Козлинский посмотрел на меня так, будто я произнес несусветную чушь.

— Глупости! — дернулся он. — Не ввязывайте меня в свои игры с этой газетой! Я уже прочитал, что вы там понаписали про похищения!

— А в редакции прочитали, что было написано про мэра. И узнали автора.

— А я тут при чем? — Григорий Акимович дернул тощими плечами.

Мне не хотелось рассказывать ему про похождения Варвары, но я понял: Козлинский будет до бесконечности испытывать мое терпение, а потому вынужден был кратко, но доходчиво изложить все, что выяснила вчера лучшая подруга.

Григорий Акимович слушал молча, вопреки моим ожиданиям не перебивая, только губы его все плотнее сжимались, а глаза становились все злее.

— Так вот, значит, как… — процедил он. — Одурачили пожилую женщину и довольны? Шпионили за ней!..

— Ваша Копалкина нас не интересует. Нас интересует, каким образом к вам попала статья, которую она принесла в газету.

— Это вас не касается! — неожиданно взвизгнул Козлинский.

— Ошибаетесь, — сказал я проникновенно. — Очень даже касается, потому что я знаю кто автор статьи. А вы знаете?

Козлинский напряженно молчал.

— Хорошо, — продолжил я, — вы делаете вид, будто онемели, но поверить не могу, что еще и оглохли. А потому слушайте внимательно. Вы крепко влипли, Григорий Акимович. Потому как статью эту написал Всеволод Желтухин. Тот самый журналист, который несколько дней назад исчез, а вслед за ним исчез и ноутбук из его квартиры. Вникаете? Статью в газету ваша Копалкина принесла уже после исчезновения Желтухина. После! Следовательно, либо вы знаете, где журналист, а, может, вы же его и похитили, либо вы про Желтухина не знаете ничего, но зато уж точно знаете, откуда у вас эта статья. Итак?

Физиономия Григория Акимовича не просто побагровела, а покрылась серо-буро-малиновыми разводами и при этом вся перекорежилась.

— Вот, значит, что?! — прошипел он в ярости. — Так меня подставить! Ну, это мы еще посмотрим!

Может, я поступила не очень по-товарищески, но не смогла отказать себе в удовольствии. Оттянулась-таки на Погребецком! Вспомнила ему, как пилил меня за желтухинский компьютер. Правда, не я начала. Дорогой начальничек первым на Игоря набросился.

— Зачем ты его из рук выпустил? Ты его должен был додавить! — Гена при этом так сжал кулак, что я зримо представила, как из чахлого Козлинского весь дух выходит вон.

— Вот именно. А ты рассиропился, — поддакнула я.

— А теперь неизвестно, что он выкинет!

— Он ведь скользкий, как червяк.

Ну и так далее.

— Да не мог я его додавить! — отбивался Погребецкий. — Свита у него беспокойная. Вместо того чтобы ждать на улице, прибежала в зал, дескать, что это Григорий Акимович задерживается, не случилось ли чего. А тут вождь и учитель в таком состоянии… впору «неотложку» вызывать. Они самый настоящий галдеж подняли, я думал, все вокруг разнесут и меня затопчут. Даже кто-то из этой ПМК прибежал выяснить, не драка ли затевается. В общем, сами понимаете, разговор продолжать было просто нельзя.

— Нет, вы посмотрите, чуть не затоптали его! — фыркнул Гена. — Я понимаю, если бы такое она сказала. — Он зыркнул на меня, как на блоху, прыгающую под ногами. — Но ты-то! Тебе на кой черт мускулы даны? Чтобы перед девушками красоваться? Да ты бы этого Козлинского в охапку сгреб, и будь здоров! Опять же ты у нас больно красноречив перед дамочками. А там что — язык проглотил? Теперь Козлинский от тебя будет бегать, ты его будешь отлавливать, а все мы будем терять время. Ты его вчера, после этой чертовой встречи, искал? Искал. Нашел? Нет. В штабе забаррикадировались и тебя даже на порог не пустили. А самое главное — Козлинский знает, что мы его вычислили, и наверняка станет заметать следы. И не факт, что мы эти следы потом обнаружим. Поэтому, Погребецкий, — сурово подытожил Гена, — считай, задание ты не только не выполнил, но и попросту провалил.

На этом аудиенция у шефа закончилась, и Погребецкий покинул высокий кабинет отнюдь не в высоком состоянии духа. Я, разумеется, не бросила друга в тяжелую минуту, тут же проникнувшись жалостью и стремлением скрасить его плохие минуты жизни хорошим кофе.

Однако общение с начальником — это были цветочки. Ягодки нас ждали впереди. В лице перезрелой «ягодки» Нины Федоровны Копалкиной.

Мы как раз допивали кофе, когда с вахты позвонил охранник и сказал, что нас хочет видеть какая-то женщина. Ну, хочет и хочет, мы не стали возражать. Хотя, если честно, особого желания общаться совсем не чувствовали. Особенно Погребецкий, пребывающий в глубокой задумчивости и тихой печали.

Появление Нины Федоровны вызвало у меня изумление, а у Игоря — недоумение. Копалкина, с лицом, покрытым красными пятнами, не вошла, а буквально вползла в наш кабинет, после чего вцепилась обеими руками в косяк и начала медленно сползать вниз. Она бы непременно растянулась на полу, если бы у Погребецкого джентльменство не работало на автомате. Он подскочил к Нине Федоровне, сгреб ее чахлое тело и перенес на стул. Копалкина посмотрела на него полоумным взором и вдруг зарыдала в голос.

Никогда бы не подумала, что у такого тщедушного создания такие голосовые связки. На ее вопли сбежались почти все, кто был в тот момент в конторе, даже охранник сунул голову, хотя не имел права покидать пост. Мы с Игорем носились вокруг Копалкиной со стаканом воды и газетой, которую приспособили в качестве опахала, но старушенция не унималась. Причем это была отнюдь не наигранная истерика. Мы видели, что Нина Федоровна пытается с собой бороться, но абсолютно проигрывает в этой борьбе.

Последним к нам заявился Кирпичников. Вообще-то в его кабинете хорошая звукоизоляция, но, похоже, и ее «пробило». При появлении шефа посторонние сотрудники быстро испарились, а Копалкина перешла на тихий вой.

Гена несколько секунд постоял на пороге с видом барана, обнаружившего новые ворота, а затем решительно двинулся на преграду. То бишь на Нину Федоровну.

— Что здесь происходит? — призвал он к ответу зареванную бабульку.

Та всплеснула руками, бросилась к Гене и повисла у него на груди, словно детеныш мишки-коалы.

— Горе-то какое-е-е! — заголосила она ну прямо как деревенская плакальщица. — Чего ж вы натворили-и-и!..

Гена отпрянул, Нина Федоровна чуть было снова не рухнула на пол, но Игорь опять вовремя подоспел. В результате, соскользнув с груди Кирпичникова, Копалкина повисла на руках Погребецкого, а затем во второй раз перекочевала на стул.

Кирпичников, конечно, человек не жестокий, но привыкший к экстремальным ситуациям. А потому завис над Копалкиной и неожиданно рявкнул:

— Прекратить истерику!

Нина Федоровна ахнула, выпучила глаза и умолкла.

— А вот теперь рассказывайте, что произошло, — продолжил он тихо. — И не вздумайте снова начать плакать. Вам от этого, может, и полегчает, а нам нет. Потому что мы ничего не поймем. Вам ясно?

Копалкина послушно кивнула. Вот уж точно: молодые дамочки сразу замирают перед Погребецким, а пожилые тетеньки — перед Кирпичниковым. Нина Федоровна вытащила носовой платок, потерлась о него носом и прошептала:

— Вчера вечером погиб Григорий Акимович.

Погребецкий обмер. Кирпичников окаменел. А я элементарно перепугалась.

— То есть как погиб?! — воскликнули мы хором.

Нина Федоровна скорбно вздохнула и заговорила, время от времени издавая всхлипывающе-булькающие звуки. Хоть Копалкина и проработала сто лет учительницей, причем истории, рассказывала она так, будто с детства по всем гуманитарным наукам имела одни двойки. Запиналась, перепрыгивала с одного на другое, путалась в словах, ну и тому подобное. При этом периодически вытирала слезы и сморкалась. В общем, это был рассказ человека, пребывающего в абсолютно невменяемом состоянии. Но суть мы все же уловили.

После того как донельзя разгневанный Козлинский в окружении верных соратников оставил с носом Погребецкого, он вернулся в свой штаб и устроил там настоящее дознание. В том числе и Нины Федоровны. Ничего не подозревающая бабулька честно поведала о прожитом накануне дне, включая общение с сотрудницей социологической службы. Сообщение о том, что рыжая социологиня на самом деле частный детектив, ввергло бывшую учительницу, считавшую, что она-то всех видит насквозь, в глубокое изумление со смесью возмущения.