— Ну, допустим, — посерьёзнела девушка. — А ведь ты не случайно приехал в нашу «Щуку». И ты не случайно спас меня от сумасшедшего поклонника с ножом.

— Нет, вот нож мне приписывать не надо, — отмахнулся я. — Я — человек мирный. С ножом вышло всё совершенно случайно. Хочешь спросить, знаю ли я твоё будущее?

— Да, — кивнула Анастасия, потупив глаза.

— С твоим серьёзным и ответственным отношение к делу, с врождённым талантом и красотой, ты будешь много сниматься в кино, и играть в театре. В этом самом, как его? — я почесал затылок, — в «Современнике». Только курить нужно бросать, а то голос огрубеет.

— А что в личной жизни? — заулыбалась актриса, услышав про «Современник».

— И личная жизнь у тебя тоже будет интересная и насыщенная, но бОльшего сказать не могу. Меня этот аспект, кто с кем и где, никогда не интересовал.

— А Марианнке-то сказал, чтоб она с Кончаловским не встречалась! — схватила она меня за рукав, заметив, что я уже хочу побыстрее закончить неприятный разговор и переместиться на съёмочную площадку.

— Потому что по Кончаловскому издалека видно, что он — «ходок», — буркнул я и чуть ли не трусцой посеменил туда, где уже разогревались большущие ДИГи.

— Ха-ха-ха! — громко и выразительно загоготал подполковник Юрий Саныч Петренко, после того как перед его лицом Анечка хлопнула киношной хлопушкой, заработала камера и стал писаться звук. — Хороши, нечего сказать! Красавцы!

Исполнитель роли подполковника Леонид Быков обвёл взглядом Олега Видова, Евгения Стеблова и Шуру Пороховщикова. У каждого актёра на лице были нарисованные живописные синяки и ссадины.

— Почему сразу красавцы, я протестую, — пискнул Стеблов-Волков.

— Чисто же сработали, товарищ подполковник? — возмутился Видов-Казанцев. — Или вы думаете, что он бы смежникам бока не намял.

— Шустрый парень, я это ответственно подтверждаю, — поддакнул Пороховщиков-Ларин.

— Ха-ха-ха! — снова захохотал Быков-Петренко и, смахнув слезинки, которые иногда выскакивают при сильной эмоциональной встряске, произнёс, — муж директрисы Русского музея, ха-ха, полторы недели назад, ха-ха, сбрил усы. Ха-ха-ха!

— Ха-ха-ха! — разом загоготали и оперативники, тыча пальцами, друг в друга.

— А где тогда был настоящий муж? — поинтересовался Казанова.

— Настоящий муж всё ещё на работе, ха-ха, — отмахнулся подполковник Петренко. — У них там аврал. Установку какую-то монтируют.

— Значит, повезло, — пророкотал капитан Ларин. — Но, между прочим, везёт тому, кто везёт.

— Постойте, а кто же тогда украл картину? — вдруг перестал гоготать лейтенант Волков.

— По моим скромным расчётам, мы это узнаем через несколько минут, — ответил Юрий Саныч Петренко, посмотрев на свои наручные часы.

И в этот момент, словно по команде дверь отварилась, и в неё вошли Анастасия Абдулова и Анна Казанцева.

— Что скажете, барышни? — тут же спросил их товарищ подполковник.

— Я, пожалуй, промолчу, — буркнула Нонна-Анастасия. — Пусть лучше расскажет Анна Сергеевна.

— Эту записку мне кто-то бросил прямо под ноги, когда я выходила из музея, — произнесла Вертинская-Казанцева и, вынув из сумочки сложенный вчетверо клочок бумаги, протянула его подполковнику Петренко.

Однако, чтобы посмотреть на эту странную записочку к начальнику отделения милиции разом подошли Волков, Казанцев и Ларин.

— Почему надпись сделана по-английски? — пролепетал Петренко. — Ах, да.

— Там сказано, что завтра в тринадцать ноль-ноль меня будут ждать на Аничковом мосту, — пояснила содержимое записки Анна Казанцева. — Деньги, 10 тысяч долларов, я должна иметь при себе.

— Неплохо, — присвистнул Слава Волков.

— Вот, братцы сыщики, что и требовалось доказать, — с деловым видом произнёс Быков-Петренко.

— Стоп! Снято! Молодцы! — захлопал я в ладоши. — Сейчас, пока погода хорошая, едем на Аничков мост, и здесь же вечером в павильоне доснимем финал. Потом запланирован небольшой дружеский фуршет.

— А что будет завтра? — спросил кто-то из съёмочной группы.

И я хотел было ответить, что завтра мы все разъедимся, кто куда, разойдёмся по разным киношным проектам, но за моей спиной неожиданно появился директор киностудии Илья Николаевич и проворчал:

— Завтра, 30-го июля, сюда приедет товарищ Толстиков Василий Сергеевич. И я надеюсь, нам есть, что показать товарищу первому секретарю Ленинградского обкома КПСС?

— А 31-го нельзя? — хмыкнул я.

— Можно, но нельзя! — рявкнул директор «Ленфильма». — Ты учти, Феллини, если что-то пойдёт не так, то я-то выкручусь, а вот тебе в нашем кино больше не работать. И такую я тебе характеристику состряпаю, просто загляденье.

— В том смысле, что можно будет смотреть и жмуриться? — съязвил я.

— Можно даже совсем зажмуриться, ха-ха, — Илья Киселёв выдавил из себя небольшой смешок, который не вызвал даже улыбок на лицах актёров. — Товарищ Толстиков, это тебе не Дунька Распердяева. Понял, Феллини? А то я смотрю, ты у меня совсем звезду поймал.

— Кстати, о звезде, — криво усмехнулся я и резко заголосил древнюю народную частушку:

С неба звёздочка упала

Прямо к милому в штаны.

Ничего, что всё сгорело —

Лишь бы не было войны!

— Паяц, — обиженно пробурчал напоследок директор киностудии, а когда он покинул съёмочный павильон, все мои коллеги просто легли со смеху.

Зря меня директор Илья Киселёв пугал товарищем Толстиковым. Первый секретарь нашего обкома приехал на студию в прекрасном расположении духа. Перед просмотром, он ещё раз похвалил меня за короткометражку с Савелием Крамаровым. И вообще почти весь фильм с лица Василия Сергеевича не сходила беззаботная немного детская улыбка.

А вот лично мне было нехорошо. Ведь всю ночь, не смыкая глаз, мне пришлось монтировать оставшиеся эпизоды детектива, и по чуть-чуть переделывать старые. И я сейчас себя ловил на таком неприятном ощущении, что ещё немного и мой организм сам собой отключится и провалится в сон. «Неделю буду отдыхать, минимум, — думал я, украдкой поглядывая на товарища первого секретаря. — Потом ещё пару дней поваляюсь в кровати, а уже потом займусь озвучанием картины. На работу со звуком уйдёт почти месяц, не меньше».

— Хорошо дерутся, чертяги, — не удержался Василий Толстиков, когда на экране пошёл эпизод задержания банды Кумарина. — Ловко.

— Это каскадёры Саши Массарского, — шепнул ему на ухо Илья Николаевич.

— А жаль, что Паганини убили, — буркнул Толстиков. — И песню он пел хорошую, душевную. Что за актёр?

— Виктор Высоцкий, молодой начинающий артист из Москвы, — тут же ответил Илья Киселёв.

— Замечательная у нас подрастает смена, — хохотнул Василий Сергеевич. — А это кто такой белобрысый? Казанова?

— Шура Видов, тоже из Москвы, — прокашлялся Илья Николаевич. — Дебютант.

— Ну, Волкова-то я знаю, это парень из «Я иду, шагаю по Москве», хороший актёр, — зашептал Толстиков, пока на экране шла сцена выслеживания шпиона. — А кто играет капитана Ларина?

— Этот самый, Олег Пороховщиков, тоже первая роль на экране, — уверено буркнул директор нашей киностудии.

— Вот, сволочь, шпион недобитый, — пролепетал первый секретарь, когда началась погоня за мной, шпионом из недружественных стран. — Взять его ребята, взять! — Толстиков шарахнул кулаком по подлокотнику и гаркнул на весь просмотровый кинозал, — ломай его, сынки!

«Виктор Высоцкий, Шура Видов и Олег Пороховщиков, — усмехнулся я про себя. — Ничего-ничего, вот выйдет фильм на экраны, как толпы поклонниц начнут писать письма на киностудию, тогда вы, Илья Николаевич, наизусть запомните, как кого зовут. Ещё и детям станете рассказывать, с кем довелось поработать».

— Так кто же всё-таки преступник? — не вытерпел Василий Толстиков, когда началась сцена задержания на Аничковом мосту.

Так как этот эпизод был снят субъективной камерой, другими словами объектив кинокамеры временно стал глазами этого самого преступника. И сначала он увидел, как у перил моста стоит в одиночестве Марианна Вертинская. Затем похититель картины сделал несколько шагов в направлении этой псевдо иностранки. И вдруг с одной стороны моста навстречу преступнику вышел подполковник Петренко и капитан Ларин. Камера резко развернулась в противоположную сторону. Однако и за спиной похитителя оказались сотрудники милиции — лейтенант Волков и старший лейтенант Казанцев, которые преграждали путь к отступлению.