— А можно более конкретный ответ? Я не прошу изливать мне душу — да и вряд ли ты на это способна — но мне бы хотелось услышать более обстоятельную причину, почему я должен тебе довериться.

— Так виртуозно холодной сукой меня еще никто не называл, — посмеиваюсь как будто беззаботно, но все равно чувствую неприятную горечь на кончике языка. Хотя, я ведь и правда такая? Сколько раз отфутболивала его совершенно нормальные реакции? Дважды безобразно продинамила.

— Я не называл тебя сукой, Лори. И если хочешь знать — я не использую такие слова в адрес женщин.

— Еще скажи, что у тебя есть свой собственный кодекс.

— Кодекс? Ты о чем?

У Наратова был «кодекс», о котором он говорил всем и везде. Типа, его личный особенный свод правил, выработанный годами, согласно которым он поступает со всеми женщинами, которые встречаются на его пути. Он ничего никому не должен — это правило кодекса. Но он всегда поддерживает связь с бывшими — это тоже правило кодекса. Он всегда расстается первым — это одна из заповедей его кодекса. Но он так же готов «великодушно простить», если женщина осозналась и на коленях приползла проситься обратно.

Если бы я не была такой дурой, то поняла бы, что вся эта херня — один сплошной километровый «красный флаг», настолько очевидный, что его видно из космоса. Но тогда мне все это казалось нормальным. В самом деле — что плохого в том, что человек поддерживает дружеские отношения со своими бывшими женщинами? Значит, он Настоящий Мужчина, в отличие от тех, которые поливают их грязью на каждом шагу уже через тридцать секунд после расставания.

Только вот Наратов тоже поливал. Но в моей бестолковой влюбленной голове все это как-то просто не смешивалось одно с другим. Там был просто Идеальный Сергей, который блистал на моем горизонте подобно второму солнцу, а был тот, который мог запросто послать меня матом и рассказывал о предыдущей женщине с таким отвращением, что хотелось отмыться. Но для меня это как будто был… другой Сергей. Он просто вертелся где-то рядом, и от него нельзя было отделаться.

Я делаю жадный глоток коктейля, чтобы запить противное послевкусие прошлого. В последнее время все связанные с Сергеем воспоминания ощущаются как протухшая еда.

— У меня есть свои счеты с Завольскими, — наконец, говорю я.

Это же Вадим. Он не выглядит ни подонком, ни ублюдком. Наверное, если бы мне необходимо было обязательно кому-то довериться и встал выбор о том, кто это будет, я бы не выбрала этого мужика, несмотря на то, что знаю его от силы несколько дней.

Или, может, это просто мои любимые старые грабли идеализации?

— И поэтому ты вышла замуж за его сына.

— Понимай как хочешь. — Я не собираюсь выворачивать перед ним душу. Я уже и так сказала больше, чем планировала. — Ты можешь мне не верить и подписать сделку. Я же не хватаю тебя за руки и ноги.

— Да, могу. — Вадим задумчиво потирает большим пальцем нижнюю губу.

И я залипаю на этот жест. Где-то в том коротком промежутке, пока я мысленно предвкушала нашу следующую встречу и узнала, чей он на самом деле мужик, в моей голове была идиотская фантазия о том, как я буду долго, бесконечно долго с ним целоваться. Эти его идеальные губы, и темная щетина на подбородке, настолько идеально правильной и нужной густоты, что это просто за границами реальности.

Впрочем, в моих больных фантазиях поцелуи были далеко не единственным применением этому идеальному рту.

— Прости, ты не мог бы… — Копирую его движение пальцем по губам.

— Какие-то проблемы? — Даже не скрывает, что очень даже в курсе, какие именно у меня могут быть с этим проблемы.

— Мешаешь сосредоточиться. — Не вижу смысла это скрывать. Он и так знает, что тот секс был офигительным. Интересно, Вадим так же часто о нем вспоминает?

— Взаимно, — говорит он, и внезапно опускает взгляд на мое плечо.

Я даже не заметила, что левая часть толстовки сползла, и мое татуированное плечо торчит наружу чуть не до самого локтя. И на нем — только одна тоненькая бретель топа. Я давно предпочитаю носить их вместо неудобных, врезающихся в кожу бюстгальтеров.

Значит, все это время он тоже смотрел.

Я чувствую легкий трепет триумфа.

И нарочно даже не пытаюсь исправить ситуацию.

Вадим, глядя на мое бездействие, слегка прищуривается, и его невообразимо синие глаза темнеют до цвета штормового океана. Это вообще что-то нереальное.

Черт.

Я хочу этого мужика настолько сильно, что приходится очень сильно напрячь мозги, чтобы вспомнить, ради чего мы здесь.

Сделка. Завольский. Моя месть за родителей.

— Хорошо, Лори, предположим, я тебе верю, — первым нарушает молчание Вадим. — Ты ведь не из человеколюбия сюда пришла. И что-то мне подсказывает, что ты не из тех людей, которые будут рисковать всем ради спасения чужих капиталов.

— Было бы странно, если бы ты поверил сразу и на слово.

— У тебя есть какая-то альтернатива? План? Любой способ, которым ты собираешься насолить Завольскому?

— Вероятно, — отвечаю уклончиво.

— И тебе нужен союзник?

— Так много вопросов, Авдеев. — Немного странно называть его по фамилии, хотя все это тоже ему идет. У него даже фамилия чертовски нормальная, человеческая.

— Потому что, возможно, у меня тоже есть с этим ублюдком некоторые личные счеты.

При этом в его голосе, тягучем и оргазмическом, внезапно появляются жесткие нотки, от которых по моей коже пробегает неприятный холодок. Машинально натягиваю толстовку обратно на плечо и на этот раз застегиваю молнию почти до самого носа одним резким движением.

— Поэтому ты решил заключить с ним мировое соглашение? Странное начало войны.

— Ну а кто-то вышел замуж за его сына, — подкалывает Вадим. — Все мы немного с приветом.

— Значит, нам будет выгодно работать в команде, — говорю я, и проклинаю себя за то, что в ответ на эти сухие слова в моей голове возникают абсолютно неприличные картинки. — Что у тебя к нему? Какого дерьма за воротник он насыпал тебе?

— Попытался обокрасть одного дорого мне человека, — не вдаваясь в подробности, отвечает он.

Нутром чую, что речь о Марине.

Но я уверена, что нигде и никогда раньше, ее имя не всплывало ни в одном из документов, которые попадали мне в руки.

Я уже почти задаю вопрос, чем же Завольский так успел насолить его женщине, но силой закрываю рот на замок. Мне не нужна эта информация. Я ничего не хочу знать. Этот роскошный мужик — табу. Максимум, который может вырасти из нашего сегодняшнего контакта — взаимовыгодное плодотворное сотрудничество. Мы поможем друг другу, а потом разойдемся как в море корабли.

Дурацкая банальщина. Почему ее сегодня особенно много?

— Значит, мы можем быть полезны друг другу, — говорю с преувеличенным оптимизмом.

— Да. Но у меня есть правило, Лори.

— Ну вот, а еще удивлялся по поводу кодекса. — Закатываю глаза, пытаясь предугадать, что это может быть за правило. «Никакого секса на рабочем месте»? Да я скорее в монашки подстригусь, чем хоть пальцем до него дотронусь. Как бы сильно мне не хотелось обратного.

— Я не полагаюсь на людей, которые имеют дурную привычку пропадать в неизвестном направлении без единой на то причины. А ты уже дважды это делала, Лори.

— Мы оба знаем, что причина есть.

— Твой муж? — Он даже не скрывает издевку.

— Твоя жена, — теряю самообладание, тороплюсь и, как закономерный итог, совершаю ошибку. Я ведь понятия не имею, в каком статусе их с Мариной отношения.

— Моя… кто? — Вадим подается вперед. Непонимание на его лице такое искренне, что на мгновение я даже готова разувериться в том, что видела собственными глазами. — Лори, ты о чем? О ком?

Ненавижу ситуации, когда меня загоняют в угол. А еще больше ненавижу те их них, которые «умно» организовываю сама себе. Уже как будто полностью искоренила в себе эту дурацкую привычку, но рядом с Вадимом все катится к черту. Еще один здоровенный сигнал «SOS», почему мне нужно держаться подальше от этого мужика — рядом с ним я чувствую себя той двадцатилетней дурой, которой очень хотелось верить в принца на белом коне. А ведь он не делает для этого ровно ничего — я, как порядочная идиотка, все сама.