— Никодим Феоктистович, хотел вас попросить подумать вот о чём. Когда виновных найдёте — не решайте дело клановым судом. В измене обвинять — позор на род, так что пусть на каждого найдётся серьёзное уголовное дело, дальше имперский суд и каторга. А там уже по дороге, если будет на то воля судьбы, может и несчастный случай произойти.

Никодим Воронцов задумался на несколько минут. Потом с неподдельным любопытством спросил:

— Зачем? Ты ведь не просто так просишь. Ты умный человек, я это давно понял. А такой вот суд хотя и небольшой ущерб репутации, но будет. Зачем? Убеди меня, я готов выслушать.

— Мы, дворяне, слишком привыкли к безнаказанности. Слишком привыкли, что всё решается внутри клана, а от закона клан нас всегда закроет. Накажет, но — как своего, то есть мягко. И попытка измены отсюда, и полное беззаконие, которое творят многие, особенно из старшего дворянства. Те, кто сейчас измену готовил, они ведь уверены: самое страшное, что им грозит — это пожизненная ссылка в какое-то родовое поместье. Ну будут они сидеть, вино пить, телевизор смотреть да крестьяночек лапать, а жизнь она долгая, может, ещё и снова удача повернётся. А нужно, чтобы помнили — за нарушения закона и интересов семьи и империи голову с них снимут также легко, как с любого простолюдина. Гнева главы клана они давно не пугаются, а вот имперского суда, неотвратимого и жесткого — могут. Да и потом, когда мы уже старшие роды давить начнём, а обязательно ведь придётся давить — пусть боятся. Если уж сам глава Боярской думы сказал, что нарушителей закона даже из своих родичей покрывать своей властью и именем не станет, то вас и подавно на дыбу вздёрнут.

Никодим ответил не сразу. Минут пять сидел, о чём-то размышляя, дальше неожиданно тяжело вздохнул и сказал:

— Старею. Ведь то же самое почти, только другими словами, мне сын и наследник буквально на днях сказал. Страх потеряли, потому что уверены — чего ни натворят, то семья всегда пожурит, но укроет. Вот так и рождаются чудовища вроде моего внука Леонида. Что так смотришь? Да, мой внук был, только я тебе спасибо сказать должен, что не пришлось его своими руками удавить. И отец его тебе спасибо скажет, что сына не пришлось своими руками вешать, падаль такую. И вот как подумать — не мог он меня и своего отца в одиночку обманывать, кто-то ещё из семьи ему помогал. И плевать им, что узнай про них, то всю семью на вилы бы подняли. Старею, жалею, — в глазах полыхнул натуральный огонь. — А гниль в семье калёным железом выжигать надо, пока с одной гнилой ветви всё древо не заболело и не зачахло. Чтобы даже мысли ни у одного иуды не возникло Смуту развязать. И в империи выжигать — до пепла. Придётся — и опричнину возродим. Спасибо, Михаил Юрьевич. Убедил.

Михаил же подумал, что несмотря на повороты истории, похоже, некоторые вещи переменить невозможно. Резня внутри клана Воронцовых всё-таки случится. Только в этот раз проиграют сторонники Леонида.

Вставать пришлось довольно рано, когда зимнее утро только-только начиналось и было ещё темно. Ехать им больше трёх часов и посередине пути надо сделать пересадку: в поместье Михаил обязан вернуться на своей машине, которая заберёт его прямо с аэродрома. А задержка на сутки между вылетом из Кемерово и прилётом в Москву была, потому что якобы самолёт делал промежуточную посадку недалеко от Екатеринбурга. Приехать же домой надо пораньше, так как запланировано очень много дел, которые очень желательно закончить прямо сегодня же не откладывая.

Из Софьино кортеж свернул не в сторону Кубинки, а к Нарскому заповеднику. Лес вокруг точно онемел, словно боясь неосторожным движением хотя бы одной ветки попортить весь новый, блистающий, как парча, зимний наряд. Ночью прошёл снегопад. Но через стройные ряды деревьев дорога петляла недолго, кортеж выбрался на магистральное шоссе, начался типичный подмосковный пейзаж. Всё было серо вокруг — и будто нахохлившиеся от холода, засыпанные снегом деревеньки, и сугробы на полях и вдоль лесозащитных берёзовых полос, и небо, зимнее, низкое небо, на котором сумерки зимнего утра незаметно переходят в сумерки зимнего дня. Всё было настолько уныло и однотонно, что Михаил сам не заметил, в какой момент уже не глядел в окно, а начал дремать.

Проснулся он оттого, что его осторожно трясли за плечо, а машина уже стоит:

— Михаил Юрьевич, мы на аэродроме.

— А? Спасибо.

Дальше самолёт взлетел, сделал круг и сел на небольшом аэродроме к востоку от Москвы. К слову, точно такой же борт действительно вылетал сегодня из Екатеринбурга. В месте посадки Михаила уже ждал автобус с личными гвардейцами. Служба императорской охраны будет находиться поблизости, но негласно. Михаил же при взгляде на ожидающую их машину восхитился. Вроде всё та же «рысь», которая служит их семье уже полгода. На самом деле первое, что приказал Михаил по возвращении и ещё из Кемерово — немедленно заменить весь автопарк не просто на защищённые машины, а с усиленным бронированием. Камуфляж был идеален, Михаил, хотя и сам приказывал, поверил бы, что это всё тот же прежний микроавтобус, если бы не отсутствовали несколько мелких вмятин левого переднего порога. Он сам их поставил ещё летом, когда не удержался и попробовал один раз лично сесть за руль: оказалось, что управлять микроавтобусом — это даже не трёхтонным внедорожником. Но если точно не знать про подмену и специально не выискивать мелочи, то ничего не заметишь.

Первым из автобуса вышел Пламен, своей гигантской фигурой явно впечатлив всех, и лётчиков, и пассажиров. Отрапортовал как полагается:

— Здравия желаю, Михаил Юрьевич, — и уже Юсупову: — Здравия желаю, господин генерал.

— Здравствуйте, Пламен, — за всех ответил Михаил.

Дальше поздоровались остальные гвардейцы. Михаил к приветствию мысленно добавил, что Юсупов снова оказался прав. Реакцию телохранителя и то, как будут себя вести остальные бойцы, он в своих планах просчитал идеально. Главу клана гвардейцы поприветствовали как прямое начальство, генерала Юсупова — как официальное и важное лицо, плюс все гвардейцы не только бывшие военные, но и по закону числятся в резерве империи. Заодно для всех железобетонное объяснение суточной задержки: если такой человек, как Юсупов, хочет личной встречи и потом летит в Москву тем же рейсом, от таких «просьб» не отказываются. А вот Оля на данный момент для всех фактически не существовала. Просто какая-то девушка, то ли гостья хозяина дома, то ли сопровождающее генерала лицо. Тем более Михаил её не назвал и никак статус не обозначил.

От аэродрома дорога побежала, как и раньше: низкое зимнее небо, сочилось кровью багровое зимнее солнце, вокруг синели и голубели заваленные снегами поля, небольшие рощи и деревеньки. В какой-то момент начался окружавший жилую часть поместья лес: снег повис на каждой веточке, берёзы казались кружевными. И внезапно как из-под снега вдруг появился целый мир, только не сказочный, а высокотехнологичный лес, выросший из чьего-то желания. Громады высотных зданий и маленькие в сравнении с ними фигурки людей. Но всех буквально потрясли муралы на стенах высоток.

Самая заметная, особенно ярко на фоне сизо-белого окружения, пылала картина золотой осени. Осенний парк горел золотом и багрянцем, глядя на картину, можно было словно ощутить и услышать, как лёгкий ветерок шевелит жёлтую и багряную листву на ветках и играет кусочками пламенеющей осени по хрусткой, щебёнчатой дорожке. Рядом на соседнем доме была дубрава и жаркий летний полдень, грозовой, когда хорошо собирать ягоды, лесную малину, орехи. Когда душа и тело рвутся бегом промчаться через рощу и нырнуть в ледяные воды реки с обрыва. Судя по пустым домам справа и слева от готовых муралов, и по тому, что эти четыре дома стояли как раз отдельной группой глухими торцами к дороге, художники планировали сделать все четыре времени года.

Но пока немного отложили идею: судя по лесам и суете маляров, работа сейчас кипела совсем над другой картиной, глядя на которую у Михаила перехватило дыхание. Когда-то давно, обсуждая с сёстрами книгу про возможные полёты в космос — ей неожиданно увлеклась Маша, кто-то из подруг посоветовал — Михаил вспомнил, как буквально незадолго до войны на Украине читал и спорил в интернете о перспективном проекте ракет нового поколения «Ангара». Сославшись на якобы где-то прочитанную книгу, но уже больше для любителей инженерной футуристики, с расчётами и чертежами «какими могут быть ракеты для запуска спутников и человека на орбиту», Михаил, как смог, набросал по памяти рисунок «Ангары» и стартового стола. Маше этого хватило увидеть. Да, мурал ещё не до конца раскрасили, но уже сейчас на фоне сопок на массивном стартовом столе устремилась к небу игла ракеты-носителя. Вот-вот через минуту из автобуса внизу выйдут космонавты, «Ангара» откинет причальную мачту и на огненном столбе поднимется к звёздам.