— А ты не собираешься советоваться с остальными? — спросил Юрка, когда под уже ставшим ласковым вечерним солнцем они шли домой.

— Нам же нельзя контактировать друг с другом, — притворно отмахнулась Оля. — Забыл?

И это следовало понимать как «без них разберёмся». Что Юрке очень понравилось.

Чем ближе оказывался дом, тем минорнее и торжественнее становилось всё вокруг. Просто неизмеримо наваливалась грядущая неизбежность. Поэтому в вечерней мягкой тишине вести себя хотелось ещё тише. Кажется, даже за ужином лишний раз вилка не стучала о тарелку. А голоса без сознательного усилия звучали тихо и предупредительно.

Наверное, нужно было говорить о чём-то важном. Может, даже сказать что-то главное. Но препятствовал суеверный страх: ведь если даже иносказательно попрощаться, то вдруг это прощание останется последним, что между ними было?

Даже тень подобной мысли собирала неприятные мурашки на затылке, так что хотелось побыстрее от неё избавиться. Любыми способами: обсуждениями рецептуры растворимой картошки, погодными прогнозами или торопливой речи новостного диктора в телевизоре. Хотелось обращать внимание на любую деталь, любую мелочь. Потому что мелочи всегда отвлекают от главного.

И только в повисшей тишине, скраденной рекламным роликом, содержания которого ни Оля, ни Юрка и примерно не могли припомнить, парень всё-таки поднял серьёзные светлые глаза.

— Если ты откажешься, то я пойму, — вроде бы прозвучало спокойно, но Олю всё равно резануло по сердцу. Поэтому ответить она постаралась иронично:

— С ума сошёл? А как же деньги, богатство и слава?

Получилось скорее жалко, так что улыбнулся Юрка с неприкрытым сочувствием. Тогда Оля продолжила серьёзно:

— Но если ты решишь сбежать, то я тебя всё найду, свяжу и всё равно вылечу.

Вот тут Юркина улыбка криво изогнула лицо, и даже левая бровь дёрнулась к виску:

— У тебя какая-то фиксация на желании меня обездвижить, — он явно намекал на тот момент, когда Оля со спины подталкивала его к стеклянным дверям той поликлиники. Как же это было давно…

— Это просто твои тайные желания прорываются наружу, — хмыкнула в ответ Оля, не хуже парня разбирающаяся в диванной психологии.

Юрка, подыграв, многозначительно пожал плечами. И снова повисла тягучая, но уже более мягкая тишина. Даже, можно сказать, приятная.

— Я помою, — предупредила Оля по окончании ужина, подходя к раковине.

Посуды всё равно не много — пара чашек, ложки и мелкие тарелки, пластиковые баночки уже отправились в мусорку.

Монотонное течение воды гладко объяло толстые стенки Юркиной чашки, пока Оля с губкой вертела её в руках. Когда почувствовала на талии змейку щекотки — это Юркины руки, выскальзывая со спины, обвивают её. А потом подбородок утыкается в плечо. Юрка замирает. Оля чувствует его дыхание и ей хоть и не видно, но кажется, что его глаза закрыты. Подрагивают светлыми ресницами за тонкими, с лёгким рисунком вен веками. Сердце Оля сжалось. И мокрые ладони нащупали и легли поверх его рук. Вода продолжила шуметь.

Кажется, за этим плеском она расслышала слова. Не сказанные. Но идущие от сердца. Что-то комком встало в сердце. И, чтобы разогнать его, Оля глухо произнесла:

— Напомни на завтра будильник пораньше переставить.

Капли остывающей воды перетекли с её рук на Юркины и рассосались в ткани футболки. А нос Юрки мазанул по шее, запуская по телу короткую мягкую дрожь. Оля глубоко вдохнула воздух.

***

Юркино плечо прижималось к Олиному, и о содержании ролика, пробегающего на экране планшетника она могла только догадываться. Хорошо поставленная речь блоггера уплывала мимо ушей, как и ярко-насыщенный визуальный ряд. Оля всё-таки попыталась включиться, но с третьего раза оставила все попытки и откинулась затылком на верхушку подушки за спиной, машинально расслабляя руки, отчего плоски экран плашмя лёг ей на бёдра. Юрка тоже зашевелился, но не в попытке восстановить утраченную картинку, а разминая затёкшее тело.

Ночь уже стемнела, и единственным источником света в комнате был как раз Олин планшет, теперь слабо осветивший потолок.

Юркино лицо, монотонно бледное, выделялось на фоне тёмных, так и не переклеенных обоев. И Оле пришлось нарочно отогнать от себя сравнение его профиля с призрачным. А Юрка, будто почувствовав её попытку, развернулся к ней анфас. Так от призрачности ничего не осталось. Слишком живыми, даже в темноте, казались глаза. И ровная, приятная улыбка. Оля почувствовала, как лицу становится жарко.

Экран планшетника погас как раз тогда, когда Юрка наклонился ближе, и его дыхание мурашками побежало по подбородку.

От этой близости Оля ощутила, как сердце её стало очень большим, и ему стало тесно в груди. И одновременно с этим захотелось плакать, смеяться и что-то говорить, говорить… Но весь порыв ушёл в то, чтобы выпустить совершенно ненужный гаджет и обвить руками Юркины плечи. Тот словно ждал этого сигнала и потянулся к ней всем телом, обвивая талию и кладя ладони на спину. Одну — на самый позвоночник, другую ниже — на крестец.

Юркино тепло ощущалось совсем не как палящее солнце или жар летней ночи. Какая-то нежность и безопасность, к которой хотелось тихо прильнуть, чувствовалась в нём. Оля прижалась губами к чужой щеке — почти там, где она переходит к уху. Почувствовала ускоренное сердцебиение в невидимой венке. Зарылась пальцами в растрёпанные волосы.

Юрка зашевелился, отстранясь. Для того, чтобы перехватить её губы собственными. Кажется, Оля прочувствовала каждую морщинку на них. И прошлась языком по ровному, твёрдому ряду зубов. В поисках другого мягкого и влажного языка.

Её рука уже переместилась на Юркину скулу, большим пальцем повторяя очертания впалой щеки. Которая непрерывно двигалась из-за глубины поцелуя. Юркины пальцы скользнули с крестца выше — под пижамную футболку. И подтянулись там, словно в попытке захватить кожу. Отчего аккурат по позвоночнику вверх прошило электрической волной, а потом, наверное по нервам, пробежало охлаждающее расслабление. Оля сдвинулась ближе и ниже, почти наваливаясь на Юркино тело. И ощутила его надёжную твёрдость, от которой в голове поплыло.

Его спину Оля трогать немного опасалась — не из брезгливости, просто не причинить бы случайно дискомфорта. А вот стянуть вверх майку — от этого ведь никому не станет хуже?

Торс, ещё более тёплый, снова прижался к ней. И очень захотелось ощутить его совсем, полностью. Так что Оля с готовностью подняла руки, когда Юркины руки проскользили под ней вверх.

Тело к телу. Жар к жару. Жадность — к жадности.

Оля бездумно двинулась ближе, крепче обхватывая Юркино тело и вдыхая запах. Получилось, будто она немного наваливается сверху, желая склонить парня ниже, на постельное бельё. Вернее, не получилось — Юркины руки сильно сжались на её спине, а живот его напрягся, став очень твёрдым и оказывая сопротивление. Это почему-то расслабило Олю, а внутри, к паху, побежала волна ожидания. Дышать стало тяжело, и пришлось приоткрыть губы. Обдавая жаром и оставляя влажный след на Юркиной шее. Где как раз зашевелился кадык.

Собственно тело показалось ей очень лёгким. Состоящим из сплошного воздуха и возбуждения. Ощущения чужой близости, такой комфортной и лёгкой. Захотелось полностью расслабиться и отдаться остро-горячему порыву, лишающему мыслей и порождающим что-то глубокое и даже, кажется, древнее. Тягу к полному слиянию. И может даже подчинению.

Мягкий край подушки ткнулся ей в изгиб шеи. А лопатки примяли остальную часть. Юркин вес ощутился сверху, и в животе бухнуло, посылая по телу мелкие огоньки желания. Шее стало очень жарко. Особенно когда Юркины губы накрыли её сбоку. Потом — ближе к середине. И в районе ключицы. Влажная дорожка немного холодила, заставляя сердце разгоняться сильнее. И отдаваться уже не только за ребрами, но и в голове, в животе, в паху…

Хорошо, что Юркины коленки плотно обхватывают вокруг бёдер. Так становятся понятны их границы. Хорошо, что плечи оглаживают большие ладони, подсжимая предплечья и локти. Нетерпеливо касаются талии, подтягивают к себе. Так хотя бы понятны очертания тела. Которое изо всех сил рвётся навстречу другому телу. Чтобы слиться с ним воедино. Хоть ненадолго.