Последнее вызывало во мне холодное, ничем не замутненное бешенство и невероятное желание заставить его пережить все то, что испытывали его близкие. Но возможности добраться до этой твари пока не было, поэтому я впечатывал в память все новые и новые подробности рассказов Найты и все глубже и глубже утопал в ее ненависти…

В реальность меня вернул резкий, как щелчок тетивы арбалета, хлопок закрывающейся двери. А раздавшееся следом тихое, но полное нешуточной злобы шипение Вэйльки заставило начать связно соображать:

— Мама, ты что твориш-ш-шь?!!!

Найта, не меньше меня ошарашенная и тоном, и выражением лица дочери, вжалась в спинку кресла и побледнела, как полотно:

— Я п-просто рас— … рассказываю о прошлом!

— Рассказываешь⁈ — сверкая глазами, наступала на нее Дарующая. — Да от его реакции на твои «рассказы» меня выворачивает и трясет уже половину стражи!!!

— Я…

— Мама, он пропускает каждое твое слово через свою душу, понимаешь⁈ — умудряясь шепотом кричать во весь голос, продолжила она. — То есть, всего за несколько колец он пережил все, что ты терпела целую жизнь, и теперь захлебывается во всей этой ненависти!!!

— Вэйль, хватит, перестань! — рыкнул я, увидев, как закатились глаза Найты, а ее тело начало безвольно сползать по спинке кресла. Затем попытался вскочить, но замер на месте, услышав повелительный рык младшей Дарующей: — Не смейте к ней подходить, она вас выжжет!!!

Следующие несколько мгновений я провел словно в ступоре, ощущая себя, как после хорошего удара по голове. Видел, как Дарующая метнулась к кувшину, набрала взвара в рот и прыснула им в лицо своей матери. Как бросилась к двери, чтобы задвинуть засов. И как летела к кровати, на ходу срывая с себя одежду. Но не мог даже моргнуть! А потом на меня рухнуло раскаленное девичье тело, сознание мягко обволок знакомый жар, и кусок льда, почему-то обнаружившийся на месте сердца, вдруг перестал вымораживать душу.

— А почему «выжжет»? Мне, показалось, что я замерзаю… — каким-то чужим голосом спросил я через вечность. И услышал страшно вымотанный шепот девушки, только что сползшей с моей груди на кровать:

— Не знала, как объяснить, поэтому ляпнула первое, что пришло в голову…

— Простите, арр, я не хотела! — донесся до меня полный раскаяния голос Найты.– Вы меня слушали, сопереживали, и мне стало так спокойно, что я расслабилась!

Собравшись с силами, которых во мне почему-то оказалось очень немного, я кое-как приподнял голову, посмотрел в сторону кресла, в котором старшая Дарующая сидела, разговаривая со мной, но там ее не нашел. Затем перевел взгляд чуть дальше, и обнаружил женщину забившейся в дальний угол, с опухшим от слез лицом и искусанными в кровь губами.

— А за что мне вас прощать? — представив, каково ей сейчас, горько усмехнулся я. — Любой человек на вашем месте чувствовал бы то же самое! А мне вы зла не желали.

— Но ведь…

— Мам, Нейл не лжет… — подала голос Вэйлька. — В нем много разных чувств, но нет ни злости, ни обиды, ни страха. Так что перестань плакать, возвращайся в кресло и постарайся побыстрее успокоиться. А то я рванула к вам сломя голову, и Майру, Тину и Альку вот-вот разорвет от неизвестности.

Глава 18.

Десятый день пятой десятины первого месяца лета.

Тина появилась на пороге предбанника сразу после того, как я вышел из мыльни, уселся на диван и с наслаждением вытянул ноги. Деловито прикрыв за собой дверь, она аккуратно отодвинула в сторону столик, на котором Майра оставила кувшин с взваром, встала на колени и принесла мне клятву Истинной Верности. А когда я, удивившись, напомнил, что она собиралась озвучивать ее после свадьбы дочери, пожала плечами:

— Обстоятельства изменились. И я сочла, что более не вправе с этим тянуть.

— Объяснишь?

Она поднялась на ноги, уселась вплотную ко мне, видимо, чтобы не повышать голос при разговоре, разгладила на бедрах халат и показала взглядом на мое левое плечо. Вернее, на то место под нижней рубашкой, где оно находилось:

— Эта рана должна заживать не менее четырех десятин. Две другие — чуть дольше. Две Эвис из трех — крашеные хейзеррки. А я далеко не дура…

— Нынешнее состояние плеча вы видеть не могли! — напомнил я.

— Зато помню, как двигался отец после такой же раны… — спокойно сказала она. — Лед и пламя[1]!

В том, что эта женщина будет мне верна до последнего, я не сомневался и до бесед с Вэйлью, поэтому не стал дальше рубить воздух[2]:

— А я еще недавно был уверен, что Дарующие — это легенда…

— Ими бредил мой дед последние пятнадцать лет своей жизни. Предлагал главам всех Старших родов Хейзерра любые деньги за излечение старшего сына, сломавшего позвоночник на охоте, раз восемь ездил кого-то там убеждать, но так и не преуспел.

— Не тот ресурс, которым жаждут делиться… — буркнул я, один в один повторив слова, как-то слышанные от Найты.

Такого Тина от меня не ожидала, поэтому гневно сверкнула глазами и раздула крылья носа:

— Ресурс⁈

— Это была цитата. Бывшего «владельца» моих Дарующих… — мрачно усмехнулся я. — А для меня обе хейзеррки — полноправные члены семьи.

— Простите! — потупила глаза женщина, а затем спохватилась: — Да, чуть не забыла: Алька про них пока ничего не знает, но клятву все равно принесет. Завтра, когда снова придет вас терзать.

— И не спорьте! — добавила она, догадавшись, что я собираюсь возразить: — Убивают и за медный щит, а уж за здоровье и долгую жизнь порежут на тонкие ленточки всех, кто видел, слышал или только догадывался. А жизни всех шести членов рода Эвис мне дороги одинаково сильно.

Несмотря на то, что Вэйль говорила о том, что Тина мне не лжет даже в мелочах, я счел слово «одинаково» преувеличением. Но обращать на него внимание не захотел. Зато спросить про цифру «шесть» не постеснялся. И тут же получил ответ:

— Вы действительно думаете, что Алька согласится войти в какой-либо род, кроме вашего⁈ Хоть меньшицей, хоть отдарком, хоть лилией — но она будет с вами. А если ее попробуют от вас оторвать — удавится. В прямом смысле этого слова.

— Это ее слова или ваши? — не без труда справившись со вспышкой злости, спросил я.

Во взгляде Тины появилась грусть:

— Слова «отдарок» и «лилия» — ее. Слово «меньшица» в разговоре с нею употребила я.

— А чуть подробнее можно?

Женщина явно занервничала, так как принялась теребить поясок халата:

— Завтра ей исполняется шестнадцать. Нрав Юргена, своего родного дяди и нынешнего главы рода, она знает не хуже меня. Поэтому последние дня три ходит, сама не своя.

— Не понял? Вы же говорили, что он ее любит⁈

— Да, любит. Но это не мешает ему считать, что место девушки, достигшей возраста согласия, в роду мужа. Ульрику, свою старшую дочь, он сговорил в четырнадцать, а замуж отдал через месяц и две десятины после того, как ей исполнилось шестнадцать. Ксану, среднюю, сговорил в двенадцать, а отдал в день шестнадцатилетия, не посмотрев на то, что она только отошла после долгой болезни и еле стояла на ногах. Ольте, младшей, пока девять. Но и она уже сговорена.

— Значит, как только вы вернетесь в Лиин, он озаботится ее будущим?

— Думаю, он им уже озаботился… — вздохнула Тина. — Но, слава Пресветлой, до первой десятины зимы, то есть, до получения им налогов, есть неплохая возможность забрать Альку отдарком.

— Но ведь вы, вроде бы, не нуждаетесь! — воскликнул я, вспомнив про то, что она обещала мне платить по пять сотен золотых в месяц за выполнение обязанностей телохранителя.

Женщина усмехнулась:

— Не нуждался мой покойный муж, так как единолично распоряжался всеми доходами рода. Я тоже чувствую себя неплохо, потому что за годы хозяйствования скопила приличную сумму. Но у арра Юргена доступа к вкладам Готта не было, нет, и не будет. Соответственно, до середины Длинного месяца он не сможет не залезть в серьезные долги. А ростовщиков на дух не переносит.