— Если вы думаете, Погребецкий так старался ради вас, то не обольщайтесь.

Надо отдать должное Кате, она парировала подобающе:

— Я думаю, он так старался ради вас.

У Гены приподнялись брови, зато у Кати они даже не дрогнули.

— Меня он практически не знает, — продолжила она тоном, в котором никак не угадывались недавние слезы, — а вас, полагаю, знает достаточно давно. Поэтому вряд ли он стал бы что-нибудь делать ради меня в ущерб вам. И если вы все же решили проникнуться моей ситуацией, значит, он нашел доводы, удовлетворяющие именно вас.

Если бы я не знал, что это экспромт, я бы подумал, что это очень крепко сбитая домашняя заготовка. Я отдал должное Катиной находчивости, выдержке и четкости мысли. Гена же все это немедленно использовал для собственной надобности, заявив:

— Как я погляжу, вы больше не собираетесь устраивать тут сцены.

Катя вздохнула и покачала головой.

— А потому давайте точно, без лишних эмоций отвечайте на мои вопросы. Ваш отец вернулся вчера домой поздно?

— Около одиннадцати вечера.

— Он часто так возвращается?

— В последнее время — да.

— Он вернулся из штаба?

— Вероятно.

— Что значит — вероятно?

— Дело в том, — Катя на мгновение задумалась, — что я звонила ему в штаб примерно в половине восьмого. Мне ответили, дескать, он недавно уехал на какую-то встречу. Возможно, он потом вернулся… Я точно не знаю, я больше не звонила в штаб.

— А на мобильник звонили?

— Да, но он был отключен. Наверное, встреча была очень важной, и папа не хотел отвлекаться на звонки.

— Что произошло после того, как ваш отец вернулся домой?

— Да ничего не произошло. Он даже в квартиру не стал проходить, взял собаку и пошел на улицу.

— И ничего не говорил?

— Возможно, он сказал: «Добрый вечер». Но что-то другое… особенное… Нет, ничего запоминающегося.

— Хорошо, может, он как-то по-особенному себя вел?

— Да нет же, ничего такого. Он дома-то пробыл от силы пару минут. Мы ничего не заметили.

— А вы не обратили внимания: когда Валерий Аркадьевич зашел в дом, он улыбался?

— Пожалуй, нет, — с некоторой растерянностью ответила Катя, и ее можно было понять: ну кто, скажите, фиксирует, с каким выражением лица человек переступает каждый день порог собственного дома?

— Он был сердит? — продолжал допытываться Гена.

— Вроде нет…

— Расстроен?

— Вряд ли…

— Озабочен?

— Мне так не показалось…

— Выглядел усталым?

— Пожалуй, совсем наоборот… — произнесла Катя с некоторым удивлением. — Да-да… Я открыла отцу дверь и подумала, что он очень хорошо выглядит. Как будто отдохнувшим… Я так подумала, потому что с утра он просил таблетку от головной боли и выглядел гораздо хуже. Но это была совершенно мимолетная мысль. Мы ведь все в течение дня может выглядеть совершенно по-разному.

И она машинально поправила прическу, что было абсолютно лишним. И Катина прическа, и сама Катя выглядели образцово. По крайней мере, на мой взгляд.

Гена кивнул, но углубляться в детали внешнего облика Сокольникова не стал. На данный момент они ничего особенного нам не говорили.

— Значит, ваш отец ушел гулять с собакой и не вернулся? — уточнил Гена.

— Совершенно верно, — подтвердила Катя уже известный факт.

— И когда вы это поняли?

— Минут через сорок после того, как он ушел. Обычно по вечерам он гуляет с Маги не больше получаса, а тут…

— Вы исключительно заботливы. Прямо минуты считаете. — Реплика была не лишена язвительности, но Гена ее отпустил с совершенно конкретной целью, которую и достиг.

— Вы напрасно иронизируете! — вскинулась Катя. — Ни мама, ни тем более я никогда не засекаем время, когда папа пришел, когда ушел, где был и с кем встречался. У нас в семье не принято держать друг друга на коротком поводке.

Значит, прикинул я, особые подробности жизни, а тем более жизни деловой, жена с дочкой вряд ли знают. А жаль, потому как тут может быть много собак зарыто.

— Все дело в собаке, — словно подхватила мою мысль Катя. — Минут через сорок мы вдруг услышали лай. Открыли дверь, а там — Маги. Одна. Вернее, вместе с нашим соседом по площадке Николаем Васильевичем. Тот сказал, что увидел Маги около подъезда, она скулила, а внутрь попасть не могла. Николай Васильевич ее впустил, причем удивился, что она одна, до того он видел, как с ней папа во дворе гулял.

— То есть ваш сосед встретил Валерия Аркадьевича во дворе? — переспросил Гена.

Катя кивнула.

— И ничего особенного он не заметил? Он вам не говорил?

Катя растерянно пожала плечами.

— Мы даже не догадались его об этом спросить.

— Кстати, — вдруг резко свернул в сторону Гена, — вы на каком этаже живете?

— На третьем.

— Окна куда выходят?

— Во двор.

— А собака у вас какая?

— В каком смысле? — не поняла Катя

— Порода у нее какая?

— Карликовый пудель.

— А-а… тогда ясно.

— А мне нет, — неожиданно взволновалась Катя. — При чем тут наша собака?

— А при том, что если бы у вас был какой-нибудь ротвейлер или овчарка и если бы вашего отца, скажем так, похищали силой, то собака могла бы заступиться. В конце концов, громко залаять. А вы, судя по всему, ничего такого не слышали?

— Нет.

— Пудель, он и есть пудель, — изрек Гена. — Тем более карликовый.

Я почему-то подумал, что Катя сейчас примется защищать собаку, но она заговорила о другом:

— Мы звонили отцу на мобильный телефон, он по-прежнему был отключен. Мы обзвонили всех знакомых, мы звонили в штаб, в морги, в больницы, но отца нигде не было. Он не мог исчезнуть просто так. — Катя вдруг запнулась, внимательно оглядела всех нас троих и добавила решительно: — И если вы думаете, что тут может быть замешана женщина, то это чушь. Отец никогда бы не исчез внезапно, бросив собаку и ничего нам не сообщив.

Мы не стали спорить. Вариант с женщиной нам не представлялся фантастикой, но фантастикой казалось, чтобы Сокольников ради женщины вдруг внезапно бы испарился. По крайней мере по моему разумению, в этом не было никакого смысла

Мы проговорили еще около часа, выясняя всякие подробности о жизни и работе Валерия Аркадьевича Сокольникова, но ничего внятного не выяснили. Так, набор всяких сведений, которые могли пригодиться, а могли и не пригодиться вовсе.

Реакция Бреусова была просто замечательной. Как будто его оса в энное место ужалила. Если в тот момент он валялся в своем кресле, то уж точно подскочил. Я это, правда, не видела, но готова поспорить, что так оно и было. Молодец Катерина, ничего не скажешь!

Она ему позвонила прямо из кабинета Кирпичникова, со стационарного телефона. Мы немедленно припали к параллельным трубкам. Конечно, могли громкую связь включить, но Бреусов сразу бы сообразил, что тут публика приготовилась концерт слушать. А я, в отличие от всех остальных, была просто уверена: концерт начнется. Гена с Игорем, понятно, этого Виталия знать не знали, а Катерина хоть и знала, но совершенно с другого бока. Она почему-то пребывала в уверенности, что он от счастья зарыдает, узнав, кто ринется на поиски пропавшего начальника штаба.

В общем, концерт-то он устроил, но прежде Катерина ему, образно выражаясь, прелюдию исполнила. Так душевно поинтересовалась, что слышно о папеньке, и узнала, что ровным счетом ничего. Тогда она спросила, какие мысли имеет по этому поводу Шелест, и получила ответ: Никита Петрович страшно озабочен и вместе с ним, Бреусовым, анализирует ситуацию. Катерина полюбопытствовала, долго ли они намерены предаваться анализу и когда начнут действовать, и выяснила: ситуация совершенно неожиданная, исключительно тонкая, а посему требует не спешки, а взвешенных поступков.

Вот тут-то Катерина и сообщила про частное детективное агентство, после чего Бреусов прямо-таки взвился:

— Вы с ума сошли! Какое еще частное агентство?! Это явно какие-нибудь проходимцы, которые хотят использовать вас в своих целях! А, может, и хуже того! Они могут быть просто нашими врагами!