Не знаю, может, винтажное платье виновато, а может, регтайм в качестве музыкального сопровождения торжества, но меня не оставляло чувство, будто я перенеслась в тридцатые годы. Когда я выходила замуж с просто-таки неприличной частотой. Да, было дело… Я ещё не стала белой — просто не была чёрной… Странно. Даже сейчас я не испытываю ничего похожего на раскаяние. В одно и то же время я трепетно заботилась о престарелом Косте, поддерживая его тело и дух, и позволяла своим мужьям умирать не совсем естественной смертью от слишком частых и слишком бурных постельных утех. Тогда это казалось мне нормальным…
Да и сейчас я считаю так же. Белый универсал — не христианская святая, радеющая за всех людей, правых и виноватых. Наши родители, древние боги, не опекали слабых — и мы, filii numinis, такие же. Да… Но древних нет, или они бледная тень самих себя. Мы, их дети и внуки, прячемся среди смертных, блюдя режим секретности. И кто был прав? Кто выиграл? Тот, кто отбирал лучших и играл ими словно игрушками — или тот, кто принял под свою защиту всех без разбора?
Я — дочь своих родителей, и я отбираю лучших. Но я ими не играю. Нет. Люди достойны уважения и любви. Только не все, ох, не все…
Время словно свернулось в кольцо.
Костя и Вик.
Костя… И Вик…
Мы могли бы… Я выросла, я уже не глупый ребенок. А Вик — не старый солдат, потерявший кров и друзей. У нас могло бы быть будущее. Могло бы… Сердце сжалось в светлой тоске от проблеска надежды. Может, я смогу отнять его у Стража и Вик станет моим… А я — его…
От этих мыслей мне захотелось бежать куда-нибудь, забыться в мерном движении без цели и направления.
Я тихо покинула праздник.
Шон всё понял, он мудрый, хоть и не во всём. И у него своё мнение о моих отношениях с Виком. Никто из моей внезапно сложившейся семьи не в восторге от того, что человек, да ещё почти Страж, так много для меня значит. Но Шон, пожалуй, лояльней всех, и он решил помочь мне по-своему. Отвлечь от глупых мыслей, навеянных свадьбой человека и divinitas.
Следующим утром Шон сообщил, что хочет официально познакомить меня со своим отцом — Уту. Строго говоря, Уту не отец Шону, а как бы крёстный. Шон родился человеком и умер, а уже после смерти его превратили в инкуба. Естественно, не Уту это совершил. Древний бог сделал «подарок» новорождённому, не умеющему сдерживаться и управлять собой чудовищу, что в итоге, через столетия, привело того к освобождению и вылепило из безмозглого инкуба моего названого брата.
Я побоялась пускать древнего бога в свой дом. Пусть сейчас он слаб, но он Древний, и этим всё сказано.
В то утро моё ежедневное совещание с Дениз завершилось быстро. Управляющая уже не обижалась на меня за то, что я практически перестала уделять время ресторану, за последние месяцы она успела привыкнуть к этому и вышла, так сказать, в автономный режим. Я ей доверяла полностью, и она всегда оправдывала это доверие.
Ограбив кухню и пококетничав с Полем — гениальным шеф-поваром и гениальным истериком, превращавшим жизнь всего персонала ресторана то в рай, то в ад, я возвращалась к себе в кабинет, жуя банан по дороге.
Чуть нервничающий Шон и какой-то опрятный смуглый старичок поджидали меня у двери…
Это — Уту???
Сильно же он изменился за два месяца. В ту решающую ночь он вылез на карниз десятого, кажется, этажа и, заглядывая в окно с наружной стороны, пытался знаками объяснить, что в моих силах всё изменить и спасти Шона. Тогда он был грязным, щербатым бомжем, а сейчас… У него даже зубы все на месте. Интересно, это магия или стоматолог?
— Здрасьте, — выдала я, не зная, что сказать и что сделать. Подмышкой два банана, в руках персики и надкушенный банан, непрожёванный кусок которого я срочно затолкала за щеку. Секунду мужчины смотрели на меня, такую несуразную, потом Шон опомнился и выхватил фрукты.
— Открывай дверь.
Я открыла, одновременно пытаясь проглотить защёчный запас. Мне это с трудом, но удалось.
— Десять часов, — оправдываясь, произнес Шон. Ну да, мы договаривались на десять, а я не то чтобы забыла, просто не рассчитала время.
— Да, — грустно согласилась я. — Хорошо, что вы пришли, — обратилась я к Уту, — нам надо познакомиться поближе.
Мне было даже не неловко, а просто грустно оттого, что Древний будет думать обо мне, как о несуразном ребёнке.
— Пати, ты такая… милая, — у Уту был странный мягкий акцент.
— Вы хотели сказать — смешная, — ответила я.
Уту удивился, а я прикусила язык. Древние крайне редко играют словами и искажают правду… как я слышала.
— Нет, не смешная. Милая и непосредственная… — его взгляд рассеялся. — Ты напомнила мне кого-то, кого я давно забыл… — он, казалось, ушёл в себя, но вдруг собрался и посмотрел мне в глаза. — Я хочу поблагодарить тебя за сына, единственного сына. Ты спасла его, назвала братом. Большего счастья в моей жизни не было.
— Да как-то… — я смутилась, — я ж не нарочно, не продуманно. Так вышло.
— И хорошо вышло, — Уту улыбался, и я не могла не улыбнуться ему в ответ.
— Я глупый, немощный старик, — вдруг продолжил он, — который боится холодных серых демонов. Но если я смогу чем-то помочь, то с радостью помогу. Я не набиваюсь тебе в отцы, но знай, что тебя, сестру моего единственного сына, я буду любить так же, как его.
Я не успела задуматься над этой странной речью, как вмешался молчавший доселе Шон.
— Пати, Уту может ходить по лучу: он ведь бог Солнца, а уж потом — бог справедливого суда.
Я глянула на старика. Его как будто разрывали противоречия, он смотрел в пол и порывался что-то сказать. Шон, чувствуя это, положил ему руку на запястье.
— Он скромничает насчёт глупости и немощности, — продолжил он. — Да, он в чём-то ограничен, как все мы, но не глуп. И не немощен.
Шон смотрел на меня, будто чего-то ждал. Я попыталась открыть нашу связь, но он её запер наглухо, только силой ломать.
У меня возникло подозрение, что мне опять устроили какой-то экзамен, и я задумалась, закрыв глаза. Я доверяю Шону, значит, надо постараться сделать именно то, чего он ждет от меня. Работа с vis переучивает думать иначе: иногда слишком быстро, интуитивными озарениями, иногда слишком медленно, а иногда просто перестаешь видеть неугодное. Так было и в этот раз.
Ходить по лучу… Я посмотрела в окно. Оказаться в Центральном Парке, таком близком и таком далеком. Нас разделял всего-то переулок, мой дом — многоквартирное здание — и Сентрал Парк Уэст… Именно улица удушливым смрадом машин и отсекала парк от нас, делала далеким и как бы призрачным — видишь деревья, но не ощущаешь их, не слышишь, не чуешь. Ходить по лучу… В одно мгновение перенестись в парк, под деревья, услышать запах опавших листьев и горький аромат хризантем…
— Принеси мне хризантему, — услышала я свою просьбу и открыла глаза, встретившись взглядом с Уту. Пару мгновений в тишине… Моя просьба. Его вопрос и неуверенность, проигнорированные мной.
— Принеси жёлтую, маленькую — они сильнее пахнут.
Уту отвел взгляд, посмотрев в окно, чуть склонил голову, так что один из лучиков солнца оказался у него на лице, и просто пропал… Никаких киношных спецэффектов: был — и нет его.
— А-а-а! — радостно завопил Шон и захлопал в ладоши, как ребенок, впервые увидевший фокус. — Пати! Пати! Я знал! Ты! Ты… — Он вспыхнул и вылил на меня жаркий белый vis любви и обожания. На несколько мгновений я отключилась, ловя подарок.
— Мой свет, моя жизнь, ты поверила! И вернула ему веру в себя, — Шон был рядом и обнимал меня за плечи, там, где они были прикрыты рукавами блузы. Инкуб легко может отравить, заставить желать себя и пить силу похоти, лишь коснувшись ладонью кожи, и Шон никогда об этом не забывал — ни в сумасшедшем голоде, ни в яркой радости.
— Пати, — выдохнул он, вкладывая в моё имя всю благодарность, всю любовь, переполнявшую его.
— Ну вот, у нас в городе теперь свой бог Солнца, — я пыталась осмыслить этот факт. Вдруг раздался глухой стук удара. Мы обернулись на звук и увидели Уту, съезжающего спиной по стене. Солнечное пятно было примерно в паре метров от пола, Древний впечатался в стену и теперь нетвердо стоял на ногах.
