Все идет по плану. Николай полон энергии, его самые амбициозные мечты начинают воплощаться в жизнь. Я же, наоборот — загибаюсь. Из последних сил выдерживаю публичные мероприятия, а придя домой, падаю навзничь. Меня ничего не интересует, даже моя языковая школа, в которую я вложила душу, вызывает у меня раздражение.

Единственной отдушиной для меня остается папа. Я навещаю его несколько раз в неделю. В его доме я морально отдыхаю и расслабляюсь, ведь там от меня никто и ничего не требует.

Коля с упорством параноика говорит о ребенке. Я молча слушаю его и иногда согласно киваю. Сообщать о том, что у нас с ним общих детей не будет никогда, я не собираюсь. Вместо этого я продолжаю пить противозачаточные и регулярно посещаю гинеколога, чтобы «подготовиться к беременности». А еще я убеждаю его в том, что для успешного зачатия необходимо несколько месяцев воздерживаться от близости.

Судя по всему, Коля верит в этот бред, так как мы с ним просто спим на разных сторонах кровати. Благо у него есть Ульяна, которая прекрасно скрашивает его страдания от супружеского «воздержания».

По ночам, когда становится тихо и темно, на меня обрушивается отчаяние. Я все время думаю о Марате и о том, какая я ужасная.

С нашего расставания проходит почти полгода. Сегодня я заехала к друзьям — Оля испекла пирог и позвала меня в гости. Ярослав задержался на работе, поэтому мы с Олей решаем его не дожидаться и садимся пить чай. Девушка без умолку разговаривает. Я успеваю только говорить «угу» и кивать головой, зачастую упуская нить разговора.

Но в какой-то момент я вся превращаюсь в слух, когда Оля рассказывает историю о том, как буквально на днях к ним заезжал Марат. «И Яр мне ничего не сказал», — сержусь я про себя на друга. Но тут же забываю и об этом, когда выясняется, что и Ангелина совершенно случайно в этот день заехала.

— И они встретились с Маратом, представляешь? — Оля восторженно смотрит на меня.

— Представляю, — сквозь зубы говорю я.

— И мне кажется, что у них что-то получится, — добавляет она заговорщицки. — Но пока я не буду вдаваться в детали, иначе сглажу.

«А хотелось бы», — горько усмехаюсь я. Пирог и чай больше не лезут мне в горло. Отодвигаю чашку и придумываю причину, по которой мне срочно нужно уехать. Но причина находит меня сама — на столе вибрирует мой телефон.

— Вика, — слышу в трубке взволнованный голос Коли.

— Что случилось?

— Юрию Олеговичу плохо стало. Его скорая забрала в больницу…

— Что? Откуда ты знаешь? Он тебе позвонил? — не даю ему договорить, так как меня начинает окутывать чувство страха.

— Не тараторь! — Коля повышает голос. — Я был у него, мы поговорили и у него случился удар. Я вызвал скорую. Адрес и номер больницы я тебе сейчас вышлю в сообщении. Мне нужно на работу, поэтому — ты там дальше сама.

— Зачем ты ездил к нему? — голос дрожит, мне с трудом удается сдержать рыдания. Понимаю, что если начну плакать, Коля мне ничего не расскажет.

— Сейчас это не имеет значения.

— Жду адрес.

— Ты там сама разберись, мне в Москву надо ехать, — говорит напоследок Коля и вешает трубку.

— Что случилось? — спрашивает Оля, когда я кладу телефон на стол.

— Папа в больнице, мне нужно ехать с нему.

— Что-то серьёзное?

— Не знаю, — пожимаю плечами, — сейчас поеду и все выясню.

— Николай едет с тобой? — переспрашивает Оля.

— Нет, у него дела, — мотаю головой.

— Тогда я с тобой поеду, — категорично заявляет Оля.

— Спасибо, но не нужно. Я сама. Если понадобится помощь, я сообщу, — добавляю поспешно, заметив, что Оля расстроилась из-за того, что я отвергаю ее помощь.

— Вика…

— Оля, не обижайся, пожалуйста. Но мне так легче. Правда, — пытаюсь улыбнуться, хотя мне хочется плакать.

— Ладно, — она тоже улыбается в ответ. — Может Яру позвонить? Он тебя отвезет. Мне кажется, что за руль тебе сейчас садиться не нужно.

— Спасибо. Я вызову такси, — поднимаюсь из-за стола и иду в прихожую.

— Позвони, пожалуйста, как что-то узнаешь, — говорит Оля, провожая меня до лифта.

— Обязательно, — обещаю я.

Выхожу на улицу и жду сообщение от Коли, чтобы вызвать такси. Но оно все не приходит. Минуты ожидания превращаются в вечность. Не дождавшись информации, сама звоню мужу и, наконец, получаю адрес больницы.

Через сорок минут я захожу в приемный покой и в справочном узнаю, с каким диагнозом и в какое отделение попал папа. Заведующим на этом отделении работает папин старый приятель, поэтому я беспрепятственно поднимаюсь на нужный этаж и после короткой беседы с медсестрой узнаю, что в данный момент папу как раз оперируют. На меня одновременно обрушиваются чувство облегчения и тревоги. С одной стороны, я понимаю, что им занимаются врачи, а значит все под контролем. С другой — во время операции может произойти все, что угодно. Тем более, что после смерти мамы у папы уже случалось несколько кризисов. И каждый новый кризис приближает его к точке невозврата.

— Подскажите, пожалуйста, где я могу подождать? — спрашиваю у медсестры.

— Вы хотите подождать окончания операции? — уточняет она.

— Да, я хочу быть здесь, когда все закончится, — смотрю на девушку с надеждой, с силой комкая в руках шелковый платок.

— Вы не переживайте, все будет хорошо, — на ее лице появляется подобие улыбки. — Я могу предложить вам комнату отдыха, — указывает на стеклянные двери справа от неё. — К сожалению, палату Юрию Олеговичу еще не предоставили, поэтому, это единственный удобный вариант. Не в коридоре же сидеть?

— Конечно, спасибо большое, — голос дрожит, еле сдерживаюсь, чтобы не разреветься.

— Идите за мной, — девушка выходит из-за своей стойки, и мы вместе направляемся к комнате отдыха.

В небольшом помещении стоят два кожаных дивана, несколько стульев, журнальный стол и кулер. На стене висит телевизор, по которому идет трансляция фильма о природе.

— Располагайтесь, — говорит мне моя сопровождающая. — Здесь вам будет удобно. Сегодня никаких плановых операций не предполагается, поэтому, вас здесь никто не потревожит, — она подходит к окну и раздвигает жалюзи. Комната сразу же наполняется светом, отчего на душе становится чуть спокойней. — Я вам сейчас принесу чай. А так, если что-то нужно, не стесняйтесь и спрашивайте.

— Спасибо большое, — благодарю девушку.

Ставлю вещи на диван и подхожу к окну. Поднимаю глаза к небу и молю Бога только об одном — пусть папа выживет. Больше мне уже ничего не нужно. Только пусть живет.

«Папочка, родной, живи, пожалуйста, — шепчу тихо я. — Мы уедем с тобой отсюда далеко-далеко. Туда, где нет Коли, где нет зла. Мы будем жить вдвоем. Ты и я. Будем пить чай с шарлоткой, гулять, смотреть фильмы и читать книги. Я больше не оставлю тебя одного. Ни за что. Буду всегда рядом. Ты только живи».

Чувствую угрызения совести от того, что после смерти мамы я была настолько погружена в свои переживания, что не замечала, как тяжело было папе остаться без любимой женщины, с которой они прожили столько лет душа в душу. Почему мы всегда так поздно начинаем понимать очевидные вещи? Почему начинаем ценить близких только тогда, когда приближается их уход? Тяжело вздыхаю и настраиваюсь на ожидание.

В коридоре периодически слышатся шаги, заставляя меня устремить взгляд к двери. Потом шаги становятся тише и снова наступает тишина.

Не знаю, сколько проходит времени, только за окном уже начинает смеркаться. На журнальном столике стоит нетронутая чашка с чаем и блюдце с печеньем, которые мне заботливо принесла медсестра. Ни пить, ни есть мне не хочется. Все мысли мои сейчас с папой. Сижу на диване в полумраке комнаты.

— Добрый день, — открывается дверь, ослепляя меня светом из коридора. На пороге стоит Вячеслав Генрихович, папин знакомый. — Вика, что же ты в темноте-то сидишь? — мужчина включает свет и присаживается рядом со мной на диван.

— Задумалась, — пожимаю плечами.