– Да у нас их просто нет, Борис Евгеньевич! И магнитофон такой только один. Раньше чем утром просто не сможем начать.

– Купите! – резко приказал Смолин. – Вот если кому надо водку купить – так она почему-то в любое время суток находится! Что, во всей Москве круглосуточных магазинов нет?! Не будет чистых кассет – покупайте с записью и стирайте! Деньги есть? Я попозже зайду – отдам! Так что пусть кто-нибудь садится в мою машину – и срочно по магазинам!

– А с магнитофонами как быть?

– Соберите по всем другим аппаратным! Ключи возьмете на вахте. Скажите, я приказал. Не будут давать – ломайте двери под мою ответственность! Видеоинженер там у вас рядом?

– Сейчас ему позвоню, Борис Евгеньевич.

— Вот. Пусть начинает собирать магнитофоны в схему и подключает немедленно! И звукорежиссеру передай, чтобы перекопировал все фонограммы. По каждому каналу отдельно! – Смолин, отключаясь, щелкнул кнопкой спикерфона.

– Однако круто вы со своими! – усмехнулся Шугаев.

– А с ними по-другому нельзя, Павел Александрович... Отлично ведь сам знает, что надо делать, и вот волынку разводит... Значит, говорите, это Троекуров? – вернулся Смолин к важному для себя вопросу.

– Пока это не доказано, – заметил Мишаков. – Даже нет полной убежденности, что махинации вообще имели место. Или выиграть в вашей игре такую сумму действительно совершенно невозможно? Тогда это, простите, махинации с вашей стороны.

– Ну знаете! Вы все-таки думайте, что говорите! А то, чего доброго, еще договоритесь до того, что это я убил Троекурова! Выиграть в нашей игре можно, но очень и очень сложно – этого никто никогда и не скрывал! Однако выигрывали же у нас люди в лотерею по миллиону долларов! А за границей в таких играх и больше выигрывают!

– Я вообще не понимаю, почему вы называете это игрой, – заметил Колапушин. – Того, что я посмотрел, уже вполне хватило, чтобы убедиться – это не игра, а какое-то издевательство над людьми!

– И особенно сильно мы поиздевались над тем, кто выиграл два миллиона долларов, правда? – иронически спросил Смолин. – Да и другие неплохие выигрыши у нас бывали. Не такие, конечно, как этот, но все же... Никто никого сюда на аркане не тащит, согласитесь! Однако почему-то от желающих отбоя нет! Лучше скажите – почему Аннинская отстранила от работы компьютерщика? Она что-то заметила?

– Судя по ее словам – нет. Просто очень нервничала, подозревала, что где-то обман, и уже просто хваталась за все подряд.

Смолин снова задумчиво побарабанил пальцами по столу.

– Или... заметила, но сама пока еще это не осознала. Ее чутью можно доверять – она же автор этой игры. Сама все и придумала.

– Женщина придумала такую жестокую игру? – удивился Колапушин.

– Ну и что? Помните, была такая игра – «Слабое звено»? В ней иной раз ситуации и похлеще, чем у нас, случались. Так ее тоже женщина придумала – Энн Робинсон. Только не у нас – в Англии. Так. Давайте-ка с компьютерами решим... У вас найдутся специалисты, чтобы их проверить? Может, это и не Троекуров вовсе?

– Специалисты у нас найдутся, – произнес генерал Шугаев. – А что именно вы подозреваете?

– Сложно сейчас сказать, но и вопросы, и ответы задаются игрокам через компьютерные мониторы. Вдруг все дело именно в этом?

Смолин еще раз сверился со списком телефонов и нажал на спикерфоне кнопку.

– Изаксон? Это Смолин говорит. Сейчас к вам подойдут люди из милиции, отдадите им системные блоки от компьютеров! И от игровых, из аппаратной, и от своих! Если они еще работают – немедленно отключайте и начинайте отсоединять!

Изаксон моментально обиделся:

– Эти эмвэдэшники что, нас подозревают? Как где что случается – сразу Изаксон виноват?! Всегда они нас не любили – то дело врачей придумали, а сейчас дело программистов, да?

– Не ной, не у врача! Делайте, как я сказал!

Смолин отключил спикерфон и обратился к Шугаеву:

– Кажется, генерал, я сделал для вас все, что мог. Во всяком случае, на данном этапе. Если разрешите, я немного займусь своим хозяйством?

– Бога ради. Я только Немигайло звякну, чтобы он системные блоки забрал и в мою машину оттащил.

Коротко переговорив с Егором по сотовому, Шугаев сделал знак, что он, мол, все и Смолин может спокойно заниматься своими делами.

И Смолин немедленно занялся этими самыми делами. Сначала он позвонил на свой телеканал какому-то редактору, как понял Колапушин, из новостной редакции:

– Юрченко, что у нас там с новостями? Так-так, а кроме «Эха Москвы» еще кто? Ну, лента «Интерфакса» нас сейчас мало волнует... Да, конечно, в утренние газеты никак попасть не сможет – тираж давно отпечатан. Значит, делаем так... Тебе сейчас перегонят материал, сделаете «нарезку» из моментов игры. Финал дадите обязательно! Потом убитого Троекурова, а после – его портрет в рамочке. Текст сами придумаете. Да, правильно, давай... Нет, некролог потом дадим, отдельно. И пришлите сюда срочно репортера с оператором – сделаем интервью...

– Вы собираетесь показывать все это в «Новостях»? – удивился Колапушин. – Даже убитого Троекурова?! И у кого это вы собрались брать интервью?

– У вас! Не беспокойтесь, если вас нельзя показывать по телевидению – зацифруем лицо.

– Я никаких интервью никому давать не буду! – резко сказал Колапушин.

– Не будете – возьмем у других. И обязательно покажем – это же эксклюзивная информация, которая есть пока что только у нас. С ее помощью мы поднимем свой рейтинг.

– Рейтинг, рейтинг! – возмутился Мишаков. – Мне кажется, что вы все тут помешались на этом рейтинге. Ну нельзя же показывать все подряд! И так по всем каналам сплошной криминал! В конце концов, я запрещаю вам это делать!

– А это на каком же основании?

– Ну... – стал придумывать Мишаков. – Эти материалы могут представлять оперативный интерес.

– Для ваших оперативных интересов делаются копии видеопленок и отданы компьютеры. А запретить мне показ снятого нами материала может только суд!

– Вы получите решение суда! – угрожающе произнес Шугаев.

– Завтра? Да мы его еще и обжалуем, можете не сомневаться! Ну получите вы это решение дня через три, предположим. А новости на Дальний Восток и Забайкалье начнутся уже часа через полтора. Вам даже и суетиться не стоит.

– А не боитесь, Борис Евгеньевич, что у вас будут неприятности? – поинтересовался Мишаков.

– Что поделаешь? – равнодушно пожал плечами Смолин. – Неприятности – это непременная часть моей работы. Я, знаете ли, как-то даже и привык уже.

– Я все-таки не понимаю, зачем это показывать зрителям? – не переставал удивляться Колапушин.

– А затем, что это эксклюзив, информация, которая, к счастью, есть только у нас!

– Интересные у вас представления о счастье!

– Троекурова имеете в виду? – понимающе покачал головой Смолин. – Думаете, мне его не жалко? Ошибаетесь – жалко! Только постарайтесь и меня понять. Ну вот я, предположим, директор химического завода. У меня работают сотни людей. И произошла авария. Опасная авария – погиб человек. Не простой рабочий, а очень важный для завода специалист – начальник цеха, предположим. Но не это главное. Главное то, что через образовавшуюся при этой аварии дырку льется какая-нибудь азотная кислота, которая может уничтожить весь завод. Что я, как директор завода, в первую очередь должен делать? Над погибшим рыдать или аварию ликвидировать?

– Конечно, аварию. Но к чему такое сравнение? Здесь же не завод. Никаких дырок нет.

– Ошибаетесь, Арсений Петрович, есть! И самая опасная дырка – финансовая. Если я не смогу ее срочно ликвидировать, это приведет канал к краху и сотни людей потеряют работу.

– Надеюсь, после случившегося вы хотя бы закроете эту игру. Сами видите, к чему приводят такие передачи.

– Зря надеетесь! После этого случая рейтинг программы резко возрастет. А это для нас – главное! Государство, конечно, телевидение дотирует, но это же копейки! Даже на распространение сигнала по стране не хватает! А на что мне прикажете передачи снимать? Мы держимся на плаву только за счет рекламы. Чем выше рейтинг передачи, тем дороже рекламное время.