— Погоди, — я нахожу еще одну зацепку, чтобы увести разговор от болезненной тему. — Ты все это организовал только ради того, чтобы узнать, сколько мужиков у меня было после тебя?

— У тебя не получится уйти от ответа, Лори. — Он чертовски абсолютно невозмутим. Просто какая-то лишенная эмоций каменная глыба.

— Ты в своем уме?! Ты рискуешь нашим планом, подставляешь меня перед Завольским… ради этого?!

— Чей. Это. Ребенок. — По словам, высекая каждое словно искру, повторяет Вадим.

Сейчас он делает это так, будто мысленно отверг даже мизерный шанс на то, что «архитектором» моей беременности может быть он. Делает это так уверенно, что даже я на секунду сомневаюсь, чья на самом деле сперма во мне укоренилась. Хотя это абсурд, потому что до Вадима я минимум пол года вела монашеский образ жизни и после него у меня тоже никого не было. Эта беременность — результат одного долбаного случайного случившегося секса! Этот ребенок не может быть ни от кого другого!

Но Вадим, судя по всему, убежден в обратном. Если я хотя бы попытаюсь сказать ему правду — он же просто поднимет меня на смех. Или, чего доброго, обвинит в попытке примазаться к его богатствам. Еще недавно он был бы последним человеком в мире, о котором я бы такое подумала, но я больше никому не верю. В особенности мужику, от которого могу потерять голову. Или… это уже произошло?

— Не помню, чтобы давала тебе обещание предоставлять полный отчет о том, кто, когда и как часто бывает у меня в постели, Авдеев.

— Нравится корчить из себя роковую женщину? — В его идеальном низком бархатном голосе звучит долбаное снисхождение. — Еще одна маска? Кто ты сегодня, Лори?

— Женщина, у которой нет недостатка в любовниках, — выстреливаю как из пулемета.

— Почему ты думаешь, что меня каким-то образом может заинтересовать эта информация? Или задеть?

— Потому что это правда. Авдеев. Или ты думал, что я, в лучших традициях сопливых бабских книжечек, расплачусь и покаюсь, что ты у меня — второй и единственный, а первый раз был по самой Большой и Чистой любви, но он разбился на мотоцикле?

— Я в курсе, что по какой-то непонятной мне причине ты очень низкого мнения о моих умственных способностях, но уверяю — я не отношусь к тем мужчинам, которые хотят в жены шестнадцатилетнюю девственницу. Я в состоянии понять тот факт, что у всех есть прошлое.

— У меня было много любовников. Авдеев, — гну свое, несмотря на его завуалированную просьбу прекратить. Он сделал мне больно. Этот здоровенный красивый идеальный мужик все-таки нашел мое слабое место, проложил дорожку в запутанных лабиринтах моих защит и впрыснул точно выверенную порцию яда. Ровно столько, чтобы она не смогла меня убить, но отравила навсегда. — До тебя. После тебя.

— Мне это правда не важно.

— Но ты зачем-то устроил целую шпионскую миссию ради этого допроса! Десять человек, — вскидываю руки и даю им беспомощно упасть вдоль тела, — может, двадцать. Я никогда не считала. Мне плевать, потому что это моя жизнь и мой выбор!

— Пять, — коротко говорит Вадим.

— Что еще за сакральная цифра? — не сразу понимаю я. И только через несколько секунд, которые мы проводим пристально разглядывая друг друга, как две бойцовские собаки в ожидании сигнала к драке, до меня вдруг доходит. — Что?! Пять? Авдеев, ты… шутишь, да?

— Я трудоголик, Лори, — признается он. И добавляет, чуть отводя волосы от лица и обнажая уродливый ожог на щеке: — И вот это, как ты понимаешь, тоже не магнит для женщин.

Если честно, я понимаю только то, что это самый красивый, сексуальный и просто гипер охуенный мужик из всех, которые могут ходить среди простых смертных, и этот шрам не делает его ни лучше, ни хуже — он просто есть и все. Но я лучше откушу себе язык, чем произнесу это вслух.

— С двумя из пяти у меня были довольно длительные отношения, около двух лет. Одна была просто по молодости, в клубе. Еще одна только для секса — нас обоих на тот момент устраивал такой формат отношений. И Марина. Все.

Мое воображение отказывается принимать это за чистую монету, хотя если бы искренность можно было облечь в словесную форму — она звучала бы именно так. Да и где это видано, чтобы здоровый брутальный и богатый мужик вот так с легкостью признавался, что в свои не полных сорок лет почти что монах?

— И при таком скромном списке трофеев, ты трахаешься как боженька, — думаю, что произношу это только в своем голове, но поздно соображаю, что ляпаю вслух. — Не бери в голову, Авдеев. Это просто… бессмысленный разговор Святого Петра и грешной Магдалины.

— Мне правда все равно. Из тех вещей, которые я хочу видеть в своей женщине, ее личная жизнь до встречи со мной волнует меня меньше всего. И как она будет жить потом, если мы расстанемся — меня тоже не интересует.

— Знаешь, один человек однажды сказал, что женщине нельзя простить большое количество любовников, потому что женщине проще найти секс, чем мужчине. — Перед глазами появляется жутко довольная собой рожа Наратова — того самого «человека», который любил это повторять, хотя сильно подозреваю, что он просто повторял за кем-то эту больную жизненную философию.

— Лори, слушай. — Вадим раздраженно вздыхает. — Я не хочу обсуждать чьи-то больные фантазии, воспаленные низким тестостероном или маленьким членом, или хер пойми чем. Я задал вполне конкретный вопрос и ожидал услышать на него такой же конкретный ответ.

— Хочешь прямой ответ? Пошел ты…! — В последний момент ловлю грубость зубами, выдыхаю и уже спокойнее добавляю: — Я не собираюсь перед тобой отчитываться! Не понимаю, зачем. Не вижу для этого ни единой разумной причины.

— Не видишь, значит.

Он обходит стол, вынуждая меня отступать к стене, а когда я натыкаюсь на нее лопатками, довольно грубо одной рукой удерживает за бедро, а другой методично стирает с лица макияж. Именно в тех местах, где у меня еще видны синяки. Практически четко по контурам, как будто с прошлого раза запомнил их точные координаты.

— Авдеев, ты мне больно делаешь! — пытаюсь вырваться, но это бесполезно — наши весовые категории и близко не равны.

— Так вот, Ван дер Виндт, — еще никогда моя выдуманная фамилия не звучала как отборный мат, но в исполнении Авдеева именно так и происходит, — раз уж я для тебя рожей не вышел — хуй с ним. Переживу. Но я хочу знать, кто тот «счастливчик», который не в состоянии защитить свою женщину и своего ребенка от этой ёбаной семейки! Хотя бы для того, чтобы ввалить ему от души. Сразу после того, как засажу Завольского далеко и надолго.

— Спасибо за живое участие в моей судьбе, но я двадцать шесть лет прекрасно жила без твоих рыцарских подачек — как видишь, вполне недурно жила.

— Вижу, Лори. — Он не сильно надавливает большим пальцем на то место около виска, которое до сих пор сильнее всего болит. — Очень хотел бы не видеть, но вижу.

На секунду мне кажется, что он снова плюнет на все и поцелует меня как тогда, на конюшнях — жестко, властно, как будто хочет оставить на мне свое клеймо собственника и единственного владельца. Я, блин, ту рану на губе носила почти неделю, прежде чем она зажила и перестала каждую минуту о нем напоминать!

Но Вадим ничего такого не предпринимает. Только извиняется, что сделал мне больно и снова отходит.

Ну да. Я же теперь наездница чье-то другого члена. Странно, что руки не побежал мыть.

Но в одном он оказался прав — нам действительно нужно было поговорить. Расставить точки над «i». Еще раз посмотреть друг на друга, понять, что мы не можем быть парой даже если не останется других вариантов — и снова стать незнакомцами.

Данте сказал бы, что это лучший финал дурацкого короткого романа.

— Прости, что был груб, — говорит он как раз в ту минуту, когда тишина становится невыносимой. Вадим снова спокоен, собран и сдержан. — Я не должен был…

— Плевать, — перебиваю его. — Если это единственная причина, по которой ты хотел увидеться, то я бы хотела уйти. Не хочу затягивать то, что и так вызовет кучу вопросов и подозрений.