Крик снова повторился, на этот раз ближе. Властимир стиснул зубы. Ему бы времени самую капельку! А череп на посохе вдруг мигнул. И свет его стал тусклее. Нет, быть того не может!

- Давай же! – затряс палку. – Работай, как следует!

Однако что его слова мертвой кости? Глазницы стремительно гасли. Лютоволк бросился обратно, прижался к ногам и вздыбил шерсть. Кот вовсе куда-то сгинул.

- Ничего, Серый, отмахнемся как-нибудь, - прорычал не хуже зверя Властимир и приготовился встречать натиск нечисти.

Но между деревьев вдруг забрезжил свет. Слабенький такой… едва различимый. Властимир обтер пот, заливавший глаза и пригляделся. Да, не померещилось! Однако радоваться пришлось недолго – мрак снова колыхнулся, застилая то немногое, что можно было разглядеть.

Князь пронзительно свистнул, привлекая внимание, Серый вторил ему воем. А потом им обоим пришлось воевать с подоспевшими мертвячками.

И сколь много их было! Будто вся Топь сюда сбежалась… И пусть сердце его не ведало страха, но Властимир ясно понял – лучше бы помощи прийти поскорее, ведь долго они с Серым не продержаться.

***

Пот и слезы застилали глаза, раны полыхали болью, от усталости подкашивались ноги, но Забава упрямо двигалась вперед. Выискивала, куда бы наступить ловчее, но испачканные черной росой камни будто вырастали из-под земли. Каждый шаг становился все труднее, и порой вел совсем не туда, куда ей нужно.

Но Забава не отступала.

Рискуя жизнью, снова и снова заворачивала к дереву, пока перед ней не легла широкая полоса из белоснежных осколков. Все. Не пройти дальше! Путь был только один – назад. А девочка совсем уже не шевелилась. Обмякла в путах и, кажется, перестала дышать.

Нет, только не это! Более не думая ни о чем, Забава подхватила подол и прыгнула. Но двумя ногами угодила в липкую черноту.

Стоило лишь коснуться ядовитой росы, и словно десятки раскаленных мечей вошли в тело. Вся испытанная до этого боль померещилась лишь неудобством, которое можно стерпеть. Но сейчас… О-о-о, казалось – ее душу выдирают изнутри по маленькой частичке, жуют раскаленными клыками, а вместо нее запихивают иглы и лезвия.

Невозможно вынести такую муку!

Забава рухнула на землю, заскребла ногтями по острым обломкам, готовая вырыть себе могилу, а в ушах вдруг явственно зазвучало:

- Хочешь свободы?

Да! Да! Да!

Но как ответить, когда горло свело от боли и нет голоса?

- Тогда поворачивай назад, - так же холодно предложила Топь. – Я отпущу.

И Забава уже готова была согласиться. Измученная до крайности, хотела лишь покоя, но… как же девочка? Она ведь тоже ждет спасения!

- Н-н-не… - захрипела, едва ворочая языком.

Приготовилась снова терпеть боль, однако та исчезла. Совсем! А кто-то незримый поставил ее на ноги, мигом излечив раны и синяки. Топь тяжко вздохнула и, вспучившись мраком, снова начала говорить:

- Что ж, благословленная… Самое легкое ты выдержала. Теперь же иди к той, кого спасти желаешь. Но знай – ее душа полна жажды мстить. Несчастное дитя хочет стать одной из моих дочерей. Попробуй же отказать ей. А ежели не сумеешь, ждет тебя смерть по-настоящему.

И все исчезло. Дорога сделалась чиста, дерево с привязанным к нему ребенком пропало, а впереди замаячила полянка, посреди которой виднелись останки громадного пня и выкрошенной до основания чаши под ним.

Значит, ей туда… Так тому и быть.

***

Властимир

В болоте Властимир уже тонул, а теперь захлебывался русалочьей кровью. Мерзкие, воняющие гнильем капли щедро мочили одежду, брызгали на лицо, но он взмахивал кинжалом снова и снова, убивая одну мавку за другой. Их тела тут же превращались в клоки разлохмаченного серого тумана и летели обратно к деревьям, чтобы родиться там снова.

Близость к сердцу Топи делала мертвячек неуязвимыми. И худо бы пришлось властителю Северных земель, если бы не яркий свет, заливший прогалину.

- А ну вон пошли! – закаркала Ягиня, размахивая посохом. – Кыш-кыш, стервятницы гнилые!

Мавки завизжали от злости и кинулись врассыпную.

А Властимир дрожащей рукой оперся на обломанный ствол дерева. Ох… Так жарко ему ни в одном бою не было. Вот только усталость мигом прошла, стоило заметить, что Забавы рядом с ведьмой нет.

- Где она?!

Кажется, от его рева содрогнулась Топь. А старуха хоть бы бровью повела!

- Если орать будешь да ножом грозить – точно не увидишь, - гаркнула не хуже него. – Идем скорее, может, успеем спасти!

Властимир ругнулся. Полоснуть бы по морщинистой шее – и дело с концом, но у ведьмы больше сил и ее посох горел ярче. Значит, пока придется терпеть! Серый тоже так думал, скакнул к Ягине ближе, однако клыков не оскалил, хоть недовольно прижимал уши.

Без лишних споров Властимир встал рядом со старухой, и вместе они поспешили обратно.

- Что с ней? Кто увел? – спросил у ведьмы, но та лишь рукой махнула.

- Сама ушла. Мавок успокоить хочет.

- Жива?

- Да вроде… иначе бы Топь за нас принялась.

И слова ведьмы очень скоро нашли подтверждение. Внезапно среди колючей поросли и кривых стволов мелькнула фигурка. Она это! И так близко! Не выдержав, Властимир крикнул во все горло:

- Забава!

Но в бок крепко толкнули.

- Тише ты, дурья башка! – голос Ягини едва ли перекрывал вой нечисти. – Не мешай! Она – единственное наше спасение, иль не видишь?

Да что он видеть мог?! Лес кругом, мрак непроглядный, только череп полыхает глазницами, отпугивает взбесившуюся нечисть.

- Приглядись, ну! Вон же! – и костлявые пальцы до боли стиснули плечо.

Властимир аж застонал – хватка у старухи железная!

А перед глазами светлеть начало. Теперь он ясно мог видеть каждую кочку, голые ветви кустов и отступивших мавок. Из пустых глазниц текла не то кровь, не то черные слезы, а рты были оскалены в гнилозубых усмешках.

И среди этого всего Забава!

Идет себе, как зачарованная, только распущенные волосы ветер треплет. А может, русалки задевают своими тонкими пальцами.

- Убьют ее! - прохрипел не своим голосом.

От ужаса все внутри перевернулось. Готов был сломя голову следом бежать, но словно к земле прирос – не двинуться.

- Убили бы уже давно. Смотри, что дальше будет.

А девушка дошла до полянки. Не страшась, прошла до самой середки и встала как вкопанная. С другого краю, у самых кустов, тотчас же возникла нечисть. И была она во сто крат ужаснее той, что притаилась среди деревьев.

Всякого Властимир видал на поле брани – и размноженные головы, и вывернутый требух, и сгоревшую до кости плоть. Но эти… в их не было ничего человечьего! Лишние головы, руки, ноги… Иные вовсе ни на что не похожи!

Теряя на ходу куски плоти, твари приблизились к Забаве, потянулись вперед и…

- Боги милостивые, - выдохнул, хватаясь за сердце. – Это же…

- Девочка, да. Вот кого ироды Сварога замучили, чтобы Топь растревожить. Безвинное дитя в жертву принесли.

И под клубившееся тучами небо взметнулся плач.

Рухнув на колени, Забава прижала к себе завернутое в окровавленные тряпки тельце и закричала так, что у него сердце сжалось в горький комок. Вся скорбь мира звучала в этом надсадном звуке, бритвенно-острыми шипами вонзалась прямо в душу, полосуя ее на кровавые ошметки.

Вынести такое невозможно!

Не выдержав, Властимир зажал руками уши, но все равно слышал надрывное:

- Миленькая моя… Хорошая! Прости-и-и…

Девушка заходилась плачем. Тряслась вся, как в ознобе, вскрикивала… И лес рыдал вместе с ней. Сочился кровавой болью и горечью по загубленной душе, взывал к богине, которая не могла услышать своих детей.

А Властимир по-прежнему не мог двинуть даже пальцем, только смотреть. От холодного пота рубаха насквозь вымокла. И время казалось ему вечностью, полной невыносимой агонии.

Но так же резко плач смолк.

Такая тишина наступила, что подумалось – оглох совсем.

Вот только долго это не продолжилось: в воздухе задрожал тонкий детский голосок. Властимир не мог понять слов, только то, что девочка в ярости. Она кричала шепотом, сыпала угрозами и проклятиями, а в ответ ей зазвучала… колыбельная?