Сейчас не было смысла строить какие-то долговременные планы, ведь все зависело от того, что я обнаружу на месте, а я понятия не имел, что там может быть.

— Ты понимаешь, что тебя там с большой вероятностью просто убьют?

— Убьют, значит убьют, — сказал я.

— Мне кажется, ты как-то неадекватно оцениваешь угрозу, — сказал он. — Там война, настоящая мясорубка, там работает артиллерия, там цинты прут на бронетехнике и пешком.

— Я знаю, как выглядит война.

— Да? И откуда? Хроник насмотрелся? Я был здесь во время очередного налета, и я могу тебя заверить, что когда ты находишься внутри хроники, и на тебя падают бомбы, это ни хрена не похоже на то, что тебе показывают на экране.

Рассказывать о своем боевом опыте я Жене не стал. Мне было смешно. Он один раз попал под авианалет и думал, будто знает о войне больше, чем я, несколько лет просидевший в окопах и ходивший в штыковые атаки.

— Ты понимаешь, что даже если тебя там не убьют, то такими темпами мы можем и не уложиться в два месяца?

— Значит, старик подождет дольше.

— Он не любит ждать.

— Ему придется.

Ван Хенг находился на другом краю земли, и я надеялся, что в этой ситуации не имеет значения, что он там любит, а чего нет. Два месяца для разведывательной миссии в чужой стране, в которой у тебя даже нормальной агентурной сети нет? Это ж курам на смех.

На что он вообще рассчитывает?

Я полагал, что Женино беспокойство вызвано совсем другими вещами. Да, я собирался подставить свою голову под пули (это как минимум), но его положение здесь тоже было незавидным. Если дела на линии боевого столкновения пойдут совсем плохо, канадцы начнут грести в свою армию всех подряд, и шансы отсидеться в тылу даже для иностранца будут стремительно падать. А покинуть континент без меня или документальных свидетельств моей смерти, которые взять ему будет просто неоткуда, Женя не мог.

Впрочем, он сам загнал себя в эту ловушку, когда согласился работать на Ван Хенга.

Я всю ночь раздумывал над своими вариантами, и хороших среди них не было.

Проводника из местных не найти. Сам факт поисков такого человека вызовет подозрения, так что мне даже из города выйти не дадут. В одиночку лезть в незнакомые леса, в район, рядом с которым проходит линия фронта, и там все кишит военными с обеих сторон, было безрассудно. Самоубийственно глупо.

Там не город в тылу, и никто не станет проверять мои документы. Потом они, быть может, в них и заглянут. Когда вытащат из кармана моего трупа.

Так что путь в армию был наименее худшим из всех.

Конечно, меня действительно могли отправить в другом направлении, скажем, чтобы заместить те части, которые отправятся в бой, но в таком случае никто не помешает мне дезертировать и вернуться к идее самоубийственного самостоятельного похода. Однако, я надеялся, что у канадцев уже нет времени на подобные маневры, и всех новобранцев они отправят к месту возможного прорыва имперцев.

«На самом деле, это же ты самурай», — заметил Сэм. — «Всегда выбираешь путь, ведущий к смерти».

Я не стал ему отвечать.

Найти вербовочный пункт оказалось несложно. Он находился в бывшем помещении разорившегося банка в историческом центре города, и над крыльцом висел огромный флаг Свободного Анклава — кленовый лист в окружении нескольких красно-белых звезд на бело-красном фоне. Рядом с дверью стояла стойка с давно устаревшими буклетами, рекламирующими военную службу.

Наплыва добровольцев не наблюдалось, в очереди никто не стоял. Я свободно поднялся по ступенькам, толкнул дверь и оказался в переоборудованном холле, где за столом сидел пожилой ветеран с капитанскими погонами и протезом левой руки.

Он оторвался от разложенный на столе бумажек и с усталым любопытством посмотрел на меня.

— Ошибся адресом?

— Нет, сэр, — сказал я.

— О как, — сказал он. — Это даже любопытно. Так у нас доброволец?

— Да, сэр, — сказал я.

— Что ж, две руки, две ноги, два глаза… ты нам подходишь, — сказал он. — Документы.

Я протянул ему свой паспорт.

— Еще и француз, — сказал он. — Когда прибыл?

— Вчера, сэр.

— И целый день где-то шлялся? — спросил он.

— Набирался сил после морского перехода, сэр.

— Стрелять умеешь?

— И весьма неплохо, сэр, — сказал я, окончательно впадая в молодцевато-придурковатый образ бравого вояки.

— Из чего же, кроме старого дедушкиного ружья, тебе доводилось стрелять?

— Из пистолета, из автомата, из штурмовой винтовки, сэр, — сказал я. — Также я очень хорош в ножевом бою.

— И в какой же части Франции, мне любопытно, ты мог получить такой опыт? — поинтересовался капитан.

— В бойскаутском отряде, сэр.

— Похоже, что ты у нас последний бойскаут, — сказал он.

— Возможно, сэр.

Он покрутил в руке мой паспорт и бросил его на стол.

— Ты хорошо подумал?

— Конечно, сэр.

— И зачем это тебе?

— Я хочу драться с узкоглазыми, сэр, — заявил я. — Вам не нужны новобранцы?

— Сегодня — как никогда, — сказал он. — Добро пожаловать в армию, сынок. Заполни вот эти бумаги и иди в ту дверь.

За «той дверью» оказалась медкомиссия, которую я прошел очень быстро. По сути ничего, кроме количества конечностей, которое можно было проверить визуально, их не интересовало.

Женщина-врач задала мне пару стандартных вопросов, поинтересовалась наличием хронических болезней и поставила свою подпись на анкете, которую я заполнял до этого. Энтузиазма на ее лице не наблюдалось.

Мне не были здесь особенно рады. Я не ожидал красной ковровой дорожки и духового оркестра, но царящее здесь уныние меня настораживало. Похоже, что они получили какие-то новости с фронта, и новости эти не были обнадеживающими.

После медосмотра меня выставили в коридор в одних трусах. Отопление в здании не работало или почти не работало, и я собрался уже было одеваться, когда меня позвали в соседний кабинет, и, оценив на глаз мои размеры, выдали мне комплект формы. Он оказался на пару размеров больше, чем нужно, был свежепостиран, а еще в районе груди обнаружились дырки от пуль.

— Ботинки можешь оставить свои, — сказал мне каптёрщик. — С обувью у нас проблема.

— Да, сэр.

— Я никакой не «сэр», — сказал он. — И вообще, вали с моих глаз, идиот.

Я просунул пальцы в дырку.

— Могу я попросить у вас нитку и иголку?

— В части зашьешь, — сказал он. — Если доедешь до нее живым.

Переодевшись и пройдя все инстанции, я вернулся в холл и доложился капитану. Он выдвинул ящик стола и выложил на стол мой паспорт.

— Ладно, сынок, — сказал он. — Сейчас у тебя есть последний шанс передумать. Я буду смотреть в ту сторону, и если ты быстро схватишь свои документы, выбежишь в дверь, отправишься в порт и найдешь себе место на борту любого судна, движущегося подальше отсюда, я не сумею тебя остановить.

— Ничего подобного я делать не собираюсь, сэр.

— Зря, — сказал он. — Помяни мое слово, зря. Еще неделю назад я был бы рад твоему визиту, но ситуация на фронте меняется. Узкоглазые рвутся вперед, и у нас нет времени, чтобы отправить тебя в учебку, после которой у тебя были бы хоть какие-то шансы выжить. Через пару дней ты окажешься на фронте, — при этих его словах я внутренне возликовал. — Но, откровенно говоря, я не думаю, что твое присутствие там что-то изменит.

Он помахал своим протезом.

— Мне тошно отправлять тебя туда, куда не могу попасть я сам, — сказал капитан. — Удачи тебе, сынок.

— Я не верю в удачу, сэр. Я верю в хорошую подготовку.

— Ты говоришь правильные слова, но в неправильное время, — сказал он, нажимая кнопку на столе. Боковая дверь открылась, и из нее вышел парень моего возраста, одетый в такую же форму, как и я, только вот у него было оружие. — Рядовой проводит тебя к остальным.

Остальных было пять человек, и одного взгляда на эту компанию было достаточно, чтобы понять — их шансы пережить первое же столкновение с имперской армией стремятся к нулю.