— Мы воевали с фашистами, — вдруг услышала Лавли. Она нахмурила брови.
— Как это? — задумчиво произнесла она. — Ты же сам говорил, что раньше не верил в волшебство. А фашисты, это как бы злая магия. Это демоны. Они считали себя выше всех людей, хотели завоевать мир, сделать людей своими рабами.
— Нацизм — непереносимость других рас.
— Нет, подожди. Как это? Я просто не понимаю. Они же делали чудовищные вещи. Ты просто так говоришь, будто бы… Они же не были людьми?
— Смотря, с какой стороны посмотреть. Мне не нравится их так называть. Но да, думаю, ты права.
— То есть, как?.. — у Лавли дрожал голос. — Я… я правильно понимаю, что это одна и та же война? Просто… года и названия… Просто, когда я читала эту книгу, мне было страшно за людей… И, вообще, я считала ее даже страшилкой. Ммм… может, это все-таки разные войны?.. Что было в твоей войне? В книге был великий город, один из самых прекрасных во всем краю. И там этот город… окружили чудовища и держали в осаде несколько лет. Они бомбили их, и дети прикрывали свои дома защитными чарами — полотнами, чтобы домов не было видно. Но все равно. Они были, как в ловушке. Еды вообще не было. И умирали, в основном, не от дьявольских рук, а от голода… — Лавли как-то по-особенному выделила слово «от голода». — Но там была и Дорога Жизни. Такое место, единственное спасение людей. Но даже там умирали…
— Ленинград, — проговорил Вова. Для Лавли его слова были как удар грома. Она вся встрепенулась. Кажется, это название ей было знакомо, может, просто в книжке оно было чуть-чуть другое, но общая суть сохранялась. Город-ловушка для людей и Дорога Жизни все-таки существовали.
— Нет, но, — не унималась Лавелина. — Подожди. Но ведь это же не может быть правдой, — на глазах у нее уже сверкали слезы отчаяния. Она отказывалась в это верить. — Это не может быть правдой. Они ведь были чудовищами! Они не могли существовать! — теперь она уже чуть ли не кричала. — Это ведь ужасные злодеи, то есть в книге они представлялись, определенно, только злом… Мне нравилась эта книга, я переживала за героев. Там было много героев, и у всех у них тяжелые истории. Разве такие придумаешь?.. Столько людей умирали и страдали, они пересекались друг с другом, и расставались… И вообще, — Лавли на некоторое время остановилась. У нее уже болела голова от эмоций, било в виске. — А ведь они не могли быть людьми. Как же назывались эти… такие большие и бронированные, которые огнем…
— Бронированные… Может, танки?
— Танки, — задумчиво сказала она. — Кажется, танки… Они были тоже демонами. И людям приходилось бороться без всего с этими демонами. Представляешь, все равно, что рыцари боролись с драконами. Как же ты теперь говоришь, что боролся с ними, и что они были людьми? Это ведь выдуманная история! Они же по детям стреляли, проверяя меткость, — произнесла она совсем тихо с опустевшим от ужаса лицом. — А ты говоришь, что участвовал в этой войне…
Она медленно встала, сказала, что пойдет спать. У нее уже не было сил, слезы сами лились, она не рыдала, нет, на рыдание у нее не было сил. То, что она читала когда-то в детстве и считала самой страшной сказкой в мире, оказалось правдой. Она еще тогда рыдала над этой книгой, и утешала себя лишь тем, что все это выдумка, что этих людей никогда не существовало на белом свете… что никто никого не жег в печах, а подростков никогда не бросали с высоты в старую шахту, где они должны были умереть от перелома костей, без еды и воды. Она утешала себя лишь тем, что всего этого не было на свете, просто у кого-то слишком богатая и, может, больная фантазия. Но это оказалось правдой. Там не было ужасных демонов, а были люди. Но как же, как же люди могли быть такими? Как люди могли убивать себе подобных, детей, женщин? Как? Они не считали их себе ровней. Почему? А даже, если бы это и, правда, так было, неужели нужна такая жестокость? Зачем? Для чего это все было? Неужели только ради власти можно перестать быть человеком? Или какие еще цели они преследовали?
Она легла в свою кровать и долго лежала без сна. Все это время Искорка была рядом, она молчала, ей нечего было сказать, нечем было утешить девушку. Кажется, она сама страдала от каждого слова Лавли, и так же вздрагивала от слов Вовы. Но она молчала, не смела сказать ни слова. Это пугало ее. Потом, наконец, Лавелина заснула. И странный сон ей приснился после этого.
Детская площадка. Карусельки, качельки... И яркий такой день, солнечный. И в этом сне она увидела маленькую Аврору. Вот она, живая, здоровая. Она улыбается своей детской искренней улыбкой, потому что иначе дети и не могут улыбаться. И она смеется, бегает по всей площадке, с горки скатится, на качелях посидит. И почему-то Лавли вдруг забыла все печали и тревоги. Ей хорошо. Ей хорошо даже больше, чем наяву. Она и не думает, что это сон, и что дочь ее давно не жива, ей просто хорошо. Она бегает с ней. И во сне, почему-то, рядом с Авророй Женька. И зачем он появился здесь? Он ведь никогда не дружил с Авророй, даже с Лавелиной он не общался. Но Лавли это как будто не волнует, во сне у нее совершенно другое мнение. Это когда почему-то человек создает себе во сне такую ситуацию, которую он считает совершенно правильной. И вопросы возникают совершенно другие. У Лавли единственный вопрос был, где ее малютка оставила свои ботиночки? Почему она бегает босиком? А Аврора смеется, она убегает от Женьки. Они играют в догонялки. Вот они там, вот здесь, играют друг с другом, как дети. А Женька здесь и правда как ребенок. Ему лет двенадцать. Про Аврору и не нужно говорить.
Тут посреди сна Лавелина начала плакать. Она плакала не страдальческими слезами, ее слезы такие теплые и радостные, но в то же время и страшные. Страшные в том смысле, что подсознательно она понимает, что это ложь, но видит такие прекрасные картины, которые не хочется разрушать.
Вот Женька с Авророй стали крутиться на карусели, Лавли прыгнула за ними. И тут как бы она понимает, что это не Женька, а Джек, то есть образ ее брата медленно перетекает в этот образ. И Лавли во сне этого не замечает. Просто теперь перед ней Джек. И все. Они катаются на карусельках. И тут, бац, Лавли не удерживается и отлетает. Ей не больно. Но она не видит Аврору и Джека. Она пугается, оборачивается во все стороны, крутится, бегает, но нигде не видит свою малютку. Ей страшно, она чувствует беду.
Тут она видит ее. Подбегает, обнимает, целует. Сзади какой-то силуэт. Она могла бы предположить, что это Джек, но это не он. Это уже другой образ. Это Стоун. Он вдруг прицеливается и стреляет. О ужас! Он попадает. Но попадает не в нее. Он попал в Аврору. Девочка испуганно смотрит на свою грудь. На цветочно-желтом платье появляется кровь. «Нужен доктор! Скорее!» — решает она и бежит с малюткой поскорее в больницу. Она прижимает Аврору к себе, главное теперь — ее не отпустить. Она понимает, что Стоун где-то там позади, преследует их. Вот люди у больницы. Такая большая толпа, она пытается протиснуться сквозь толпу, на нее давят, а кровь все хлыщет. Сама Лавли оказывается в крови. А у толпы все нет конца. Она пробирается и пробирается. Тут понимает, что Стоун опять стреляет. Причем на этот раз, он не попадает ни в Лавли, ни в Аврору. Он попадает в людей на улице. И те умирают на ее глазах, все в крови. Они тянут руки к Лавли, еще умирая, они пытаются утащить за собой Аврору. Уже везде она видит красную кровь, она бежит, вся пачкается, чувствует эти руки смерти умирающих, которые пытаются утащить с собой ее малютку.
И все красное! И все такое грязное! И кровь везде, и смерть, и кто-то утаскивает с собой Аврору. Она пытается найти ее, но не может. Внезапно кто-то дотрагивается до ее плеча. Она знает, что это руки зла. В руках у нее оказывается меч, или что-то острое. Она быстро поражает зло. Но это не оно. Это Аврора. Она падает. Лавли видит Джека в крови, мертвого.
Такого ужаса она никогда не испытывала. Она закричала, проснулась и продолжала кричать. На ее крик вскоре прибежали все. Ее пытались успокоить, а Лавли даже не понимала, кто перед ней.
