвиса просто не понимала, как можно «быть рядом с оазисом и не окунуться», оттого и боялась, что я захочу забрать этот «оазис» в единоличное пользование.

Уж сколько я ей втолковывала, что Шон для меня не «оазис» и у меня, урождённой зелёной divinitas, его сила не вызывает такого сильного соблазна хотя бы потому, что я никогда не смогу забыть о том, что это яд. Эльвиса слушала, кивала, но когда мне нужна была красная сила человеческих эмоций, она спешила дать мне её, дабы мне не пришлось брать у Шона. С одной стороны, я привыкла к простой и ясной силе плотского желания и не всегда могла совладать с тем водоворотом самых разных эмоций, что она на меня обрушивала, но с другой — мне это было полезно для развития.

Вот из-за Эльвисы Шон совершенствовал и оттачивал свое умение насыщать пищу силой. Мне уже до оскомины надоел рахат-лукум, но другие блюда не могли впитать столько же vis.

В конце концов, три дня назад, когда Шон, немного играя на публику, хозяйничал на кухне под влюблённым и малость голодным взглядом Эльвисы, я небрежно поинтересовалась:

— А почему бы вам не пожениться? Официально.

Они оба замерли, уставившись на меня. На лице Эльвисы застыло неверие своим ушам, а Шон судорожно пытался понять, что стоит за моими словами. Приказ? Проверка? Услышав его сомнения по ментальной связи, я не выдержала и сняла все заслоны. Поняв, что я всего лишь пытаюсь избавить нас от проблемы, которая со временем лишь усугубится, Шон ответил:

— Не знаю, готов ли я взять в жены такую…

Эльвиса, бросив на него гневный взгляд, в волнении обернулась ко мне.

— Ты бы действительно не возражала против нашей свадьбы?

— Только если вы оба этого хотите и готовы.

Шон немного сварливо изрек:

— Тыщу раз было сказано: Пати мне сестра и глава, но не жена и не невеста. А ты всё никак этого в голову не возьмёшь. Как на тебе, такой глупой, жениться?

Я бы за такие слова мужчину ударила не кулаком, так хоть словами, но Эльвиса была из другого времени и другой страны.

— Шхан, я всё поняла, — она обвила его, ластясь, как одалиска. — Возьми меня в жёны. Я буду хорошей женой. Буду за твоей спиной, у твоего очага…

— Да? Ты сейчас не даешь мне служить моей сестре и госпоже, как должно, а став женой, и подавно встанешь между нами.

— Нет, Шхан, нет! Никогда! Я была глупой. Я больше не буду удерживать тебя вдали от твоей… от нашей госпожи. Делай, что должен, и пусть Пати докажет, что не хочет большего.

Мы с Шоном облегчённо вздохнули, и он, взяв мою ладошку, влил vis в поцелуе. Я сосредоточилась на конвертации силы сексуального желания в чистую радость и жизнь. На то, чтобы наполниться, ушло четверть часа, а то и больше — Кисс, недовольно чавкая, съела заготовку рахат-лукума, Лиан неспешно вылакал свою порцию, Эльвиса с неослабевающим вниманием следила за нами…

Почувствовав, что ещё чуть-чуть — и не удержу, расплещу, я мягко отняла руку и ушла в спальню. Дрёма — лучший способ пережить обжорство, vis-обжорство в том числе.

Сегодня я наполнила последний накопитель — цельный, без дырок и трещин камешек янтаря. Всего их было девять — неказистых неполированных янтарей, но все они ярко сияли, если смотреть vis-зрением. Этого хватит, чтобы зачать перевёртыша и на первый месяц или даже два, а там я ещё наполню. Достав настоящую золотую проволоку, — эх, старые запасы не безграничны, надо бы не забыть пополнить, — я принялась оплетать камни, собирая их в ожерелье. Будет оригинально: дикий камень в золоте. Выдам за дорогую дизайнерскую работу, если мой подарок увидят обычные люди, а divinitas и так поймут его ценность: или увидят, или учуют.

Интересно, а как змеи-перевёртыши воспринимают vis? На нюх? Или зрением? Вроде бы кто-то из редких оборотней слышит vis как музыку… надо будет обязательно спросить Ритеш.

Завтра надену умопомрачительное шёлковое платье, бережно сохранённое ещё с тридцатых годов, и буду пытаться затмить невесту. В отместку. За всё. И за излишний ум, и за то, что не может защитить Митха от злословящих соплеменников: бедняк женится на богачке, какая неслыханная дерзость и попрание устоев. Буду флиртовать с Митхом, — смеясь, думала я, — совсем немножко. Он испугается, наверное, а Ритеш озлится. Ничего, ей полезно, а то относится к нему, будто он давно уже ей принадлежит. А он не её, он мой. Пока. И я сплетаю ожерелье ради него, чтобы он был счастлив и жил долго. Долго и счастливо, как в сказке. Хорошей детской сказке, где чудовища оказываются заколдованными принцами и принцессами…

Мои мысли вплетались в узелки проволоки, как пёстрые ленточки…

Так прошёл день.

Глава 2

Свадьба была роскошной и… странной. Не индийская, но и не европейская. Невеста восхищала всех стилизованным сари нежно-зёленого цвета. Без позументов и привычного орнамента на ткани сари смотрелось изысканным дизайнерским платьем. Жених был в классическом и дорогущем английском костюме. Большая часть гостей была в европейской одежде, остальные — в индийской, но с минимумом украшений. Я щеголяла в платье чуть желтоватого цвета жирных сливок, и дважды какие-то «дальние гости» приняли меня за невесту.

Шон и Эльвиса сопровождали меня, отказавшись отпускать одну «в логово змей, где будет ещё куча разных оборотней-инородцев». На Шона все пялились. Ещё бы! Копия молодого Бреда Пита. Особенно позабавил один самоуверенный и напористый хлыщ: он знал лицо, но не помнил, откуда. Когда я случайно услышала их разговор, мне показалось, будто я перенеслась в книгу Вудхауза — настолько это было нелепо и смешно.

2
{"b":"920898","o":1}