Я пробормотал:

— Ну супер…

Киркус перехватил меня напротив студенческого союза. Подняв руку, он окликнул:

— Мое почтение, Эдуардо!

«Помяни черта…» — подумал я.

Однако, я не был удивлен увидеть его. Как и я, он должен был присутствовать на семинаре по Литературе Романтизма у доктора Трюмана в восемь часов. Весьма часто, как раз по пути туда он меня и встречал, внезапно выскакивая из дверей или из-за какого-то дерева, словно поджидал там в засаде.

— Здорово, Руди! — отозвался я.

Он пошел ко мне широченными шагами, покачиваясь на мысках. На шее у него красовался галстук-аскот танжеринового цвета. Он был одет в свой обычный вельветовый пиджак, голубую рубашку и джинсы. В то время, как почти все в университете носили книги в наплечных сумках или рюкзаках, пижон Киркус таскал с собой большой кожаный портфель.

Я не видел его с того самого вечера в среду, но успел с тех пор наговорить про него много плохого, и совсем недавно… причем и перед Кейси, и перед Айлин. Он, конечно, об этом знать не мог. Но я все равно чувствовал себя слегка виноватым.

— Как дела? — спросил я, когда он меня нагнал.

— Тип-топ, старичок.

— Рад слышать. Не было проблем с хулиганами в среду вечером?

На мгновение, он словно опешил. Неужели успел забыть о том происшествии? Но прежде, чем я успел сокрушиться, что зря ему напомнил, он запрокинул голову и сказал:

— А! Совершенно никаких. Скажу более, я ни сном, ни духом не видел тех юных наглецов. Я в некотором роде надеялся вернуть Айлин ее блузку, но они, должно быть, уже скрылись с трофеем, сделав свое грязное дело, — он был заметно доволен таким, весьма остроумным, по его мнению, выбором фразы. — А как поживает прекрасная Айлин? — спросил он.

— Прекрасно.

Он снисходительно закатил глаза — видимо, крайне низко оценив мою способность каламбурить.

— Ей уже лучше, — добавил я.

— Выглядела так, будто ей досталась преизрядная взбучка.

— Ей очень стыдно из-за всего произошедшего.

— Вот как? Ей стыдно? Но если меня не подводит память, это ты был без полного облачения в тот вечер.

— Верно. Но уже к моменту, когда ты нас увидел.

— Ах да, конечно же. Ты одолжил часть своего наряда даме, попавшей в беду. Рыцарственный жест, не правда ли?

— Я просто не мог позволить ей идти по улице полуголой, — сказал я. Обсуждение этой темы с Киркусом вызывало у меня сильный дискомфорт, но в моей голове уже созревал определенный план. — Когда эти уроды сорвали с нее блузку, она была… короче, она осталась без ничего сверху.

— Хмм, так наша красавица предпочитает не носить под одеждой ничего лишнего?

Кивнув, я сказал:

— Там было, наверное, шесть или семь пацанов, которые увидели ее… ну…

— Ее драгоценные сисечки.

— Слушай, я вообще не должен был тебе это рассказывать.

— О, пожалуйста, продолжай. Я весь внимание.

— Они ее еще и трогали. Некоторые из них… ну, короче… облапали ее.

— Ох, святые угодники! Это было до или после того, как они помочились на ее волосы?

Я уже забыл об этой выдумке Айлин.

— До, — сказал я, и покачав головой, продолжил: — Ей очень, очень стыдно за весь этот неприятный эпизод. Она не хочет, чтобы кто-либо вообще об этом знал. Если люди услышат про что-то подобное, они начнут это себе воображать в голове. И будут рассказывать — это неизбежно. Довольно скоро, при виде Айлин все будут представлять ее с голой грудью, и как хулиганы ее лапают, ссут на нее, и всякое такое.

— Сие несомненно, — он улыбнулся. — Я сам представляю себе это прямо сейчас.

Может, не такой уж он и гей.

Я сказал:

— Айлин определенно не хочет, чтобы весь университет ее в таком виде воображал.

— Не сомневаюсь.

— Так что не мог бы ты просто забыть, что нас видел?

— Никак невозможно, дражайший мой приятель, забыть столь редкое и восхитительное зрелище.

Восхитительное зрелище? Это он про меня без рубашки?

— Хорошо, — сказал я. — Не обязательно прямо забывать. Но можешь просто держать это при себе? Мы с Айлин были бы тебе очень благодарны.

Уголки рта Киркуса приподнялись, а глаза заблестели.

— Молчок, могила. Можешь на меня положиться, старина. — с этими словами он плотно сжал губы и запер их невидимым ключом. Потом швырнул воображаемый ключ через плечо и отряхнул руки.

— Спасибо, — сказал я.

— Пожалуйста, не стоит благодарности.

— И если увидишь Айлин — не вздумай ляпнуть, что мы об этом говорили, ладно? Она очень расстроится, если узнает, что я тебе проболтался.

— Не извольте волноваться, сударь! — он хлопнул меня по спине.

Идя бок о бок, мы взобрались по бетонным ступеням бокового входа в Литературный корпус. Внезапно я заметил, на несколько ступенек выше нас, «тыльную сторону» Хтоничной Хиллари Хатченс. Ее голова со своей короткой стрижкой казалась с такого ракурса очень маленькой. На ней был белый свитер, узкая серая юбка и ковбойские сапоги. Для женщины столь миниатюрного телосложения, у нее была на удивление широкая задница.

К счастью, мне не грозило оказаться на ее занятиях вплоть до следующей среды, а сейчас для меня это было все равно что через несколько лет.

После того, как Хатченс прошла в дверь над лестницей, Киркус спросил:

— Когда мы с тобой встретимся за ужином?

— Ужином?

— Как насчет сегодня?

— Я сегодня вечером с Айлин встречаюсь.

— Великолепно! Развлечемся втроем!

В верхней ступени лестницы была небольшая ямка, выбитая в бетоне бесчисленными шагами. Она считалась многими приносящей удачу. Я лично считал ее приносящей сломанные ноги, так что аккуратно обошел.

Внутри, в здании пахло полированным паркетом и хлоркой. И было довольно темно. Словно дневной свет отказывался проникать в старинные окна.

Я заметил Хатченс, бодро виляющую бедрами по коридору первого этажа. В ее фигуре кормовая часть заметно господствовала над всеми остальными.

Мы с Киркусом начали подниматься по лестнице на второй этаж. Пролет над нами казался совершенно пустым. Однако, звук разлетался далеко и отдавался эхом — голоса, и топанье ног, и скрип ступеней с перилами: все это словно окружало нас. К этой какофонии присоединился голос Киркуса:

— Ужин? — спросил он.

— Что «ужин»?

— Ты, я и Айлин. Сегодня.

Я помотал головой:

— Не знаю, понравится ли ей эта идея.

— Ой-вэй, таки шо ж тут может не понравиться? — спросил он, переключившись со своего псевдо-британского акцента на подражание стереотипной еврейской мамочке. Киркус обладал многими, хоть и сомнительными талантами. — Хавчик, хавчик, полцарства за хавчик!

— Гос-споди.

— Твоя шикса, она же ж даже не заметит, шо я там.

— Ага, как же.

— Так скашши фремя и мьесто!

— Теперь ты уже похож на эсэсовца.

— Йа? Мы иметь способы застафить вас гофорить, американецкий швайн!

На верхней площадке лестницы, мы свернули направо и двинулись по широкому коридору к нашей аудитории. Вокруг было почти пусто. Я поглядел на часы. Без пяти восемь. Хотя занятия редко начинались вовремя, большинство других студентов уже наверняка сидят внутри.

— Так што, — сказал Киркус. — Их бин жрат-жрат мит дир вечером?

— Ну, наверное. Но только если поклянешься никогда никому не говорить про Айлин…

— Унд вундербар сиськен унд ссакен ин волосен.

— Ты понял.

Улыбнувшись, Киркус хлопнул меня по спине:

— Я с большим нетерпением жду нашего рандеву, Эдуардо.

— У меня в пять.

— А «у тебя» — это где?

Я сообщил ему адрес.

— Знаешь, где это?

— Найду.

— Даже не сомневаюсь, что найдешь.

Я был не настолько оптимистичен, чтобы надеяться на обратное.

Отойдя в сторону, я позволил Киркусу войти в аудиторию первым. Затем зашел сам. Как я и думал, все уже сидели на местах. Человек пятнадцать примерно. Разместились довольно свободно вокруг стола для семинаров: некоторые болтали между собой, другие пользовались свободным временем, чтобы дочитать Вордсворта, третьи дремали на своих стульях, едва в сознании.