– Виктор Николаевич, вы же сами понимаете, что это надо сделать обязательно и срочно! Мы могли бы справиться сами, но время будет упущено!

Колапушин и Немигайло сидели в небольшом кабинете Мишакова на втором этаже Следственного управления Генпрокуратуры по Москве. Мишакову явно не слишком хотелось впутывать прокуратуру в переговоры с сотовым оператором – очень не любят прокурорские работники связываться с такими сомнительными вещами, которые находятся у самой грани закона! Но дело действительно оказалось слишком важным, да и Колапушин был очень настойчив.

– Ну что, Виктор Николаевич, мне Шугаева просить, чтобы он сам вам позвонил?

– Да он уже звонил, Арсений Петрович! Я-то все понимаю, только, сами знаете, не на моем уровне такие вопросы решаются!

– Но ведь существует же шестая статья...

– Не надо мне рассказывать, Арсений Петрович, – перебил Мишаков, – о существовании закона об ОРД [6]! Я и сам прекрасно знаю про эту статью! Так же как и то, что опытный адвокат может нам устроить по этому поводу такую «цыганочку» с выходом, что мало не покажется никому!

– Ну что вы тут нас мурыжите? – не выдержал Немигайло. – На колени, что ли, перед вами встать? Так я встану, честное слово! Коленки гнутся пока.

– Егор Фомич, ну что вы как ребенок, ей-богу? Что я, отказываюсь? Да пойду я сейчас к шефу, пойду! Только учтите сразу – что бы там ни было сказано, вы можете использовать информацию только в оперативных целях! В качестве доказательства я ни саму запись, ни ее расшифровку от вас не приму, даже и не надейтесь! Все! Ждите меня здесь, а я пошел клянчить. – Мишаков поднялся из-за стола и вышел из кабинета.

Как только за ним закрылась дверь, Немигайло широко улыбнулся Колапушину и изобразил пальцами правой руки знак «ОК»!

– Подожди радоваться, Егор!

– Все нормально, Арсений Петрович! Раз согласился – значит, добьется! Он же настырный, как я не знаю кто! Как овод или муха какая осенняя! Сейчас так своего шефа достанет, что тот что угодно подпишет, лишь бы от него отвязаться! Подключимся мы к этому мобильнику – точно вам говорю!

– Тогда обзванивай всех ребят. Сегодня все остаемся в Управлении! Будем дежурить на линии посменно до тех пор, пока не перехватим этот разговор. Сутки, двое, трое – сколько понадобится! Надеюсь, что этого звонка еще не было. А вот если он будет, то события могут начать развиваться стремительно. Иначе зачем преступнику было так торопиться?

– Согласен, Арсений Петрович! Похоже, он и вправду задергался. – Немигайло полез во внутренний карман пиджака за сотовым телефоном.

– Добрый вечер, Арсений Петрович. Не прогоните?

Колапушин с удивлением посмотрел на отворившуюся дверь. Вот уж кого-кого, а Смолина, у себя в кабинете, да еще поздно вечером, он никак не ожидал увидеть.

– Почему это я должен вас прогонять, Борис Евгеньевич? Если вы ко мне, то проходите, пожалуйста, садитесь. А как вы вообще в это время к нам попасть смогли?

– Попросил Павла Александровича – он распорядился выписать для меня круглосуточный пропуск, – объяснил Смолин, усаживаясь на стул. – Хотел с вами поговорить. Правда, не очень уверен, что это получится. Мне показалось, что я вам не слишком понравился.

– Вы правы – не слишком.

– А почему – можно узнать?

– Конечно, можно. Уж очень вы, Борис Евгеньевич, о своих деньгах беспокоитесь. До неприличия.

– Это же не мои личные деньги, Арсений Петрович. Это деньги канала. На эти деньги я могу, например, снять несколько сериалов.

– Вы бы лучше сняли один, но хороший. Сил нет смотреть на то, что вы нам показываете! Я не слишком разбираюсь в тонкостях других профессий, но если судить по тому, что вы о нас снимаете... Да ваши милиционеры – просто преступники, понимаете?! То, что они на экране вытворяют, – это же целый букет преступлений, предусмотренных Уголовным кодексом! Значит, и о других вы точно такую же ахинею снимаете!

– Вы думаете, я не понимаю, что хороший фильм лучше плохого? Ну ладно – сниму я на эти деньги один хороший фильм! Но я же смогу его показать два, ну три раза максимум! Поставлю в него рекламу, которую вы наверняка не любите, и возьму за нее деньги. Не уверен, что их хватит даже на то, чтобы окупить съемки. А откуда мне брать деньги на другой? А этот, пусть даже и очень хороший, зрители не станут смотреть десять раз подряд! И что я должен буду показывать через неделю?

– Хорошо, соглашусь с вами. Но наверное, производство других программ обходится намного дешевле, чем съемки сериалов. А их же тоже смотреть невозможно стало!

– А какие программы конкретно вы имеете в виду?

– Все! Все подряд, Борис Евгеньевич! Тупые ток-шоу! Идиотские передачи с юмором ниже пояса! Певцы, которые, с позволения сказать, и петь-то не умеют, а только приплясывают с компанией да рот под фанеру открывают! Жестокие игры!

– Вы смотрите то, что сами выбираете, Арсений Петрович.

– Я хочу это смотреть?! – Колапушин задохнулся от возмущения.

– Ну, не вы лично. Но мы же не можем делать программы, опираясь на мнение одного, пусть даже и очень умного, телезрителя. Мы должны учитывать мнения всех телезрителей, Арсений Петрович! А они хотят смотреть именно такие передачи.

– И откуда же вам так хорошо известно мнение всех телезрителей? – саркастически спросил Колапушин.

– А вот тот самый рейтинг, который вам так не нравится. Хотите – верьте, хотите – нет, но это очень точный показатель зрительских предпочтений. Мы обязаны прислушиваться к мнению зрителей – иначе просто не выживем. Ни один серьезный рекламодатель не даст свою рекламу в программы с низким рейтингом, и мы попросту останемся без денег!

– То есть вы хотите сказать, что содержание программ вам диктуют сами телезрители?

– Совершенно верно, Арсений Петрович! Не впрямую, конечно, но смысл именно таков! Содержание передач нам диктует общество! А мы просто зеркало этого общества, поймите! Согласен – кривое, треснувшее, грязное, но только зеркало! В котором вы видите самих себя. И эту проблему только на уровне телевидения решить невозможно – уверяю вас.

– И кто же должен ее решать, по-вашему?

Смолин неопределенно пожал плечами:

– Не знаю... Государство... Общество... Госдума, правительство, президент. Но только не с помощью громких слов, которых я слышал уже в своей жизни предостаточно. Телевидение – дорогая игрушка, очень дорогая, Арсений Петрович! И если не будут решены вопросы с источниками его финансирования, все громкие слова так и останутся пустым сотрясением воздуха, уверяю вас. Музыку всегда заказывает тот, кто за нее платит. За все надо платить!

– За все надо платить, – задумчиво повторил слова Смолина Колапушин. – За все... За все платить... Вы правда перевели вдове Троекурова пятьдесят тысяч долларов?

– Перевел. Вы считаете, этого мало?

– Знаете... Раз уж у нас с вами получился такой разговор, давайте-ка я вам кое-что расскажу и покажу. Может быть, тогда вы лучше поймете, что я имел в виду, ругая ваши программы. Я считаю, что случившееся – прямой результат вашей деятельности! – Колапушин встал и, обогнув свой письменный стол, пошел к шкафу, на полке которого стопкой лежали видеокассеты с записью игры «Шесть шестых».

– Ну вот, теперь вы все знаете. – Арсений Петрович остановил видеомагнитофон на стоп-кадре с крупным планом весело улыбающегося Троекурова. – Я не стану показывать дальше – у вас же у самих есть все эти пленки, – можете сами проверить правдивость моих слов.

– Тезка-тезка... – тяжело вздохнул Смолин, до этого только молча смотревший на экран и слушавший объяснения Колапушина.

– Он что, был так падок на деньги?

– Он любил деньги, как и все нормальные люди. Но дело совсем не в этом.

– А в чем же?

– Знаете, у врачей есть такой термин – «неоперабельный рак». Вот у него был как раз такой. Он не протянул бы и года, Арсений Петрович.