Но пока мое тщедушное тело еще подает признаки жизни и голода, заказываю еду в номер. Администратор вежливого говорит, что ужин они готовят к семи, но для меня могут приготовить закуски и кофе. Бросаю короткое: «Идет», и кладу трубку.

Заваливаюсь на диван, делаю погромче музыку, чтобы хоть немного взбодриться.

И, конечно, уже исправно как дети в школу, прямой наводкой на страницу Лори.

Несколько дней ее не было «в кадре». Я просидел на сухом пайке парочки совершенно типовых фото с видом на хмурый горизонт и цитатами про вечно плачущее небо, так что когда замечаю огромное количество новых видео, испытываю по этому поводу почти реальный оргазм.

Моя обезьянка сходила на спектакль.

Потом в какой-то ресторан.

Своего «кавалера» она до сих пор не показывает (и вряд ли это случится в будущем), но по некоторым деталям я знаю, что это один и тот же чувак. С ним она встречается уже около четырех месяцев. Приличный срок, но меня это почему-то вообще не парит. Слегка подергивает, но я не чувствую опасности от этого типа, та тем более не вижу в нем равного соперника. Женщины не прячут мужика целых четыре месяца, если планируют мутить с ним на постоянке. Для моей Лори это просто способ не быть одной, маленькая игрушка, чтобы справиться с одиночеством и не чувствовать себя никому не нужной. Если бы сейчас я послал на хуй свои принципы и завалился к ней, ее долгоиграющие отношения моментально перестали бы существовать.

Но вот Авдеев…

Я все отменю.

Даже ничего объяснять не буду — просто скажу, чтобы не смел приближаться к моей Лори. А потом сделаю так, чтобы она больше не смогла пересечь границу обратно. Пусть торчит в своей дождливом Лондоне, раз ей так нравится гулять с зонтом и напяливать на себя нелепые кислотно-оранжевые резиновые сапоги. Будет лучше, если она не узнает, с какими грехами в одной могиле лежит ее отец.

Когда приносят мой недоужин, я с трудом забрасываю в себя пару сендвичей и желудок, наконец, перестает возмущенно урчать, беру телефон и набираю Авдеева. Он сбрасывает и почти сразу присылает сообщение явно с автоответчика: «Занят, перезвоню позже».

Подождав примерно полчаса, снова его набираю, но ситуация повторяется в точности до мелочей. Тогда, прикинув, что делать мне все равно нечего, прокручиваю маленькое расследование, чтобы раздобыть номер телефона Марины. В прошлую нашу встречу она даже не попыталась его оставить, мне это тоже было не интересно, но сейчас оставаться одному почему-то муторно.

— Надо же, ты даже сам мне звонишь, — говорит Марина, когда понимает с кем разговаривает. — Целый Шутов собственной персоной.

— Приезжай. — Не дождавшись ее ответа, диктую название гостиницы и свой номер.

— Прости, но нет.

Я медленно сползаю с дивана, запрокидываю голову, разглядывая сотни своих микроскопических отражений в люстре странной конструкции.

— С каких пор ты разлюбила халявный безопасный секс? — Рука тянется за сигаретой, но теперь мне даже на это простое телодвижение требуется в несколько раз больше времени.

— Всякое в жизни бывает, — уклончиво отвечает Марина. — Прости, Шутов, но я… знаешь, типа… пытаюсь завязать.

Фразу о том, что эту хрень я слышал от нее и раньше, держу при себе. Мне бы не хотелось, чтобы кто-то точно так же вспоминал мне собственные проваленные попытки завязать с куревом и блядями, и бесконечное количество «новых жизней», которые редко переживали двадцатичетырехчасовой барьер.

— Ладно, — пожимаю плечами. — Ну, удачи там тебе.

Она, кажется, что-то еще говорит напоследок, но я уже не слышу — убираю телефон от уха и на этот раз кладу его подальше, чтобы дать себе хотя бы несколько часов покоя без маниакальных попыток каждые пять минут обновлять профиль моей маленькой обезьянки в надежде увидеть ее новые сторис. Последнюю она выложила буквально за пару минут до того, как я набрал Марину — писала, что собирается в кино на премьеру какого-то эпического фэнтези. С нашей разницей во времени, я примерно понимаю, что это будет последний сеанс, после которого ее «безликий» парень наверняка останется у нее ночевать. Ну или они сразу поедут к нему.

Почти через силу доедаю остатки еды с тарелки, переодеваюсь и, подумав, оставляю телефон в номере. Хорошо, что по привычке всегда таскаю с собой старенький, но еще нормально работающий плеер. Сую наушники в уши, набрасываю капюшон, чтобы не пугать народ своим мертвецким видом и отправляюсь на прогулку.

Ломка без возможности увидеть Лори начинается минут через двадцать, пока я тупо бреду по оживленному людному проспекту, пытаясь — в меру своих уже весьма немощных сил — лавировать в реке человеческих тел. Пару раз наткнувшись на чей-то адский крепкий парфюм, от которого кружится голова, сворачиваю в какой-то сквер, оттуда — на еще одну улицу, потом — в арке между домами, где долго петляю запутанными лабиринтами жилой застройки.

Пару раз меня укрывает настолько сильная боль в груди, что приходится срочным образом вспоминать «Отче наш». Дальше пары строчек я так и не выучил, да и сейчас прекрасно отдаю себе отчет, что к тому времени, как мое окочурившееся тело найдут в этой подворотне, моя ничего не стоящая душа уже будет ненужна ни в аду ни, тем более, наверху.

Но, отдышавшись, все-таки продолжаю дальше коптить воздух.

Заглядываю в магазин, покупаю свежую пачку сигарет.

Курю. Иду. Пытаюсь представить, с каким счастливым лицом моя Лори где-то за хер знает сколько километров смотрит премьеру фильма. Жует попкорн в карамели, потому что уже давно не боится перебрать со сладким — с ее роскошной фигурой и трудом, который она вложила в эту форму, она даже через миллион лет будет в идеальных пропорциях и без грамма лишнего жира.

Даже пальцы зудят, стоит вспомнить, какая на ощупь ее кожа — гладкая, безупречно белая, как будто она из той самой «голубой крови», теплая.

Закуриваю еще одну, потому что с предыдущей от таких мыслей расправился меньше, чем за минуту.

По хуй.

Хочу увидеть мою Лори.

Может быть, я вообще не доживу до утра, так с хренали ли устраивать себе пиздострадания?

Но когда возвращаюсь в гостиницу, натыкаюсь в холле на знакомое лицо.

Марина.

Сидит на диванчике в позе Дюймовочки. Я даже сначала почти поддаюсь искушению заигнорить ее и пройти мимо, но потом вспоминаю, что альтернатива — пустой номер и одинокая бессонная ночь, и становлюсь перед ней, обозначая свое присутствие.

Марина вообще ничего не говорит — поднимается и первой идет до лифта.

Внутри, как только кабинка начинает ползти вверх, протягивает мне объемный бумажный пакет, украшенный лаконичной лентой и большим логотипом с названием ее ресторана. А потом сбрасывает с моей головы капюшон, кривится и отступает к противоположной стене.

— Шутов, ты хреново выглядишь.

— Неужели еще хуже, чем в прошлый раз?

— Если по десятибальной шкале, то на сто процентов хуже.

— А, ну норм, — делаю вид, что на секунду слишком серьезно отнесся к ее словам, — а то я думал, что на сто двадцать.

Марина складывает губы в кислую гримасу и снова первой выходит в коридор.

Я протягиваю ей ключ-карту, сам плетусь следом.

Трахать ее я не хочу. Хотя, справедливости ради, я в принципе вряд ли на это способен с любой другой женщиной из шести с половиной миллиардов. Но в Марине есть что-то… Как бы странно это не звучало, но она как будто отдаленное эхо Лори. По крайней мере в том, что касается способности жалить и вести словесные дуэли. Меня это немного забавляет. И еще — это почти как таблетка плацебо, даже если я знаю, что внутри желатиновой капсулы обыкновенный чайный порошок.

— Это мой вклад в наш нескучный вечер, — Марина вытаскивает из сумки бутылку белого вина — такого же, которое приносила в прошлый раз.

— Не думал, что последний гвоздь в крышку моего гроба будет выглядеть вот так, — говорю почти безразлично, потому что мысленно уже давно смирился с этой правдой жизни.