И вот на дворе понедельник, и я являюсь на совещание к начальству. Приветствую Соколовского — как же, со вчера не виделись, но ничего, вдруг вечером договоримся? А дальше здороваюсь с Пантелеевым, с хозяином кабинета… и с Фань-Фань, всё верно. Может, ей уже какую должность в штате выхлопотали?

— И что же там по нашей части? — спросил Соколовский.

— Так вот разбойнички пошаливают по Александровскому тракту, но непростые, — сказал Болотников. — Слухи ходят, что нежитью прикрываются.

— Это как? — не поняла я.

Всё, что я знала о нежити, не предполагало, что с ней можно что-то делать совместно. Живые — это живые, а неживые — это неживые, и всё тут. И третьего не дано.

— Пускают вперёд себя, — усмехнулся Болотников. — Жители Урика, что принесли мне эту изумительную весть, божились, что были трезвы и что живое от мёртвого отличат без труда, и что перед тем, как налетели лихие люди, на дорогу вышел какой-то местный житель, который уже три зимы как покойный, и выйти на дорогу по этой причине не мог никак. И вот он всех распугал, и люди-то попрятались, а телеги с товаром осталась без присмотра, везли груз в Александровское. И груз-то тот лихие людишки и прибрали, а там припасы — мука, крупа, рыба солёная и что-то ещё, забрали всё подчистую. Об этом донесли третьего дня, а вчера — что похожим же образом ограбили торгового человека, который возвращался с воскресной ярмарки домой в Усть-Балей. Якобы он разглядел кого-то на дороге, а как приблизился — увидел, что не человек то, а скелет, и на том скелете ветхие лохмотья болтаются. Бедняга со страху упал тут же без чувств, а как пришёл в себя от холода, то и увидел, что лежит на обочине, а телегу свели вместе с лошадью, и со всем, что на ярмарке накупил, а там были и припасы, и в дом какие-то покупки.

— Это что же, прямо средь бела дня? — усомнился Соколовский.

— В сумерках, — хмуро пояснил Болотников. — Повинился, что не сразу домой поехал, а в кабаке задержался. Вот и получил с того всё, что причитается.

— А может кто-то подшутить решил, или прикинуться скелетом или нежитью? Ну там — костюм, одеяние, ещё какие-то детали?

— Так вот клялись и божились, что так и есть, и что не привиделось, и не с пьяных глаз углядели, а так и было, — качал головой Болотников.

— Проверю тамошние погосты, если что не так — увижу. Сегодня вечером и проверю, если что не так — доложу. Что здесь ещё случилось за две истекшие недели?

— Да всё остальное обычное, так, своими силами решаем. А вот с гуляющими покойничками нужно тебе, смертушка, разговаривать, да убедить их лежать смирно и прохожих не пугать. А Ольга Дмитриевна пока больницами займётся, ей не привыкать.

Это точно, мне не привыкать. Займусь.

3. Я вышла из отпуска

В подвале Кузнецовской больницы мне были рады-радёшеньки, и я прямо пожалела, что не привезла из отпуска магнитиков или ещё каких сувениров, дома мы на кафедре всегда так делали. Здесь бы тоже зашло, только что везти из Поворотницы? Шишки из леса? Местный сагудай?

— Рассказывайте, — я села за стол поближе к чайнику, в наших подвальных владениях традиционно холодно.

Опять же — пироги из трактира, а Василий ещё и кофе, то есть арро по-здешнему, для меня сварил. Сливок к нему не было, ну да я подумаю об этом завтра, запасу. Или дам ему денег, чтоб запас, у него отлично выходит.

— О чём же рассказывать-то? — подхватил Василий.

— Как две недели жили без меня. Что случилось, да что говорят. Вдруг что-то важное? А то я арро допью да пойду работать.

— Сами-то где были? — взглянул на меня Иван Дмитриевич.

— В гостях у знакомой Болотникова, — улыбнулась я. — В тиши и глуши. Не поверите, понравилось. Давно не была на Байкале зимой, не ходила по льду, не гуляла по лесу.

— А что там такого зимой? — вскинулся Василий.

— Красиво, — не задумавшись, ответила я.

— Да ну, я думал, что-то важное. Ну там, погост какой взбесился, или покойнички не отвечают, как у нас здесь.

— Покойнички теперь должны отвечать, — кивнула я.

Утром на совещании приговорили — по официальной версии, которую надлежит сообщать любопытным, виновной в смертях признана пропавшая китаянка — мол, сбежала после убийства Черемисина, и более не вернётся, потому как туда, куда убежала, дали знать, её там ждут, и сразу же поймают и накажут. А убивала магически, потому всё и было так странно. А теперь можно вечером ходить по улицам беспрепятственно.

Обо всём этом я и рассказала Брагину и Василию. Оба подтвердили — за те две недели, что меня не было на службе, ни одного похожего случая, сплошь обычные смерти, естественные и не очень, но — никаких вам странностей. Или возраст, или болезнь, или замёрз по пьяной лавочке, или драка какая.

— А про покойничков, что на тракте в Александровское шалят, слыхали? — оживился Василий.

— О, надо же, а что о них говорят? Сегодня поутру Матвей Миронович просветил, уже знаю.

— Так вот страсти рассказывают, вчера на рынке говорили, и с утра в трактире здешнем на Казарминской, я за пирогами заглядывал. А слухи-то к пирогам наипервейшая приправа, вот Манька, подавальщица тамошняя, и болтала для всех, кто был готов уши развесить, а она от мужа знает, тот вчера на рынке был и там подцепил.

— Михаил Севостьянович сегодня вечером обещал глянуть тамошние погосты, — думаю, это прямо вот хорошая весомая информация.

— Это точно, если не он — то кто? — раздумчиво произнёс Василий. — А вы не слыхивали, Ольга Дмитриевна, говорят, что на погосте-то шуровать только некромант может. А некромантов у нас раз-два и обчёлся! Два и есть.

— И что? — не поняла я. — Кто-то решил, что мы с Соколовским подняли кого-то на местном кладбище и отправили на тракт муку с солью воровать?

Предположение показалось мне столь нелепым, что я просто расхохоталась. А Василий очевидно смутился.

— Не болтай глупостей, — отрезал Брагин. — А то ты не знаешь, сколько забот по службе и у Михаила Севостьяновича, и у Ольги Дмитриевны, им только погосты по тракту поднимать!

— Ну, — потупился Василий со вздохом.

— И если где ещё подобную болтовню услышишь — так и скажи!

— И ещё можно запомнить, кто и где болтал, — заметила я. — Очень любопытно, кому выгодны такие слухи и зачем их распускают. Хотят сами на должность Соколовского, или на мою? Ну так пускай попробуют, а я посмотрю.

— Та ещё работка, — усмехнулся Брагин.

— Это вы знаете, потому что видите, как и что мы делаем. А кто не видит — может думать себе разное. Ладно, пойдёмте, расскажете, кто тут у нас, при каких обстоятельствах и как долго меня дожидается.

Дожидались, да. Мы с Мишей умудрились пропустить масленную неделю — она выпала как раз на те дни, что мы провели в Поворотнице. Балы, блины на каждом углу и народные гулянья. А нынче — великий пост, потому пироги с капустой. Но где гулянья, там и буйство, поэтому и в больницу всю неделю доставляли пострадавших, и в наши владения — тех, кому уже не поможешь. Вот их-то мне и предстояло расспросить.

Что ж, расспросила пятерых, прежде чем поняла, что выдохлась. И — ничего особенного. У двоих драка, один съел что-то не то и его не успели спасти, ещё один пьяный замёрз ночью. Почтенная матрона чрезмерно переживала, что взрослые детки где-то загуляли, и на почве тревожности и неполадок с сердцем так деток и не дождалась. И пока всё, господа хорошие, это бы описать сейчас по-человечески!

Меня подкормили постными щами из того же ближайшего трактира, и я села писать заключения, завершила как раз уже по темноте. Хотя… не такая уж и темнота, так, сумерки, думала я, выходя наружу.

Никаких лисодемонов сегодня не ожидалось, поэтому я пошла домой пешком. Добралась без происшествий, там выдержала допрос Надежды — та тоже услыхала новость о покойничках, что воруют соль, пришлось рассказать ей всё то же, что и Василию.

А где-то через час меня вызвал Соколовский. Был он традиционно загадочен и спросил: