Ребенка не будет.

Ничего не будет.

Я сделаю то, что задумала, доведу месть до конца и потом Валерия Ван дер Виндт просто исчезнет. Теперь, когда я нашла документы на имя Рины, я понимаю, что план изначально был именно таким. Даже если из моей памяти «стерлась» эта его часть.

— Я готова, — говорю Андрею, выходя в гостиную уже «при параде».

Он тоже одет в модный костюм, белоснежную рубашку без галстука и возится с тяжелыми запонками с россыпью бриллиантов на белом золоте — папочкин подарочек по случаю его тридцатилетия. Мысленно кривлюсь, потому что такое пафосное дерьмо в пору старому борову — на его жирных запястьях эти массивные прямоугольники смотрелись бы как горошины, но на тонкокостных ручках его сыночки выглядят просто безобразно. Но зачем мне стараться приводить Андрея в стильный вид? Пусть понюхает самостоятельность.

Помогаю ему справиться с запонками и на вопросительный взгляд в сторону моих обутых в простые дерби ног, еще раз напоминаю об отеках. Этого достаточно, чтобы он оставил при себе замечания о моем несоответствующем его дорогому виду наряде.

Дорога до места проведения мероприятия занимает примерно сорок минут. Все это время Андрей что-то энергично набирает в телефоне, а я смотрю в окно на вечерний, залитый огнями город, тщетно ковыряясь в памяти, чтобы достать оттуда недостающие кусочки пазла. Я была уверена, что «Рина» всегда существовала только в качестве приманки для Наратова, на которую он благополучно клюнул. Но у Рины есть паспорт, с фамилией «Шутова». Потому что по задумке Данте мы должны были стать братом и сестрой? Или…? И какое отношение Угорич имеет к его IT-компании?

— Надеюсь, тебе не надо напоминать… — заводит Андрей, когда мы прибываем на место и он помогает выйти мне из машины.

— Ты собрался учить меня правилу поведения на людях? — перебиваю его с неприкрытой откровенной издевкой.

Он закрывает рот и не произносит ни звука даже когда мы уже заходим внутрь выставочного центра, пафосно украшенного в черный, золото и серебро, как будто дизайнеру дали одно единственное задание: потратить за быстро баснословный бюджет. Народа внутри уже не протолкнуться, и моему носу категорически не нравится обилие разношерстных ароматов, преимущественно вечерних и поэтому адски удушливых. Я стараюсь держаться поближе к Андрею, чтобы меня не снесло потоком напудренных выхолощенных тел, которые так заняты позированием для фотокорреспондентов и селфи, что запросто толкают абсолютно все, что случайно попадет под руку. Андрею тоже пару раз достается, но однажды это оказывается кто-то из его знакомых, и я вынуждена терпеть десять минут моральных «издевательств», которые почему-то называют поздравлениями Андрея с наградой и прибавлением в семействе. Завольский-старший так спешил раструбить об этом, что теперь моя беременность как будто стала Новостью номер один. Странно, что меня до сих пор не поздравляют с этим выдающимся событием незнакомые люди на улице.

Мы садимся за столик почти у самой сцены — явно еще одна попытка Завольского-старшего выпендриться, посадить любимое чадо на видном месте, пока люди, которые действительно что-то понимают в финансах и бизнесе, вынуждены сидеть на галерке еще и за столиками на четверых, пока у них перед глазами торчит ничего из себя не представляющий прыщ. Неудивительно, что я почти сразу чувствую атаку множества раздраженных взглядов в спину. Но в данном случае меня это никак не задевает — я никогда не ассоциировала себя с этой семейкой, даже когда официально стала ее частью, поэтому все дерьмо, которое на них обильно льется, никак меня не задевает.

Кроме, пожалуй, одного.

Никак не могу это объяснить, но среди десятков безмолвных шпилек в спину, есть одна, которая настойчиво сверлит мне затылок, как будто заставляет оглянуться. Сначала я довольно успешно сопротивляюсь, но чем дальше — тем сложнее это становится. И только когда объявляют награду Андрея, и весь зал взрывается пафосными аплодисментами, я успеваю повернуть голову.

А, черт!

Авдеев.

Странно, что я не заметила его сразу — с таким ростом его должно быть видно как кол в чистом поле. Наверное, приехал уже под самое начало, когда основная масса гостей (включая нас с Андреем) уже расселись по своим местам. Другого объяснения, как я могла прозевать его присутствие, у меня нет.

Я резко отворачиваюсь, как будто это может спасти от его взгляда, но за секунду до того, как рефлекторно дергаю головой в противоположную сторону, мы все равно смотрим друг на друга.

Андрей уже на сцене, толкает пафосную речь. Фотограф все время крутится возле нашего стола и от натянутой улыбки у меня начинает болеть челюсть. Но роль правильной и хорошей жены я отыгрываю до конца и без помарок — в этом можно не сомневаться. А когда Андрей под очередную порцию оваций спускается вниз, я встречаю его теплыми объятиями и поцелуем, в котором идеально все — от полной искренности до идеальной подачи. Притворство, как сказал бы Данте, я могу без проблем преподавать в университете.

Церемония длится еще примерно полчаса, которые я провожу в бесконечной борьбе с собой, то почти находя миллион причин, почему еще разок глянуть на Авдеева не будет большой проблемой, то находя ровно столько же отговорок, почему этого делать не стоит. В конце Андрея и еще нескольких победителей зовут на сцену для финальной речи, а потом их всех окружают фотографы, журналисты и просто подхалимы, желающие лично засвидетельствовать свою радость, причем именно на сцене, а не как это обычно принято — в кулуарах. Я пользуюсь тем, что в зале начинается движ и до меня явно никому нет дела, ухожу сначала в затемненную сторону зала, где нет никого кроме официантов, а потом — в дверь, за которой — коридор в сторону уборных. Прохожу чуть дальше по коридору, где на меня не будет попадать даже свет тусклых ламп, прижимаюсь к стене и с тихим стоном облегчения вынимаю правую ногу из туфли. Господи, теперь я, кажется, начинаю понимать, почему у тех женщин с рекламы кремов для стоп, такие оргазмические лица — мое в эту минуту наверняка выглядит так же.

Пользуясь этой передышкой, мысленно прикидываю, сколько еще времени придется здесь торчать. Все официальные церемонии завершены, на рукопожатия и обмен любезностями уйдет максимум минут двадцать. А потом банкет, на который нам с Андреем оставаться совсем не обязательно. Хотя мой благоверный так вошел в роль успешного успеха, что заставить его отказаться хотя бы от минуты славы будет не так просто. Но находиться в одном зале с Авдеевым — нет, увольте. Я лучше получу еще одну затрещину от жирного борова за непослушание.

Но как бы сильно я не старалась переключить мысли на что-то другое, в голове все время вертится вопрос — был ли он с Мариной? Странно, что я четко помню стол, за которым сидел Вадим, и то, что он был в темно-сером костюме, кремовой рубашке и модном галстуке, но хоть убей — абсолютно не обратила внимания, кто еще сидел с ним за одним столом. Кажется, там вообще никого не было? Или нет, справа, какая-то фигура в темном, но не уверена, что это вообще была женщина.

Но даже если он пришел без Марины — что это меняет? Он и раньше нигде с ней не появлялся, что никак не помешало им родить одного общего ребенка и чуть не заиметь второго. Непонятно только, почему я до сих пор пытаюсь найти какое-то подтверждение его слов там, где все буквально указывает на то, что все, что говорил Авдеев — ложь от первого и до последнего слова.

Сую ногу обратно в туфлю, достаю вторую и наслаждаюсь новой порцией приятных ощущений. Ступни распухли до состояния свежесваренной сардельки, странно, что я вообще смогла впихнуть ногу обратно — она выглядит вдвое больше моей крохотной туфли тридцать шестого размера.

Но мое недолгое уединение все-таки нарушает звук приближающихся шагов. И хоть я не могу видеть кто идет навстречу, кишками чувствую — это Авдеев. Быстро пытаюсь втолкать ногу обратно, но с правой этот фокус и близко не проходит так же легко, как с левой. И к тому времени, как передо мной возникает здоровенная стокилограммовая туша Авдеева, я беспомощно топчусь на одной ноге, пытаясь одновременно справиться с обувью и делать вид, что не замечаю слона в посудной лавке.