— Почём мне знать? — с неожиданным равнодушием заявляет чудик, листая учебник по литературе и, находя нужный параграф, углубляется в его прочтение. — Слушай, будь другом, дай скатать сочинение про Печорина. Взамен получишь… скажем, мою вечную благодарность и признательность?

— Э-э-э, нет, я бы предпочла что-нибудь поматериальнее, — отвергаете щедрое предложение друга вы, протягивая ему заветную тетрадку. — Только не слово в слово, договорились? И не как в том меме «не списывай точь-в-точь», так как мои рассуждения насчёт фаталистичности взглядов Печорина — не такой уж и частый зверь в сочинениях.

— Спасибо, выручила, — с чувством говорит чудик, быстренько скатывая у вас домашку и вдруг хмурится. — Знаешь, что я ещё вспомнил в связи с твоим вопросом?

— Ну? — прищурившись, вы склоняете голову набок. — Не тяни, выкладывай.

— Историю Элеоноры Зугун, — приятель выдерживает паузу в надежде на реакцию, но, когда той не следует, с кислым видом поясняет: — Румынская девушка, которую исцарапывал полтергейст. Между прочим, реальный, задокументированный и отфотографированный случай. Твоя Агнесса меня тоже царапала и тоже вполне себе реально.

— Всё потому, что из тебя вышел хреновый медиум, — парируете вы и тяжело вздыхаете: — И что предлагаешь делать? Библиотечить по-чёрному, пока случайно не наткнёмся на старинную книжицу с рецептом от избавления домашних духов и прочих вредителей?

— О, если бы такая книжка существовала в действительности, я бы первым её приобрёл, — оживился чудик, ненадолго отвлекаясь от сочинения. — Когда мне было семь, я искренне собирался стать охотником за привидениями и, видимо, ещё не до конца отказался от своей мечты. Разгадка тайны Г-нского дома вполне может оказаться первым делом в моей карьере…

Продолжить рассуждения на тему пригодности к той или иной профессии мешает звонок. Одноклассники неторопливо вползают в класс и также неторопливо устраиваются за партами, негромко переговариваясь между собой.

Некоторые косятся на вашу с чудиком парту, но ничего не говорят. Плещущееся в глазах девчонок осуждение не требует вербального подтверждения, и вы пялитесь в ответ до тех пор, пока они с фырканьем не отворачиваются.

В класс заходит русичка и, по совместительству, литераторша и тут же начинается радостный для одних и мучительный для других сбор тетрадок с домашним заданием. Кое-кто закатывает глаза, кое-кто стонет, кое-кто вообще складывает ладони в молитве, как если бы это могло волшебным образом исправить ожидаемую двойку на пятёрку.

Отважно сдувавший ваше сочинение чудик элегантно выписывает очередную загогулину и ставит жирную точку, после чего с улыбкой на лице передаёт тетрадь русичке. Вам остаётся лишь удивиться той поразительной скорости, с которой всё происходит и, в свой черёд, сдать сочинение.

Русичка возвращается к учительскому столу и ваш одноклассник, заметно расслабившись, сползает вниз, раскидывая длинные конечности во все стороны. Приходится как следует засадить ему локтем в живот, чтобы напомнить о том, что он, вообще-то, не один за партой.

— Дай насладиться победой, — шепчет чудик, полностью захватывая всё доступное пространство. — Литра с русишем не для меня и не про меня, а тут я её вдруг заборол. Не без твоей помощи, но заборол. Каково, а?

— Таково, — вы решительным жестом оттесняете его вместе с паучьими конечностями в сторонку. — Скажи-ка мне вот что: в библиотеку сегодня сходим?

— Ха, я думал, ты никогда этого не спросишь, — усмехнулся чудик. — Сходим, конечно, хотя будет сложно убедить библиотекаршу в том, что мы не какие-то там расхитители архивов, а мирные исследователи недалёкого прошлого.

Русичка кидает на вас строгий взгляд, и вы с приятелем благополучно затыкаетеась, не желая ни схлопотать пару, ни отправиться за дверь. Вашей матери в зоне видимости не наблюдается, но вы прекрасно знаете, что случись что, она вырастет словно из-под земли. Положение усугубляло наличие директорского сынка, чудика, благодаря которому вам с лёгкой руки может быть приписано «дурное влияние».

Единственным «дурновлияющим» субъектом во всём классе служил сам чудик, но кого это волнует?

— Почему вдруг фатализм? — неожиданно спрашивает чудик, склоняясь над учебником литературы, который вы по-братски делите на двоих. — Можно было бы пойти по простому пути «Образа Печорина» или чего-то в этом духе…

— Потому что мне и в самом деле интересна эта тема, — медленно отвечаете вы, тщательно взвешивая каждое слово. — Вдруг всё, что мы делаем — заранее предопределено? И смерть несчастной девочки Агнессы, и наш переезд в Т…

— И наша с тобой встреча, — охотно дополняет логический ряд ваш одноклассник, после чего широко улыбается. — Нет, бука, я сейчас серьёзно. Вдруг наша встреча тоже была предопределена с самого начала?

— Особенно наша встреча, — невозмутимо выделяете наречие «особенно» вы. — Особенно то, что ты и никто иной столько всего знаешь о всякого рода чертовщины.

— Ну я ж охотник за привидениями, — тихо смеётся чудик и, поймав строгий взгляд русички, ненадолго затыкается.

Урок ползёт со скоростью искалеченной улитки, чей панцирь был пробит мощным клювом пролетавшей мимо птицы. Глаза ваших одноклассников медленно закатываются вверх, отчего начинает казаться, будто бы весь класс погружён в дрёму. Вы тоже устало потираете веки и слегка позёвываете в кулак, гадая о том, кому же пришла в голову «отличная идея» поставить литературу первым уроком.

Один чудик не спит, занятый сочинением несложной на вид схемы по мотивам событий прошедших дней. Когда вы украдкой заглядываете в его листок, он как раз заканчивает вносить туда ваш «хрономираж», после чего с горделивой улыбкой пододвигает его к вам.

Русичка всё ещё разглагольствует о роли Печорина в современной литературе, когда вы опускаете взгляд на схему и, слабо шевеля губами, с головой погружаетесь в события прошедших дней:

— Сплошные вопросы с самым минимумом ответов, — одними губами прошептал чудик, косясь на ведущую беседу с учеников русичку. — Слишком много неизвестных переменных, прямо как в мудрёном алгебраическом уравнении.

— Никогда не любила уравнения, — вздыхаете вы, возвращая драгоценный листок приятелю. — У меня с ними, скажем так, взаимная нелюбовь, выражающаяся в постоянных двойках и периодических тройках. Посему выходит, что ты просто обязан разгадать загадку Г-нского дома, чтобы обеспечить нам с мамой комфортное проживание.

— Само собой, — кивает вам чудик и неожиданно прибавляет: — Если так вдуматься… благодаря тебе моя жизнь стала чуточку разнообразнее. Нет, не так! Благодаря тому, что в твоём доме поселилось привидение, я получил шанс с тобой познакомиться, а позже и подружиться. Всё действительно на редкость фаталистично, как ты и говорила.

Возмутившись, вы приоткрываете рот, чтобы возразить, но тут мимо окон кабинета с отчаянным воем проносится пожарная машина. За ней — другая. Тут уж стало не до Печорина с его извечной скукой на красивом лице: все повставали с мест и бросились к окнам, радуясь возможности немножечко поразмяться.

Поддавшись стадному чувству, вы с чудиком проталкиваетесь поближе и, вжав носы в стекло, видите удаляющиеся пожарки. Направление, в котором они едут, кажется вам подозрительно знакомым, но вы отгоняете зародившиеся сомнения.

«Этого не может быть, потому что не может быть», на Чеховский манер думаете вы, не замечая ни того, как впиваются ногти в до боли сжатые кулаки, ни обеспокоенного взгляда чудика.

— Слышьте, они кажись в сторону библиотеки поехали, — удивлённый голос одноклассника разрушает все ваши хрупкие надежды подобно карточному домику. — Нет, реально туда! Загорелась, что ли?

Только не это.

Тёмные и недружелюбные коридоры вашего дома, казалось, впитали в себя многовековую злобу и ненависть, готовясь обрушить весь шквал накопленного на того, кто осмелится нарушить покой окутывающей его тайны.