– Вот как? А как вы думаете, он сам знал о своей болезни? Что, при ней боли какие-то бывают?

– В том-то и коварство болезни Ходжкина, что болей обычно никаких не бывает. Во всяком случае, на ранних стадиях. Просто человек начинает слабеть, быстро утомляется, сильно потеет. Иногда поднимается высокая температура, но больные часто принимают это за какую-нибудь простуду и глотают всякие противовоспалительные таблетки. Температура падает, и они успокаиваются. А потом, когда наконец обращаются к врачу, зачастую оказывается уже слишком поздно.

– То есть он мог и не знать, что болен?

– Вполне, Арсений Петрович. Если заболевание начинается с шейных лимфоузлов – тогда человек может сам их нащупать, забеспокоиться и обратиться к врачу. Но шейные узлы у него поражены не были. Он мог просто считать, что переутомился, загрипповал или что-нибудь в этом роде. А почему это вас так интересует?

– Потому что если он знал о том, чем болен, то это может объяснить нам очень многое в его поведении. Скажите, а эта болезнь часто встречается? Как легко ее распознать и где он мог проходить обследование?

– Заболевание очень редкое, Арсений Петрович. Даже среди онкологических. Но ничего удивительного в том, что он им заболел, я не вижу. Как раз им в основном и заболевают мужчины в возрасте старше пятидесяти лет. Диагностика болезни Ходжкина крайне сложна – в обычной поликлинике вряд ли распознали бы. Если только в онкодиспансере, и то на ранних стадиях не всегда. Здесь нужны очень серьезные исследования. Даже диагностическую операцию иногда проводят. Обычные анализы в таких случаях практически не помогают.

– Вот именно это я и хотел узнать. Большое вам спасибо, Алексей Сергеевич! Теперь хотя бы понятно, где нам следует что-то искать.

– Ну что вы, Арсений Петрович! Всегда рад вам помочь. Только учтите – если он обращался в какую-то частную клинику, то вы можете ничего и не найти. Болезнь Ходжкина не заразна и не входит в список заболеваний, о которых необходимо обязательно уведомлять государственные органы здравоохранения.

– Я понимаю, Алексей Сергеевич. Что ж, тогда попробуем расспросить вдову или друзей. Будем искать. До свидания.

– До свидания, Арсений Петрович. Всегда рад вас слышать.

Положив трубку, Колапушин задумчиво уставился на лист бумаги, лежащий перед ним.

То, что рассказал ему судмедэксперт, могло в корне изменить ситуацию, а могло и не изменить. Знал ли Троекуров о том, что он смертельно болен? Во всяком случае, эти данные следовало срочно проверить. План оперативно-разыскных мероприятий мог пока и подождать. Колапушин решительно отодвинул наполовину исписанный лист бумаги и взялся за трубку местного телефона.

– Егор, вы все на месте? – спросил он, услышав голос Немигайло.

– Пока на месте, Арсений Петрович. Мишка собирается в очередную редакцию ехать.

– Передай ему, чтобы никуда не ездил! И никуда не уходите – я сейчас к вам приду.

– ...Вот так у нас с вами обстоят дела, – закончил Колапушин. – Наружку генерал нам не выделил – нет у него сейчас свободных людей. Да может, это и к лучшему, – добавил он, вспомнив слова Мишакова об информаторах. – Вася, ты с Ребриковым когда контактировал?

– Вчера вечером заезжал, Арсений Петрович. Он как из Серпухова приехал, дома сидит, нос на улицу высунуть боится.

– Боится? – удивился Колапушин. – Чего боится? Он заподозрил, что мы его разгадали?

– Да нет, – засмеялся Пупкин. – Он не нас – он журналистов боится! Они же его со всех сторон обложили, как волка на охоте! Только что красные флажки вокруг дома не развесили! Он даже из-за них в магазин теперь не выходит – соседку попросил, чтобы та ему хлеба и колбасы купила. По телефону на корреспондентов этих просто рявкает и разговаривать с ними не желает. А они все равно не унимаются. И не только выигрышем его интересуются, но и тем, где он пропадал почти двое суток и почему. И что он об убийстве Троекурова думает. При мне двое в дверь позвонили, так он их так послал по всем известному адресу! Прямо через дверь, даже не открыл! Похоже, достали они его до предела.

– Ну вот и хорошо! – заулыбался Колапушин. – Пусть дома пока сидит, нам только проще будет. Но ты там больше не показывайся – он тебя уже очень хорошо запомнил. Миша, – повернулся он к Ечкину, – ты Ребрикова в лицо знаешь?

– Откуда, Арсений Петрович? Мы же с ним нигде не пересекались.

– Ну, это сложно сказать – теоретически он мог тебя видеть, когда мы на телевидение приехали. Придется рискнуть – ничего не поделаешь. Посмотри сначала у меня в кабинете видеопленки – там он во всех видах, не спутаешь, если встретишь. Под какой легендой работать там собираешься?

– А тут и думать нечего! Журналист еще один до кучи прибавится – и всех делов! Одним больше, одним меньше...

– Смотри не погори на этом, – предупредил из своего угла Немигайло. – Они все друг с дружкой знакомы! Вмиг тебя расшифруют! А нам перед прессой сейчас светиться никак нельзя!

– Егор Фомич прав, Миша, – поддержал Колапушин. – Подумай получше.

– А я, Арсений Петрович, им скажу, что из Нижнего Новгорода приехал. Город большой, газет местных там полно. Что, они всех тамошних корреспондентов знают? И ехать из Нижнего недалеко – вполне мог прикатить. Сейчас в Интернете посмотрю, какие там газеты выходят, и к одной из них припишусь. Не станут же они у меня журналистское удостоверение требовать! Заодно, может, и какой новой информацией у них разживусь.

Колапушин пару секунд поразмышлял. В предложении Ечкина определенно был смысл, но требовалось внести кое-какие коррективы.

– Согласен, Миша. Выбирай газету крупную, но не самую тиражную. Желательно с каким-нибудь бульварным оттенком. И обязательно посмотри фамилии главного редактора, его заместителей и начальников отделов. Постарайся несколько запомнить и ввернуть где-нибудь в разговоре – вдруг они их слышали. И вообще лучше скажи, что ты у них на постоянной работе не числишься, а сотрудничаешь внештатно. Давайте подумаем теперь о болезни Троекурова. Как по-вашему, каким образом мы можем что-то о ней разузнать?

– Наверное, Арсений Петрович, – рассудительно отозвался Пупкин, – жену, вдову то есть, расспросить надо. Уж кому-кому, а ей-то он бы сказал.

– Не уверен, Вася. Мог и скрывать, если вообще знал, что так серьезно болен. Да и не хочется к ней сейчас приставать – тело мужа ей выдали, сегодня похороны. Надо бы подождать хотя бы пару дней, а узнать хочется, и как можно быстрее.

– Можно, я буду сказать, сэр? – неожиданно вмешался в разговор Роулз.

Колапушин взглянул на него с интересом. Стажер впервые вступил в разговор – появилась возможность судить о том, насколько хорошо обучают в той самой школе ФБР и насколько хорошо сам Роулз разбирается в тонкостях оперативной работы.

– Конечно, Джонатан. Сейчас очень важно знать мнение всех членов группы.

– У жена спрашивать нельзя! Тро-е-ку-рофф, – с трудом выговорил Роулз сложную для него русскую фамилию, – мог делать деньги для фэмили – не знаю, как это по-русски.

– Семья, Джонатан. Вы имеете в виду, что Троекуров знал о том, что неизлечимо болен, и стремился перед смертью обеспечить свою семью?

– Да! Если он знал, что болен канцер, он мог это делать. Для семья! Жена может знать. Она не скажет ничего! Но она будет знать, что мы... как это? Да! Ищем! Это не надо делать!

Похоже, в школе ФБР учили неплохо. Роулз, во всяком случае, соображал хорошо!

– Согласен, Джонатан. Правда, когда я с ней разговаривал, у меня создалось впечатление, что она ни о чем не подозревает. Но это еще не доказательство. К тому же нельзя забывать, что она окончила театральный институт. Она актриса по образованию – вот в чем дело! Не очень хочется о ней плохо думать, но она могла и сыграть роль. Поэтому решаем так... К ней пока не подходим! Вася и Джонатан едут в районную поликлинику и онкодиспансер – выясняют, обращался ли к ним в последнее время Троекуров и если обращался, то по какому поводу. Был ли ему поставлен диагноз и проходил ли он курс лечения? И только если мы ничего не сможем узнать в лечебных учреждениях, то обратимся к его вдове. Ну а ты, Егор, – повернулся Колапушин к Немигайло, – что намечаешь делать?