Васин легко поклонился.

— Я не имел возможности беседовать разве что с Михаилом Севостьяновичем, полагал, что сделаю это по возвращении его со служебного задания. Но оказалось, что в целом в том уже и нужды нет. Он не убивал ни госпожу Серебрякову, ни князя Бельского, ни здешнего чиновника Черемисина. Поклёп, не более.

Я выдохнула — мне лично этот Васин показался таким же предвзятым, как и Елистратов. Но оказалось, что всё иначе. Верно, люди разные, и к решению одного и того же вопроса они тоже могут подходить совершенно по-разному.

— Позвольте, Севостьян Михайлович, — дружелюбно улыбнулся третий ревизор, тот, что меня не допрашивал, как там его звали, я уже и не помню.

— Говори, Пётр Максимович, — кивнул Соколовский-старший. — Что узнал?

— Как я и предполагал, люди, живущие в здешних суровых условиях, и сами нередко столь же суровы. И если уж берутся доставить неприятности ближнему своему, то делают это наверняка. Мой вывод — Михаил Севостьянович не виновен в том, что на него наклепали. А вот по какой причине наклепали — я кое-что узнал.

У него в отличие от двух других в руках не было никаких бумаг, он просто улыбался и рассказывал. Как беседовал и со служащими управления, и просто с местными обывателями, для чего посетил театр, благотворительный концерт и два собрания местных обществ и побывал на местных же рынках и дважды просто в домах здешних видных людей. Беседовал, слушал, задавал наводящие вопросы, делал выводы. И сделал.

— Вы, Михаил Севостьянович, отчего отказались написать в заключении о смерти некоего Григория Сушкова то, что вам настоятельно советовали? — прищурился на Мишу этот самый Пётр Максимович.

Миша нахмурился — очевидно, соображал, кто таков этот Григорий и что это вообще было.

— Так это когда было-то, — не понял он.

— Год с небольшим назад, всё верно. И что же, вы не разузнали, что этот самый Сушков, хоть и служил в доме купца Вострова, но на самом деле оказался доверенным человеком его конкурента Родионова. И если бы не ваше заключение, то к смерти бы никто и не присмотрелся, а случилось разбирательство, итогом коего стал срыв договоров об укрупнении предприятий, Востров потерял какую-то ощутимую сумму, а Родионов получил государственную поддержку и оказался на коне.

И что, это за три дня, да? Снимаю шляпу, Пётр Максимович.

— Да ему шею сломали, там и говорить-то не о чем было, — пожал плечами Миша.

— Видишь — оказалось, что было, — ворчливо сказал Севостьян Михайлович. — Тебе говорить не о чем, а человек доход потерял, и государственную концессию, или что там у него было. Обозлился на весь свет, и на тебя первым делом, и написали они со здешним Вениамином донос. Вениамин спрятал признание Серебряковой и добыл фактов о твоей службе. А Востров помог с доставкой доноса до министра, были у него связи. Вот и всё.

— А Вениамин какой белены объелся?

— Хотел прославиться, как раскрывший преступление, и получить повышение — подальше отсюда, ясен перец, в более тёплых и благополучных губерниях, — пожал плечами Болотников. — Я, вестимо, не ожидал, но — и на старуху бывает проруха, и на меня тоже.

Так просто? Один хотел повышения, второй потерял деньги, и захотел отомстить?

— Благодарю за работу всех троих, — сказал старший Соколовский. — Не задерживаю вас ни сейчас, ни вообще в Сибирске, Андрей Савельевич будет ждать ваши доклады завтра. Полагаю, Матвей Миронович поможет с порталом, а если нет — воспользуетесь служебным.

Все трое закивали, поднялись и отправились восвояси. А мы остались — местные, Севостьян Михайлович и Иван Алексеевич.

20. Некромант из тайги

— Тьфу ты, даже чаю подать некого кликнуть теперь, — вздохнул Болотников. — Ефим Андреевич, доложишь Илье Елисеевичу, так?

Маслов кинул — мол, доложит, как без этого.

— А теперь давайте разбираться, что стряслось в Александровском. И где нам взять ещё пару-тройку толковых некромантов в подмогу тем, что у нас уже есть, — продолжил хозяин кабинета.

— Где взять — я знаю, — влезла, и сама себе несколько изумилась.

— И где же? — заинтересовались разом и Болотников, и Соколовский-старший.

— Поговорите с Афанасием Александровичем, пускай присылает сюда студентов на практику, да побольше. Тут и нежить, и посмертные допросы, и дураки, и всякое другое.

— Вот-вот, и всякое другое, — вздохнул Болотников.

— Я поговорю, — откликнулся Севостьян Михайлович. — И о практике, и о том, чтобы направить сюда выпускников. Я буду на выпускном экзамене, и перед тем сам поговорю с Пуговкиным.

— А что с тем некромантом, которого поймали? — спросил Миша. — Не утёк?

— Не утёк, сидит, родненький, в здешней каморке сидит, и не просто в железах, а в антимагических, — сообщил Пантелеев. — Доставить?

— Пойдёмте, доставим вместе, — поднялся Миша.

Тот не возражал, и даже позволил взять себя за руку и увести в тени.

— Верно я понял, что Ивана Алексеича следует поздравить с обретением давней пропажи? — поинтересовался Болотников.

— А что вы знаете о той пропаже? — живо заинтересовался Куницын.

— Только слухи о самом факте, не более, — покачал головой Болотников. — И смог связать концы только сейчас, когда увидел рядом вас и госпожу Филиппову.

— Всё верно, Ольга Дмитриевна — моя дочь. Она выросла… весьма далеко отсюда, и от меня — тоже, но теперь является несомненной наследницей всего, чем я владею, — сообщил Иван Алексеевич.

— И перспективной невестой, — подмигнул мне Болотников.

— Но тут извините, молодёжь уже договорилась, даже и без нас, — пожал плечами Севостьян Михайлович.

Наверное, ещё бы болтали обо мне, но появились Миша и Пантелеев, и они держали высокого худого белобрысого парня, тот смотрел перед собой мрачно и обречённо. Увидел толпу магов, глаза аж расширились.

— Вот, извольте, Савелий Серов, некромант. А два брата его — простецы, Ерёма и Лука, — сообщил Пантелеев. — Те самые, что в телеге сидели, а сейчас — в околоточной тюрьме сидят.

Парень таращился на всех нас — очевидно, не ожидал увидеть в одном помещении целых четырёх некромантов.

— И откуда же к нам такое сокровище? — усмехнулся Болотников. — Тут только что говорили о недостатке некромантов на просторах нашей губернии, и глянь — некромант тут как тут. Как от переписи скрылся? — спросил у парня.

Парень молчал, смотрел то на старшего Соколовского, то на нас с Иваном Алексеевичем.

— Ты, любезный, если будешь молчать, то только ещё больше наскребёшь на свой хребет, — сказал ему Соколовский. — Сколько на нём жертв?

— Пятеро в Александровском, и на тракте ещё, и… — начал было Пантелеев, но парень по имени Савелий дёрнулся и взвыл.

— Неправда это! Это всё Ерёма, я не при чём! Я только пугать, мне дед убивцем быть строго-настрого запретил! А Ерёма не верил, что можно узнать, как убили-то, и не скрыть, если мёртвого-то нашли! Дед сказал ему, и повторял не раз, но он сам не может, и другим не верит! А Лука его слушает, не меня, я меньшой, мне, говорят, ещё до воли и до своей жизни семь вёрст, да всё лесом!

— Давай-ка сначала. Семён Игнатьич, сядь, не мельтеши головой своей побитой. Смертушка, сядь тоже, ведь еле на ногах стоишь, и туда же. А голубчик наш если снова попробует утечь… — Болотников грозно глянул на задержанного некроманта.

— Не попробует, — усмехнулся Иван Алексеевич и легко сотворил руками какую-то штуку, которая мягко легла на плечи парню, тот только глаза выпучил, ничего больше не смог.

— Он говорить-то будет? — поднял бровь Севостьян Михайлович.

— Куда денется, — ответил Куницын. — Язык ему узлом никто не завязывал, пускай даже не прикидывается. Говори, парень, там и поглядим, что с тобой делать.

— Звать как? — спросил Болотников.

— Савелий, сын Григорьев, из Серовых, — ответил парень.

— А я — статский советник Болотников, глава здешней магической управы. И желаю знать, чего ради ты у меня то на одном тракте озоровал, то на другом, а потом ещё и погост поднял.