Золушка вздрогнула и уставилась в его добродушное лицо.

— А ты не знала, да? Впрочем, откуда бы. Но чтоб ты понимала: я наделён удивительным даром видеть сквозь иллюзии, малышка, — и он ей заговорчески подмигнул, окончательно растоптав.

В дверь постучали. Кого ещё там принесла нелёгкая? Но Дезирэ понимал: раз кто-то дерзнул отвлечь принца от дела, значит, что-то срочное.

— На вот, — протянул ей платок, — у тебя минуты три, чтобы успокоиться и высморкаться. Раздувшийся от слёз нос, знаешь ли, никого не красит, а уж с рябым лицом и вообще выглядит ужасно.

И вышел, беззвучно посмеиваясь.

В коридоре у двери в допросную замер один из лейтенантов Дезирэ. Всегда бесстрастный, словно статуя.

— Ваше высочество, простите. Поступило донесение.

Принц принял из его рук белый лист бумаги. Прочитал. Выругался сквозь зубы.

— Что-то произошло? — вежливо уточнил лейтенант.

— Да нет, ничего… Просто одна конкретная бабуля повстречалась со мной, будучи мёртвой. Притом мёртвой вот уже неделю как.

— Прикажете арестовать мадмуазель Катарину?

— Который час?

— Пять часов по полудни, Ваше высочество.

Дезирэ хмыкнул:

— В таком случае, арестовать чертовку можно будет, лишь взяв штурмом замок её отца. А это вряд ли понравится Его величеству. Пошли приказ коменданту Малого Замка отменить досмотр выезжающих за стены города.

Так… в гостиной, куда все спустились тем утром, стоял полумрак. Фигуру они скрыли при помощи шерстяных пледов. Да и горб сильно исказил очертания. Шпагу, скорее всего, спрятали в трость. Не понятно, как, но, Дезирэ не сомневался, что именно туда. Чепец скрыл пол лица, особенно с учётом его наклона. Зубы зачернили углём. На руках были раскрашенные перчатки из тонкой кожи. Из чего сделали ногти — не понятно, но это и неважно. А морщины? Из чего, чёрт возьми, эти засранцы сотворили морщины?

Принц думал об этом, пока вёл дрожащую, словно ягнёнок перед рагу, Золушку в пыточный зал. И только, когда она, всхлипывая и заикаясь, пища от страха и обиды, начала ныть что-то там матери, вдруг осознал: воск. Проклятье! Ну конечно — воск! Что ж ещё⁈

В лесу было тихо и тепло. Марион валялся, глядя на голубые просветы неба в сосновых кронах, и лениво размышлял о том, что делать дальше. В голове всё ещё толклись мысли про неё, мешая думать, но средний принц уже привык их игнорировать. Или, возможно, это так расстояние действовало, ослабляя чары? Порой Мариона накрывала волна дикого желания лететь и мчаться к любимой Золушке, но он каждый раз побеждал её одним и тем же приёмом: «Да-да, — уступал сразу и безоговорочно. — Конечно, прямо сейчас… Только ещё пол часика отдохну и вот тогда со свежими силами…». Средний сын короля был великим прокрастинатором, только не знал об этом.

— Зачем ты меня искал, Дезирэ? — шептал Марион, грызя соломинку. — Нет, ну понятно: папенька попросил. Но вряд ли он давал тебе полномочия охотиться.

Определённо, у Рэза был свой интерес. И чем больше Марион думал об этом, тем сильнее среднему принцу становилось не по себе. Младший точно разыгрывает какую-то свою хитроумную партию и, судя по категоричности, с которой шла охота, эта партия сейчас находится на пике. А у Мариона нет даже предположений, во что именно играет брат.

Хуже того — у Мариона нет союзников.

И он сразу вспомнил Катарину и улыбнулся. Удивительно смелая, решительная девушка. Пока Рамиз блеял и ломал руки, дочь графа Эстского разработала и воплотила крайне рискованный план. И самой рискованной его частью стала мизансцена в гостиной. Дезирэ сидел напротив своей дичи и… и не понял, кто перед ним. А Катарина… вот это выдержка! Да уж. Если на ком и жениться, то вот на такой умнице, а не на Золушке, конечно.

— Эта умница обыграет тебя, Мар, облапошит и сама станет во главе королевства, — тут же попенял сам себе.

Что значит — кровь. Прадед Катарины, помнится, был знаменитым вором, которого так и не уличили в хитроумных проделках. Все знали, все всё понимали, но ни к чему не могли придраться. А фальшивое золото, им созданное, до сих пор не вышло из оборота, и, если его замечали и изымали, то лишь потому, что, век спустя, оно стало ржаветь.

Марион вспомнил, как соблазнял красавицу в вечер прошлого бала, и усмехнулся. Кто кого, кто кого…

Бала, который должен был стать началом его сватовства к Белоснежке. Второй вероятной союзницы, которая сейчас вряд ли согласится на союз. Марион сам, своими руками передал королеву брату, и можно быть уверенным: Дезирэ этим непременно воспользуется.

— Братец хочет стать королём, — прошептал средний принц, — это очевидно. И главный вопрос для меня сейчас: насколько мне на это не наплевать?

Марион никогда не хотел быть королём. Его тошнило и от политики, и от этикета, и от придворных интриг. Если бы можно было просто подмахнуть отречение от престола и жить радостно и счастливо, он бы именно так и сделал. Проблема заключалась в том, что так не бывает. Стоит подписать отречение, и ты — труп. Всегда. Во все времена. Потому что ни один монарх не оставит в живых возможного претендента на престол. Саму вероятность свержения его власти. Никогда.

Тем более, если этот монарх — Дезирэ.

— Так что, Гильом, братишка, мы с тобой, кажись, обречены.

Тихий шелест небольшого водопада не заглушал пения птиц. Марион повернулся на бок и стал смотреть, как дружная цепочка муравьёв бодро шурует по каким-то очень важным муравьиным делам.

— Я сбегу, — прошептал он наконец, — как и говорил Дрэз. В Эрталию или Родопсию. Или ещё дальше, за моря-океаны. Почему бы нет?

Дезирэ, конечно, станет искать. Не успокоится, пока старший брат жив, это точно. И всё же вот так хотя бы какой-то призрачный шанс на жизнь, обычную, без кандалов статуса, появлялся. Год, два, три, а то и десять протянуть возможно.

Дрэз.

Вот тут было самое сложное и болезненное. Марион бы взял её с собой. Плевать, что девчонка. Вот это как раз принца вовсе не смущало. В штанах или в юбке она всё равно оставалась для него воробьём. Товарищем, другом, человеком, на которого он мог положиться и знал это. И, конечно, Марион никогда бы её не обидел.

Проблема заключалась в том, что вот этот хороший человечек, искренний и честный, друг, был в него влюблён. А Марион — нет. Марион вообще не мог любить. Никого. И, положа руку на сердце, должен был признаться, что, взяв девочку с собой, он бы поневоле дал ей лживую надежду на нечто большее, чем плечо товарища.

А это было бы подло.

И Марион не хотел врать себе, что честное признание в стиле: «Дрэз, я не люблю и никогда не полюблю тебя, ты же понимаешь? Ничего большего, чем дружба и товарищество, да? Ты согласна?» — это не настолько лживая пакость, под которую даже такая сволочь как он, никогда не подпишется. Ведь чтобы ты ему ни говорил, влюблённый всегда будет надеяться. И можно, конечно, сказать: это его проблема, его решение, но Марион не был вот прям настолько мерзавцем.

Принц вздохнул.

Ему вспомнилось, как сияли её глаза, когда он говорил о странствиях и жизни бродячего музыканта.

— Прости, Воробей, — прошептал тяжело. — Ну или не прощай. Тебе будет лучше одной, честно. И лучше, если я так и останусь в твоей памяти круглым идиотом, пускающим слюни на твою куколку-сестру. Ты ещё встретишь достойного, нормального человека и…

И его чуть не вырвало от фальши этих гнилых слов. На душе стало мерзко.

Марион вскочил, распугав воркующих лесных горлиц, и решительно двинулся по тропинке вниз. Эгоист и сволочь. Всегда им был. Нечего и начинать изображать из себя златокудрого рыцаря.

Он перемахнул через поваленную сосну и вдруг замер.

«Нет, простите, Ваше высочество. Никак не могу». Этот взгляд, полный глубокой яростной боли и… И что было потом? Марион взъерошил волосы, нахмурился. Он не помнил. Кажется, девушка побежала наверх по лестнице. И, вроде бы, её матушка, которая вспоминалась ему тоже мутно и чем-то напоминала большого вишнёвого взлохмаченного медведя, побежала за дочерью.