Само собой, передавать весь этот разговор я не собирался, поэтому легонечко сжал ее плечо и улыбнулся:

— Ты второй человек в роду и девушка, которую я полюбил раньше всех. А для посторонних — инеевая кобылица, объездить которую оказалось сложнее всего…

[1] Посвятить себя пути меча — подрабатывать телохранителем у других благородных. Не очень почетно, но позволяет не терять лица.

[2] В этом мире считается, что богиня только подтверждает волю мужчины. Поэтому в храме он просто озвучивает принятое решение.

[3] Торр — бог войны и северного (полуночного) ветра, которому поклоняются жители Торрена.

Глава 22.

Второй день пятой десятины второго месяца лета.

На заимку въехали в сумерках. Пока женщины обиходили лошадей, я натаскал на кухню и в баню достаточно дров и воды, разжег печи, отнес купленные в Ченге продукты в погреб, а сумки с вещами — наверх. Когда спускался за последней парой, вдруг обратил внимание на измученное лицо поднимавшейся мне навстречу Найты и рванул к Майре, чтобы посоветоваться насчет ужина.

С моим предложением не заморачиваться с готовкой, а ограничиться легким перекусом, причем не в обеденном зале, а в предбаннике девушка сразу же согласилась. Отловила помощниц, вручила каждой по ножу, объяснила, кому и что резать, а сама куда-то унеслась. Полюбовавшись на Вэйльку с Алькой, сосредоточенно пластающих сыр и копченое мясо, я вышел наружу, спустился с крыльца и, усевшись на предпоследнюю ступеньку, уставился на звезды.

Через какое-то время со стороны «донжона» послышался звук шагов, и вскоре передо мной возникла Тина, простоволосая и в одной «озерной» рубашке, эдак с десятину тому назад обрезанной по верхнюю треть бедра.

— У тебя здорово подтянулись ножки! — оглядев женщину придирчивым взглядом, удовлетворенно сказал я. — Приятно посмотреть!

— А все вы и ваши Дарующие: один гоняет, а другие изменяют! Причем так, как им заблагорассудится! — «сварливо» пробормотала Тина. — Была старушка, как старушка, а теперь⁈

— Хм! Может, тогда освободить тебя от ненужной нагрузки по утрам и избавить от общества Найты⁈

— Ну вот, только настроилась услышать очередной комплимент, как получила удар по самому святому!

— А что у тебя самое святое? — ехидно поинтересовался я.

Тина не задумалась ни на мгновение:

— Вторая юность, конечно! Ведь то, что со мной сделали вы с вашими Дарующими, иначе не назовешь.

— Эх, стоит отлучиться от мужа на четверть кольца, как его уже кто-то охмуряет! — вынырнув из темноты со стороны бани, «возмутилась» Майра.

— Ага! И кто? Родная мать! — поддержала ее Алька, выглянувшая в окно кухни.

— Во-первых, Нейл тебе пока еще не муж… — заявила ар Лиин-старшая, уперла руку в бок и развернула плечи, как бы невзначай продемонстрировав весьма аппетитные формы. — Во-вторых, не охмуряю, а демонстрирую изъяны, дабы глава рода знал, на что обратить внимание Найты…

— Да уж, изъяны у тебя вот-вот порвут рубашку! — фыркнула старшая хейзеррка, бесшумно возникнув за спиной советницы и шлепнув подругу по ягодицам. — Причем и с той, и с этой стороны! Слушай, а может, тебе их уменьшить⁈

Услышав такое кощунственное заявление, ар Лиин-старшая «страшно перепугалась» и спряталась за Майру:

— Не надо!!!

— Ладно, дамы с изъянами и без, дуйте мыться, думаю, вода уже согрелась! — сказал я. А когда веселящиеся женщины ушли в темноту, услышал грустный голос Вэйльки:

— Шутят, а в душах страх перед будущим! И такая тоска, что хочется выть.

— Не хотят уезжать? — приобняв девушку за талию, тихо спросил я.

— Не то слово. Только не «не хотят», а «не хотим». Все.

Не хотели. И очень сильно. Поэтому веселились и в мыльне, и во время ужина, как в последний раз. А Тина с Найтой, не поленившись сбегать в погреб, пытались утопить свою грусть в вине. И, видимо, утопили. Хотя бы часть. Так как, чуть-чуть успокоившись, заговорили о красоте. Но — шепотом. Потом начали обсуждать очередные желаемые изменения, пришли к какой-то договоренности, пожелали всем добрых снов и, слегка покачиваясь, отправились заниматься любимым делом.

После их ухода накал веселья быстро спал, и Алька, лежавшая поперек кресла и отрешенно поглаживающая подушечками пальцев кольцо Души, повернулась ко мне и негромко спросила:

— А почему ты отвез нас в храм Пресветлой именно вчера, а не завтра, или, скажем, через десятину?

'Вопрос второй. Куда более личный… - вспомнил я. И невольно представил себе Тину. Вернее, ее напряженный взгляд: — Вряд ли вы не замечаете, что и Майра, и Вэйлька, и моя дочка давно считают себя вашими и душой, и телом. И что они, уже привыкшие относиться к правилам, определяющим жизнь благородных, скажем так, достаточно вольно, не только жаждут вашего… хм… шага к ним навстречу, но и рвутся к вам сами. Так почему вы до сих пор колеблетесь?

Я потер ладонями лицо и криво усмехнулся:

— Каждая из них прошла через боль и отчаяние. И эти чувства, хоть и спрятаны глубоко-глубоко, из их душ никуда не делись. Поэтому мне очень хочется подарить всем трем пусть небольшой, но праздник. Праздник, не омраченный никакими сомнениями. Чтобы потом, вспоминая самое начало наших отношений, они не чувствовали даже тени разочарования. Но тот праздник, который я себе представляю, можно устроить только после церемонии обмена обетами, то есть, после моего совершеннолетия. И, наверное, уже в Лайвене.

— Это лучшее из того, что я могла надеяться услышать… — без тени улыбки заявила Тина. — Только, боюсь, что ждать до Лайвена — не самая хорошая идея: затянувшееся ожидание вот-вот начнет разрушать их доверие.

— Почему⁈ — напрягся я.

— Давайте я объясню свою точку зрения, отталкиваясь от мыслей и ощущений своей дочери. Алька далеко не дура, поэтому понимает, что вы держите ее на расстоянии из-за того, что боитесь испугать напоминанием о недавнем прошлом. А вот задумываться о причинах вашей сдержанности в отношении к горячо любимой ею Майре она до смерти боится. Ибо, по ее мнению, единственной причиной холодности к девушке, которую вы подпустили к своей душе, да еще и настолько близко, может быть только одно: вас воротит от нее даже после вылеченного изъяна!

— Я замечаю куда больше оттенков эмоций, чем моя дочь, поэтому уверена, что это не так! — почувствовав, что у меня потемнело в глазах от злости и обиды, воскликнула Тина, в жесте примирения выставив перед собой раскрытые ладони. — А Алька не замечает. Поэтому рвет себе душу. И, кстати, рвет не одна она: эта ваша «холодность» угнетает и саму Майру, которая искренне надеялась, что теперь, когда ее лицо «больше не вызывает ужаса», вы, наконец, увидите в ней любящую женщину…

Я представил себе все то, что рассказывала ар Лиин-старшая, и с хрустом сжал кулаки. А Тина, обратив на это внимание и удовлетворенно кивнув, подбросила в разгорающийся костер моих мыслей последнюю охапку сушняка:

— Помните, там, в лесу, на пути в Маггор, вы говорили, что жить надо не будущим, а настоящим, и радоваться тому, можем подарить тем, кто дорог, немного счастья? Так вот, девочки уверены, что вы живете именно так, поэтому-то и сходят с ума от непонимания. В общем, если вы дорожите их душевным состоянием, перестаньте тянуть время и позвольте им почувствовать ваше НАСТОЯЩЕЕ отношение…

— Почему именно вчера? — переспросил я, вывалившись из воспоминаний и увидев, что моего ответа напряженно ждут все три мои женщины.

— Ага!

— Раньше не мог, так как ждал, пока мне исполнится восемнадцать. Чтобы никто не посмел усомниться в законности моего волеизъявления. И чтобы вы чувствовали себя не игрушками на ночь или десятину, а теми, кто пробудил во мне Свет[1].

— Как ты мог не сказать нам о дне своего рождения, разберемся потом… — перебравшись ко мне под бочок, угрожающим тоном пообещала Вэйль и посерьезнела: — А пока объясни-ка, почему в тебе столько грусти и безысходности?