Соколовский усмехнулся — наверное, тоже представил.

— Попробуем побеседовать с дамой без Черемисина, — подмигнул нам обоим Болотников. — Вдруг да удастся?

— Хорошо бы, — согласилась я. — Но уже не сегодня, да? Как-то поздновато, и вообще.

— И вообще пора и честь знать, как говорится, — Соколовский пошевелил Пантелеева. — Семён Игнатьевич, пробуждайтесь. Дело позднее, а спать лучше дома.

Тот пробуждался, моргал и изумлялся — как это он заснул-то, выпили-то всего чуть, немного совсем.

Впрочем, Болотников сначала открыл портал ему, а потом и нам — ко мне домой.

— Жду известий, если таковые появятся, — сказал он нам на прощание.

— Непременно, — кивнул Соколовский.

Дома меня поджидали и рассказали, что сегодня удалось утеплить мою спальню. Варфоломей Аверьяныч отбыл к себе, Алексей Митрофаныч тоже отбыл к себе.

И впрямь, в спальне стало ощутимо теплее. Вот и славно. Не пропаду, теперь уже точно.

— Видите, всё к лучшему, — сказала я Соколовскому.

— Не сомневаюсь, — улыбнулся он. — А инженера вы откуда знаете?

— Да в поезде вместе ехали, до Москвы, ещё тогда, — отмахнулась я. — Ева меня сопровождала по поручению Болотникова, а он просто ехал в том же вагоне. Вот и познакомились.

Спросить его, где потерял невесту? Или не стоит сейчас?

Но он уже кланялся и желал доброй ночи. Что ж, значит — доброй ночи.

22. Радость встречи

Наутро я снова долго спала, хозяйки мои успели и подняться, и завтрак спроворить, и на службу в Крестовоздвиженскую церковь сходить. Мне же было настолько хорошо — после вкуснейшей еды у Болотникова, после его же рябиновки и после утеплительных работ, которые вчера провели под руководством Варфоломея. Тепло и приятно. Поэтому я сначала спала, потом дремала, потом просто валялась… но всё же, пришлось вставать.

Надежда увидела меня и возрадовалась.

— Тёть Луш, барыня встала! Можно отраву заморскую варить! И стучать можно!

Лукерья что-то неразборчиво ответила из подпола. А я села у стола и принялась расспрашивать — как было вчера, когда теперь придёт Варфоломей, и не нужно ли чего делать с моими стенами и углами, чтобы поддерживать тепло.

Оказалось — Варфоломей придёт завтра, сегодня у него, как у всякого приличного человека, выходной. Алёшка тоже — только он сказал, что ему сегодня нужно будет позаниматься делами и вещами барина, а в понедельник он снова придёт.

— Алексей-то Митрофаныч, оказывается, знает прорву всего про всякие господские обычаи — а это ж, прости господи, не так себе одежда, а из дорогущих тканей, и пуговицы-то не просто так, а серебряные, и ещё всякие другие штуки, которым простой-то человек и названья не знает, — болтала Надежда.

— Наверное, он этому учился? — спросила я, сама не зная, зачем.

Поддержать разговор? Или больше узнать о том, как устроена жизнь моего начальства?

— Ещё как! — замахала руками Надежда. — Он рассказывал, что его учили аж три учителя, прежде чем к барину-то допустить, из них двое-то при батюшке барина состоят, а третий того барина с младенчества вынянчил. Сам рвался с ним поехать, но главный барин его не пустил, сказал — куда тебе в Сибирь, это самое место морозить, только тебя, мол, там и не хватало, Алексей поедет, он всё знает-умеет и сдюжит. Вот Алексей-то Митрофаныч и справляется. Правда, барин у него не барин, а золото — гостей и девиц всяких не водит, в карты до заутрени не играет, в дымину не пьёт, только на службе то и дело пропадает, будто не богатый и знатный, у кого денег и так хватает. Но барин ему говорит — ты, мол, не понимаешь, служба есть жизненная необходимость для приличного человека, а для мага — в особенности. А ещё там тёмная история с женитьбой того барина — потому что он вроде как просватан, за главного барина наиблизшего друга любимую дочку, да только Алексей-то Митрофаныч той барышни и не видел ни разу, а вроде как должен был, как ближний егоный человек. И чего не женится — никто не знает. Может, она уже померла сто раз, а барину-то нашему и не сказали?

О как. Мило, весьма мило. И барин-то уже наш, значит, когда только успел? Я прямо рассмеялась.

— Барина-то когда присвоить успели? — спрашиваю. — Он, может, против будет.

— Так мы ж ему не скажем, — смеётся в ответ Надежда. — А вы ж сегодня на службу не пойдёте?

— Нет, я в гости сегодня пойду, к сослуживцам по прежнему своему месту. Больше года их не видела, соскучилась.

— Гости — это хорошо, — одобрила меня Надежда. — Но ужин-то я всё одно сварю, мало ли, как там, в тех гостях. Это у Матвей Мироныча повар справный, Данила-то Петрович, а у других всяко бывает.

— У нашего Антипа Валерьяныча тоже неплохо, я думаю, — усмехаюсь. — Им Марфушу нашу кормить, а она и сама стряпуха хоть куда.

— Это не та ли Марфа, что служит у Дмитрия Львовича, который ведает регистрацией приезжих? — живо откликнулась Надежда.

— Она самая, раньше мы с ней в одном доме служили, — подтвердила я.

— О ней говорят хорошо, — важно кивнула Надежда. — Говорят — искусна и в простых блюдах, и во всяких расфуфыренных тоже, где только научилась!

— Наверное, жизнь научила, — улыбнулась я.

— И если что, после такого дома хоть куда возьмут, с руками оторвут, — вещала Надежда дальше. — Вот бы мне тоже поучиться, глядишь — тоже взяли бы в какое хорошее место!

— Ты вообще маг, Надя. Тебе нужно не кухаркой, а магию изучать.

— Да куда мне изучать, — отмахнулась она. — Я же не барыня-дворянка, и даже не купеческая дочь. Не возьмут меня в обучение.

— Подумаем ещё, что сделать, чтоб взяли. И подумаем, куда. А пока — мне уже пора собираться.

— Ступайте-ступайте, и смотрите там, чтобы снова не встретить никакого чудовища! И запоминайте, чем кормили, расскажете потом.

Я посмеялась — ну да, ну да. Это дома тётя Галя всегда выспрашивала, чем кормили в гостях, какие были вкусные салаты да что необыкновенного подавали на горячее. Но домашние застолья постепенно сошли на нет, и с подругами мы встречались в кафе. А тут вот, значит, ходим по гостям и выхваляемся, у кого повар лучше.

Без четверти двенадцать у меня затрепыхалось зеркало, и кто бы это был? Мой прекрасный начальник.

— Здравствуйте, Ольга Дмитриевна. Как тёплый дом?

— Здравствуйте, Михаил Севостьянович. Не поверите, отлично. Собираюсь вот в гости, слушать новости.

— И как же вы пойдёте в те гости? — спросил он, сощурившись. — И особенно мне любопытно — как обратно двинетесь.

— Да как обычно, — пожимаю плечами. — Думаете, есть опасность?

— Так вот кто бы знал-то, и это не я, — качает он головой. — Давайте так: я и сейчас вас сопровожу, и вечером, как обратно соберётесь, позовите. И мне спокойнее, и вам безопаснее.

И почему-то так захотелось сказать ему — да, конечно, и вообще пойдёмте со мной, и что там ещё можно добавить. Но я, разумеется, ничего не сказала, а пожала плечами — мол, как вам будет угодно.

Он появился, поклонился, взял меня за руку.

— Поверьте, лучше так, чтобы если что — сразу же выдернуть вас наружу, — сообщил он.

Я только кивнула — да пожалуйста.

И когда мы оба вынырнули в гостиной у Антипа Валерьяныча, он тут же откланялся — мол, всех приветствует, но заглянет позже, сейчас другие дела.

А я осталась, и радостно приветствовала уже собравшихся Агафью, Марфушу и Веру Яковлевну, супругу Антипа Валерьяныча.

После восторгов, объятий и взаимных приветствий мы пошли за стол, разместились, а Вера Яковлевна с невесткой быстро донесли, чего там ещё на их взгляд не хватало. Марфуша порывалась помочь, на неё шикали — мол, вернёшься домой, набегаешься ещё.

— Я вот тоже всё порывалась по первости бегать, — говорила степенно Агафья. — Но уже притерпелись как-то — бегает всё больше Машенька-невестка, а я с внучком Алёшенькой, и всем хорошо.

Марфуша смеялась и отмахивалась.

— Мне, Агаша, здешний стол после моей службы нынешней — на один зуб да в полноги, веришь ли. Вспоминаю часто добрым словом барыню Софью Людвиговну — вот у неё-то было спокойно и чинно.