— Я вас не узнал, Ваше высочество. Простите. Я, пожалуй, пешочком дойду.

— Стой! Пешочком он… Нет уж, милый. Это судьба, — прекрасный принц заржал. — Проводишь меня, и там мы с тобой выпьем. Признаться, я изрядно надрался. Так что твоя помощь мне, пожалуй, пригодится.

Вот же!

— Прошу простить, — я пятилась всё активнее. — Но я занят и вообще… Вы уж как-нибудь сами. Уверен, у вас получится!

Я развернулась и решительно прибавила шагу. Нет уж! Никаких больше общений с этим… этим… ловеласом, вот! И вообще, он — парень моей сестры… Ну или нет, уже неважно, и…

— Эй!

Но я не оборачивалась и перешла на лёгкую трусцу. Не догонит!

И тут вдруг сверху покатились камни. На дорогу передо мной со склона рухнул огромный, мне по колено, валун. Я вскрикнула, отпрянула. Край серпантина посыпался под моей ногой. И, взмахнув руками, я кубарем полетела вниз, отбивая бока о все встречные по дороге кусты и камни.

На моё счастье склон не был отвесным. Я ухватилась за тернистый куст, поранив ладонь, и смогла остановиться. Вскрикнула и отпустила шипастого спасителя.

— Эй, ты там жив, малыш? — раздалось сверху.

Тень принца нависала над склоном. Он стоял на самом краю дороги. Шляпа в его руках подрагивала белизной кудрявых перьев.

— Всё в порядке! — крикнула я и встала.

Завопила и упала обратно. Лодыжку пронзила острая боль. На глазах выступили злые слёзы.

— Держись там. Не падай дальше, внизу — ущелье, — посоветовал Марион.

— Спасибо, — резко прошипела я, — без твоих слов я бы, конечно, не…

Наклонилась к ноге, пытаясь рассмотреть, насколько всё страшно. Сверху посыпались камушки. Я оглянулась и обнаружила, что принц спускается ко мне, чуть скользя подошвами по траве на каменистом склоне.

— Эй! — завопила испуганно. — Ты чего вздумал⁈ Ты пьян и… Это опасно! Ты…

Но он уже был рядом. Присел.

— Что с ногой?

Видимо Марион разом протрезвел: в деловитом голосе уже не было алкогольной размазанности.

— Не знаю, — зло буркнула я.

— Давай ногу, — потребовал принц.

— Отстань! Иди, куда шёл.

— Ты дурак? Или притворяешься? Давай ногу.

Он взял мою конечность, задрал штанину почти до колена. Пощупал.

— Больно?

— Нет.

Тогда принц стащил с меня ботинок, и я завопила от боли.

— Да я тебя знаю! — Марион вдруг внимательно взглянул в моё лицо. — Ты — этот… как его… Слуга красотки, с которой я отплясывал вчера на балу.

— Там было много красоток, — я отвела взгляд.

— Да, верно, — согласился принц и стал ощупывать мою ступню, начиная с пальцев. — Больно?

— Нет.

— А здесь?

— Нет.

— А…

— А-а-а-а! — завопила я, едва он коснулся косточки на щиколотке.

Лицо принца перекосила судорога боли.

— Заткнись, сделай милость. Напомни, кстати, как тебя зовут.

— Дрэз, — чуть не плача от боли, призналась я.

— Точно. Так вот: заткнись, Дрэз. И без тебя голова раскалывается. Думаю, это не перелом, а вывих.

Он снова пощупал мою несчастную лодыжку. Очень осторожно. Я закусила губу. Сморгнула слёзы.

— Ты ещё пореви, — хмыкнул Марион. — Как девчонка, честное слово.

И внезапно чуть крутанул мою ступню. Мой вопль заставил принца отпрянуть. Острая вспышка боли меня словно обдала жаром и на миг в глазах потемнело. Я ударила его кулаком в плечо.

— Рехнулся⁈

— Колесование, — заметил Марион. — Или четвертование… Не помню, что там положено за оскорбление действием особы королевской крови. А уже если рассматривать удар как покушение на жизнь…

Но я его не слушала. Он вправил мне ногу! Реально. Он это сделал! Я чувствовала, как спадает острота боли, становясь ноющей, но терпимой.

— Ты… ты умеешь лечить? Ну, то есть…

— До свадьбы заживёт, — рассмеялся принц, подхватил меня и перебросил через плечо. — Ты — мой должник, Дрэз. А кредитор я неумолимый, если что. Идём, составишь мне компанию. К тому же, признаться честно, твоя хозяйка заинтриговала меня до крайности. Я уже порасспрашивал всех, кого мог, и никто не знает госпожу Синдереллу. Должно быть, с её именем ты тоже меня обманул? А? Признавайся!

Признаваться, свисая с его плеча вверх пятой точкой, мне ни в чём совершенно не хотелось. И я промолчала.

Наверху нас ждала задумчивая лошадь. В её выпуклых больших глазах отражалась удвоенная луна. Принц зашвырнул меня на круп, вскочил в седло. Легко и непринуждённо, как если бы не был пьян. Видимо, это было что-то машинальное, настолько привычное, что винные пары никак не влияли на возможности парня. Конечно, если бы не нога, я бы тотчас соскочила вниз, но — увы — это было невозможно, поэтому мне ничего не оставалось делать, как обхватить нежеланного спасителя за талию и держаться крепче, едва конь перешёл в галоп.

Шляпа так и осталась позабытой на роковом склоне горы.

Марион снова запел свою незатейливую песню. Я бы даже сказала не запел, а завопил. Музыкальный слух у него определённо был, но… Видимо, принц относился к тем, кто считает, что чем громче, тем лучше. М-да. Этот вопль у нас песней зовётся.

— Пусть же смеются

В любви признаются,

Но проиграю

Милым не я.

Что-то показалось мне в этой песне неуловимо знакомым. Словно я где-то раньше её слышала. Но смысл, конечно, был мерзким. Я уткнулась носом в его короткий, бархатный плащ. От Мариона пахло дорогим вином, горьким шоколадом и чем-то ещё. Чем-то вкусным.

Конь ветром летел по облитой лунным светом дороге, принц раскинул руки и пел от души, в собственное удовольствие, а я вжималась в его спину, размышляя над зловещим совпадением. Мне вдруг вспомнились холодные, словно змеи, слова: «Каждый раз, когда принц захочет, чтобы ты была рядом, а у тебя будет для этого возможность, ты не сможешь нарушить сделку. Нарушение соглашения повлечёт за собой тяжёлые последствия. И каждый следующий раз наказание будет становиться ужаснее».

Я едва не свернула себе шею, когда Марион захотел, а я ему отказала. Это совпадение или наказание?

Мне стало жутко.

Особенно с осознанием, что в следующий раз случится что-то ещё ужаснее. Да, видимо, Чертополох был не из тех, кто шутит или угрожает попусту.

Ой, мамочки! Как же мне всё это не нравилось-то!

Мы въехали в ещё один городок. Копыта коня зацокали по каменным булыжникам. Отчего-то я была уверена, что это уже другой город, не тот, в котором жила Золушка. Хотя дома выглядели точно так же: сложенные из камней, или глинобитные, с деревянными стрехами, с черепичными островерхими крышами. Вот только улочки словно сбегали сверху вниз, дома возвышались друг на другом террасами.

Несколько собак, захлёбываясь лаем, устремились за нами. Марион засвистел, в одном из домов распахнулись ставни. Что-то плеснуло из окон и едко запахло мочой. Одна из собак позади взвизгнула от неожиданности.

— Вот я тебе! Только посвисти в следующий раз! — завизжал кто-то, но мы уже свернули на другую улицу.

— Ты можешь не мешать людям спать? — спросила я принца на ухо.

— Спать — зло, — отозвался тот жизнерадостно. — Зачем спать, когда надо жить?

— А ты сам что, никогда не спишь?

Но мы уже подъехали. Жеребец остановился перед двухэтажным домом с уютным палисадником перед ним. От аромата множества цветов у меня закружилась голова. Матиола двурогая! Вот уж чей нежный аромат не перепутать ни с каким другим! Окна особняка сияли жёлтым светом из-за льняных белых штор.

Марион спрыгнул на землю.

— Пошли, — бросил мне.

— Ага, — уныло отозвалась я, — только шнурки поглажу.

Он обернулся.

— Дьявол! Я и забыл. Извини, малыш.

Стянул меня с конского крупа, снова закинул на плечо.

— Ты не мог бы как-то… ну… не так…

Марион от души шлёпнул меня по попе.

— На руках я только девчонок ношу. Терпи, малец, раз уж парнем уродился, — он ударил дверным молотком в металлический диск на двери. — Ты, кстати, голоден?

Мой желудок тотчас отозвался бурчанием.