Ну и дура же я! Это ж надо было так лопухнуться! А эти два деятеля, Кирпичников с Погребецким, тоже хороши. Набросились на меня, аки волкодавы, дескать, что же я не сообразила с самого начала съездить на квартиру к Желтухину и уточнить ситуацию на месте. Хотя, между прочим, им это тоже в голову могло прийти. Особенно Погребецкому. В конце концов, к нему первому, а не ко мне Малышкины плакаться явились.

Честно говоря, Погребецкий не сильно усердствовал. Так, бухтел помаленьку. Зато Кирпичников отвязался по полной программе. Конечно, не орал, он на меня орет редко, но выговаривал минут двадцать. При этом систематически повторял, дескать, он не обязан диктовать мне каждый шаг и обо всем за меня думать. А уж коли я без его, Гениного, разрешения мотылялась с Малышкиными и Галей по штабу Шелеста, то сама и должна была сообразить, что нормальный сыскарь не пропустил бы место постоянной дислокации потенциальной жертвы. То бишь не оставил без внимания квартиру Желтухина. Мои жалкие попытки сослаться на свидетельские показания Гали, которая уверяла, что после исчезновения Севы в квартире ничего не изменилось, вызвали, по-моему, у Кирпичникова сильное желание как следует мне наподдавать. Понятно, он меня и пальцем бы не тронул, но на лице читалось, до чего же сильно ему этого хочется.

Начальственную нахлобучку я получила вечером, но еще утром могла бы догадаться, что какой-нибудь сюрприз мне обязательно свалится.

Это вчера, когда Погребецкий уехал лопать форель к Лузганову, мне выпали полдня спокойствия. Хотя такое спокойствие для меня совсем не в кайф: работа висела над головой, и при этом ничего ровным счетом не происходило. Даже Малышкины не объявлялись. Единственным разнообразием стало знакомство с отчетом Славика Цветкова о ситуации с выборами. Но Славик мог и не напрягаться. Часам к шести приехал сытый Погребецкий и выдал нам всю информацию, которую добыл у своего Лузганова. Информация эта была гораздо конкретнее, чем у Славика, но нам она дала пока только общее прояснение в мозгах на предмет, что есть выборы и какие проблемы они могут принести человечеству.

Зато сегодня с самого утра началось! Полвосьмого позвонила моя заполошная тетка Зинаида и устроила настоящий прессинг. По какому поводу она в очередной раз перевозбудилась, я поняла примерно на десятой минуте ее возмущенного монолога. Причем мои попытки встрять между ее словами имели только один результат — Зинаида напрочь не хотела меня слышать и при этом еще пуще распалялась. В конце концов я все-таки уразумела, что какие-то люди постоянно звонят ей на работу, говорят всякие гадости, и Зинаида хочет, чтобы я посоветовала, как ей поступить.

— Плюнь и не обращай внимания, — сказала я. — Тратить силы на телефонных хулиганов себе дороже.

— Мне никогда раньше не было таких звонков! — отчего-то с великой гордостью сообщила Зинаида. — Но теперь все знают, что я активно сотрудничаю со штабом Валентина Егоровича Саватеева! И все эти телефонные пакости наверняка дело пакостных конкурентов!

— Тем более плюнь.

— Ну уж нет! — взвилась неуемная тетка. — Я это просто так не оставлю! А ты юрист, ты должна знать, как мне поступить! И нечего меня уговаривать, чтобы я не обращала внимания!

Больно мне надо было ее уговаривать. Если Зинаида упрется, то хоть горло сорви, она все равно не услышит.

— Тогда обратись в полицию, — дала я единственно возможный, но совершенно бессмысленный совет, который неожиданно вызвал у Зинаиды бурное злорадство вперемешку с не менее бурной радостью.

— Правильно! Уж я обращусь! Уж они у меня узнают! Молодец, Варька, не зря мы тебя в юридическом выучили!

Можно подумать, она меня за ручку на учебу водила, а теперь я ей в знак благодарности неимоверно дельную мысль подсказала. Зинаида у нас, честное слово, совершенно ненормальная баба.

Что она такая, я давно знаю. А что ей под стать сестрицы Малышкины, я знаю пусть не очень давно, но тоже очень хорошо. Если Зинаида вопила минут двадцать в телефонную трубку, то Ирка с Маринкой вопили, как говорится, живьем. Их голоса мы с Погребецким услышали, выходя из кабинета Кирпичникова, по поводу чего секретарша Людочка хихикнула:

— Там, у входа, ваши подружки штурмом охрану берут.

Малышкины действительно толкались около входной двери, громко возмущаясь поведением охранника Бори, который грудью закрывал проход в коридор. Грудь у охранника была хоть и сильно не хилая, но супротив сестриц-гренадерш весом по сто кило каждая все равно ненадежная. Боря, похоже, это обидное для себя неравенство оценил, а потому пытался справиться с близнецами исключительно методом словесной борьбы. С трудом сдерживая раздражение, он втолковывал сестрицам, что нас на месте нет, мы на совещании у Геннадия Валентиновича, но скоро появимся, поэтому придется подождать.

— Ну и работнички! — возмущались Малышкины хором, явно имея в виду всех нас, включая охранника. Они изготовились произнести очередную гневную тираду, но тут увидели нас, выходящих из приемной, и продолжили без передыха: — Ну наконец-то!

— На чей конец? — поинтересовалась я.

Охранник вмиг расслабился и радостно гоготнул:

— Я-то уж точно чуть концы с ними не отдал. Замаялся объяснять, что вы с Игорем Андреевичем у начальства. А они шумят, требуют вас и еще обзываются.

— Как это мы тебя обозвали?! — взвилась одна из сестриц, в бежевой футболке. — Мы только сказали, что ты тут не шлагбаум, а живой человек и должен соображать. Правда, Ира?

— Правда! — откликнулась Ира в синей футболке.

— Нет, не правда, — посуровел охранник. — Вы меня еще чурбаном безмозглым обозвали. А это уже оскорбление.

— Ладно, — прервал перепалку Погребецкий. — Нечего выяснять отношения. — И скомандовал Малышкиным: — Пошли.

Те тут же рванули по коридору с прытью молодых жизнерадостных слонов.

В нашем с Игорем кабинете сестрицы расположились, словно у себя дома, заняв своими задами и объемной, одной на двоих, сумкой сразу четыре стула. В их глазах еще горел огонь борьбы, и с этим огнем во взоре и звоном сабель в голосе они дружно пошли в атаку.

— Между прочим, от Севы по-прежнему ни слуху ни духу, — угрожающе заявила Марина.

— И от вас — ни ответа ни привета, — добавила Ира.

— Если ваш Кирпичников отказывается с нами работать, то так и скажите. — Девицы мстительно прищурились. — Мы тогда что-нибудь сами придумаем!

Вот ведь чему всегда удивляюсь: как они умудряются хором говорить, да причем без отмашки? Правильно, наверное, некоторые утверждают, что у близнецов мысли и чувства сами собой переплетаются. Мы с Игорем совсем даже не близнецы, но тут у нас словно языки срослись.

— Придумайте на здоровье, — разрешили мы в один голос и дружно изобразили на лицах полное безразличие.

Малышкины слегка опешили. Видать, всякое предполагали, но что мы так по-свински (с их, конечно, точки зрения) себя поведем, прямо-таки наплюем на их волнения, никак не ожидали. Согласна, мы могли бы не тянуть резину и давно с Малышкиными все правила игры застолбить. Однако еще пару дней назад мы сами толком не знали, будем что-то делать или нет. А когда определились, то сильно засуетились. Не до бесед с Малышкиными было. Впрочем, они и сами особой активности не проявляли.

Сестрицы не первый раз взбрыкивают, но обычно они же первыми и на попятную идут. А тут вдруг набычились и с обидой заявили:

— Если ваш Кирпичников отказывается, то мы должны знать. Для Кирпичникова Севка, конечно, пустое место. Даже хуже — журналист! Мы, думаете, не помним, как Геннадий Валентинович в свое время нас встретил? А мы с Севкой вместе работаем! У нас журналистская солидарность!

— А у нас — ищеистая! — заявила я.

— Какая?! — опешили Малышкины.

— Ищеистая. От слова ищейки. Или сыщики. Или детективы. Как вам больше нравится.

— Классное словечко! — одобрили девчонки. — Надо иметь в виду. — После чего снова губы надули. — Но нам, между прочим, совсем не смешно…