Сейчас он был вовсе не прочь приударить за Галей. А почему бы и нет? Симпатичная невысокая шатенка – не худенькая, но и толстой ее язык бы ни у кого не повернулся назвать. Скорее уж ей бы подошел эпитет «пикантная». Пикантная шатенка с веселым взглядом. Умением строить глазки Галя пользовалась успешно.

Немигайло приступил к «обязательной программе», весьма игриво поинтересовавшись:

– Нам сказали, что вы тут все в редакции на ты. Можно, я вас буду Галей называть?

– Обязательно, и только так! А мне к вам как обращаться?

– Егор Немигайло.

– Его-ор? – протянула Галя, метнув очередной заинтересованный взгляд. – Красиво... Нет, правда, правда, – Георгиев-то полно, а вот Егор! Это так редко в наше время!

– Уж как папа с мамой назвали. Но я вообще-то здесь по делу.

– Вечно у вас, мужчин, всякие дела... – несколько разочаровалась Галя. – Ладно, излагай свое дело, раз уж пришел.

– Галя, это вы...

– Мы договорились на ты! – немедленно перебила Галя.

– Ну, если можно... Это ты за Жанной пришла, когда Троекурова нашли?

– Я. Как только своими глазами все увидела – тут же за ней побежала. Еле достучалась до нее, она еще открывать не хотела.

– А вот между тем, как съемка кончилась, и этим моментом вы с ней нигде не встречались?

– На втором этаже – видел, у нас там балкон такой? Вот там и столкнулись. Налетела на меня, как ведьма на помеле...

Галя спокойно шла по галерее, опоясывающей второй этаж Дома телевизионных игр вокруг центральной студии, когда с ней неожиданно столкнулась запыхавшаяся, растрепанная, с безумными глазами Жанна.

– Жанка, ты что?! Чуть с ног меня не сшибла! – испуганно отшатнулась Галя.

– Ты Бориса нигде не видела?! – не слушая Галю, быстро спросила Жанна.

– Нет, после съемки не видела. – Галя внимательно посмотрела на Жанну. – Слушай, что с тобой такое?

– Ничего со мной! Где он может быть?!

– Понятия не имею. Ты вообще себя в зеркале видела?

– Какое зеркало – мне Борис срочно нужен!

– Никуда ты в таком виде не пойдешь! – решительно заявила Галя, крепко хватая Жанну под руку и доставая другой рукой из кармана джинсов носовой платок. – Вот тебе платок, немедленно иди в туалет, умойся и причешись! Ты что, с ума сошла? Тут же народу полно! Корреспонденты еще набежали какие-то! Хочешь в таком виде в какую-нибудь бульварную газету попасть? Приводи себя в порядок и дуй в кабинет! Сиди там и не выходи – найдется твой Борис.

Решительно втолкнув Жанну в дверь женского туалета и захлопнув за ней дверь, Галя повернулась и пошла вверх по лестнице на третий этаж.

В кабинете Жанны продолжался обстоятельный разговор. Колапушин пытался разобраться во всех подробностях и хитросплетениях съемки телевизионных игр.

Без этого, как он инстинктивно чувствовал, убийство Троекурова раскрыть будет просто невозможно.

– Жанна! Вот вы искали Троекурова. А с какой целью? Вы ведь, кажется, сильно поругались?

– Да, поругались, Арсений Петрович. И по моей вине. Хотела извиниться перед ним за это и поговорить о том, как нам всем из этого положения выкручиваться. А положение очень серьезное, поверьте...

– И только об этом? – спросил Колапушин, внимательно вглядываясь в Жанну.

– Нет, не только, – поколебавшись, ответила она. – Я хотела поговорить о том, что произошло на сегодняшней записи.

– Хорошо, что вы сами первая заговорили об этом. У меня ведь тоже возникли кое-какие подозрения. Понимаете... Как нам рассказали, вы начали волноваться несколько раньше, чем выигрыш Ребрикова достиг серьезной величины. Вы что-то заметили? Или заподозрили?

– Заметить я ничего не могла, а вот заподозрить... Ну никак не мог он сегодня выиграть! Я ведь опытный редактор, могу заранее представить, как поведет себя игрок на съемочной площадке. Конечно, определенный плюс-минус существует, но общее представление всегда есть. И что-то в его игре было не то!

– А вы не могли бы поконкретнее, Жанна?

– Не могу сейчас, Арсений Петрович! Сама никак не могу понять. Как-то не так он себя вел... Не так, как я могла бы от него ожидать. Он же игрок среднего уровня. Да, участвовал давно в каких-то телевизионных играх, я даже и видела что-то, по-моему, но... Серенький, в общем. Единственное... Если конкретнее – он производил впечатление... Ну, зомбированного, что ли? Не знаю даже, как это назвать. Взгляд какой-то остановившийся, губы шевелятся, как будто молитву читает...

– «Как будто молитву читает...» – задумчиво повторил Колапушин, разглядывая на противоположной стене огромную красивую цветную фотографию с взлетающей с воды стаей лебедей. – А он не мог знать правильные ответы заранее, перед игрой? Кто вообще составляет эти вопросы и как они попадают к вам?

– Вопросы составляют в специальной редакторской группе, но эти люди к игрокам никакого отношения не имеют. Они вообще либо дома за компьютерами сидят и по Интернету путешествуют, либо в библиотеках пропадают. Ну и привлеченные авторы нам тоже вопросы приносят. Чаще всего тем же редакторам приходится их дополнительно править. Но окончательно утверждаю список вопросов только я, и только я знаю, какие конкретно вопросы пойдут в той или иной игре. Даже старшие редакторы, набирающие команды игроков, до съемки этих вопросов не знают.

– А где хранятся эти вопросы?

– Вон в том сейфе. – Жанна показала на сейф, стоящий на подставке в углу кабинета. – Но это не имеет особого значения. Я же говорила – вопросы и ответы составляет специальная редакторская группа и они им известны. Важно точно знать, какие именно вопросы попадутся именно в этой игре, а вот к этому редакторы по вопросам никакого отношения не имеют – они даже на съемках не присутствуют. Вопросов десятки тысяч, ответов в шесть раз больше. Запомнить правильные ответы вообще на все вопросы просто физически невозможно. А в нашей игре первый же неправильный ответ влечет за собой автоматическое выбывание из игры.

– И когда вы что-то заподозрили, то сменили вопросы?

– Да, Арсений Петрович, и совершенно неожиданно для всех. Причем самые сложные, для шестого тура. А Ребриков и на них ответил!

– Троекуров не мог знать ответы на вопросы перед игрой?

– Нет, зачем ему? И потом... Мы же снимаем четыре передачи в день. Просто умножьте количество вопросов и ответов за одну игру на четыре. Да еще все это на четыре съемочных дня! А он артист – у него масса своих проблем. На площадку – да, на площадку мы ему правильный ответ передавали. Но это же ему было нужно для работы, чтобы запутывать игроков. Он и сам был в душе игрок – очень любил такие моментальные импровизации прямо во время съемки.

– А вам не кажется, что он заигрался? Почти наверняка он как-то подсказывал Ребрикову во время игры.

– Об этом я тоже думала. Но любой звук, который он произносил на площадке, отлично был слышен в аппаратной – запись же идет, а на нем радиомикрофон. Ни одного постороннего звука, Арсений Петрович, он не произнес, ни малейшего!

– Не обязательно звук, Жанна. Можно – ну я не знаю – головой там покивать или ногой как-то подвигать. Подмигнуть, наверное, тоже можно. Такая мысль вам в голову не приходила?

– Приходила. Но Борис ведь не только с Ребриковым разговаривал – он же по всей площадке перемещался. То к одному игроку подойдет, то к другому. Часто к Ребрикову вообще спиной оказывался. И этот постамент с деньгами и автоматчики его иногда, наверное, от Ребрикова полностью отгораживали. Да и Ребриков почти глаз от монитора не отрывал. Я уж не говорю о том, что Троекурова мы в аппаратной одновременно минимум с двух камер видели. Нет-нет, никаких знаков он подать ему не мог.

– Поэтому вы и отстранили от работы компьютерщика?

– Я просто уже не знала, что думать. Да, отстранила, а что толку? Ничего от этого не изменилось.

– И получается, Жанна, это все-таки Троекуров. Вы же сами сказали, что, кроме него, знать правильный ответ на площадке никто не мог. Не случайно он пошел туда, куда никто никогда не ходит. Он должен был с кем-то встретиться там, а этот кто-то заткнул ему рот. И навсегда!