— Ну, так о чем мы с тобой говорили? — сказала Матушка Гудвин бодро. — Рекс, иди на свое место!
— Хорошо, — прохрипел старый пес и тоже вышел на улицу. Наверное, чему очень будет «рад» Пуффи.
— Вы… вы колдунья, да? Девочка была мертва? — прошептала Лавли.
— Да, — ответила Матушка Гудвин.
— А вы можете мне помочь? — сказала Лавли. — Моя дочь. Она умерла. Я хочу ее вернуть.
— Когда умерла и от чего? — поинтересовалась Гудвин. Она заваривала чай.
— Два года назад. Заболела, — ответила Лавли.
— Хм… — послышалось с кухни. Матушка Гудвин вышла и протянула гостье чашку чаю. — Сядь. — Лавли села, Матушка Гудвин тоже. — Мне нужно подробнее узнать о тебе, то есть о твоей проблеме. Выпей чай, а я посмотрю по чайным листикам.
Лавли выпила чай и передала чашку Гудвин, та налила ей другую.
— Итак, — сказала Гудвин, разглядывая недопитый чай. — Ты ведь всегда любила ночь, да? Ты живешь ночью. Звезды, луна посреди темноты. Тебе нравиться ночь. Но имя. Имя — Утренняя Заря. Аврора. Эта та, которую ты так любила и потеряла.
— Да, это моя дочь, — сказала Лавли.
— Расскажи мне что-нибудь о ней, — сказала Гудвин.
— Об Авроре… Она была просто маленьким чудом, моей радостью. Я до сих пор помню, как держала ее еще маленькую на ручках и баюкала. А она так смирно лежала и смотрела на меня своими ясными голубыми глазами. Такая маленькая кроха, я так о ней заботилась, души не чаяла. У нее были такие красивые золотые волосы. И она так смеялась… Этот смех мне иногда по ночам снится, я все пытаюсь его догнать и не могу. Просто чудо, а не ребенок. Никогда не плакала, всегда слушалась меня, помогала всем. Ангел, а не ребенок.
— Да, — проговорила Матушка Гудвин. — Все они ангелы, пока не вырастут.
Лавли со злобой взглянула на Гудвин. Она издевается? Нет, она издевается! Как можно было ей говорить такое, когда Аврора умерла.
— Ах, вот, — продолжала Гудвин. — Я вижу другое имя. Лена, Луна, Лара, Лана… Да, точно. Лана. Это имя будто бы из твоего прошлого. Не существовало такого человека.
— Я так себя называла, — проговорила Лавли. — В детстве хотела, чтобы меня звали Ланой. Но как это может быть связано с Авророй? Мне нужно знать про Аврору, что она…
— А вот другое имя, — перебила Гудвин. — Важное имя, того человека, который всегда был рядом, поддерживал. Что-то родное. Благородный. Евгений. Женя.
— Что? — проговорила Лавли. — При чем здесь мой брат? Вы несете бред! Скажите мне, как вернуть Аврору!
— Ее нельзя вернуть, — холодно ответила Гудвин.
— Что? — у Лавли затряслись руки, и она уронила чашку. — Вы же сказали, что можно оживить. Вы сами оживили девочку.
— Мила умерла недавно, тело не успело остыть. А твоя дочь умерла два года назад, — ответила Матушка Гудвин. — Как мне оживлять девочку? Выкапывать ее из могилы, этот изуродованный труп двухлетней давности?
— Не говорите так!
— От нее уже ничего не осталось. Слишком много времени прошло, — сказала Матушка Гудвин. — Аврора слишком давно потерялась. О чем ты вообще думала? Как ты собиралась ее оживлять.
Лавли уже не могла разбирать слова. Ее била лихорадка, она вся стала белой в один миг, голова закружилась, и вот уже она не помнит себя.
Через некоторое время Лавли очнулась. Она сначала не поняла, что произошло, где она находится. «Сколько я была в отключке?» — подумала она. Кажется, несколько часов. Голова болела так, будто бы она целую ночь не чай пила, а что-то другое. Ночь… ночь… Почему-то в комнате было так темно. «Неужели еще ночь?» — недоумевала Лавли. Она ведь точно уже проспала много времени. Не могла быть до сих пор ночь. А потом она припомнила все происшедшее. Почему дети Матушки Гудвин гуляли ночью одни, среди болота, с арбалетом? Как можно было их вообще отпустить? Почему-то раньше этот вопрос ее вообще не волновал, хотя это, по идее, первый вопрос, который возник бы у нормального человека в подобной ситуации. Было темно. Видимо, вся семья еще спала.
Лавли глубоко зевнула, закрыв род ладошкой. «Ой», — произнесла она вслух, почему-то ее собственный голос показался ей таким детским. Она присела на краешек дивана и стала думать, прикасаясь к голове руками, как бы заставляя работать свой мозг. При этом она касалась своих волос. Что-то было не так. Слишком короткие волосы, причем не прямые, как были у нее, а кудряшками. И челка. Да, челка. У нее не было до этого челки.
Лавли испуганно вскочила с кровати, чтобы пойти и взглянуть на себя в зеркало — что с ней натворили. Но она вскочила и как-то неожиданно упала чуть глубже, чем ожидала. Такое бывает, когда идешь по лестнице и шагаешь, и шагаешь, а потом раз — и одной ступени нет — и ты перешагиваешь сразу как бы две ступени в высоту.
Здесь было почти то же самое. Она с грохотом свалилась с дивана. «Что такое! — воскликнула Лавли. — Или диван увеличивается, или я уменьшаюсь!». И тут девушка осознала жестокую правду. Она вскочила, оглядела себя, ощупала и закричала от ужаса. Она была ребенком! Ребенком! Она взглянула на стол. Теперь он доходил ей до груди, хотя раньше казался совсем маленьким. Это что же получается! Она росла, росла на протяжении двадцати лет, чтобы теперь опять стать лилипутом. И челку отращивала с пятого по седьмой класс, чтобы теперь она опять у нее стала короткой.
На крик тут же сбежались все жители дома. Первой, конечно, прибежала Матушка Гудвин, она зажгла лампу в доме. Дети тоже сбежались. Все в пижамах, с сонными глазками, недовольные.
— Что вы со мной сделали? — закричала Лавли на Матушку Гудвин. О, нет, какой голос, какой голос. Это ведь голос маленькой соплячки, хорошо хоть, что не шепелявит и выговаривает букву «Р».
— Не кричи на старших! — грозно сказала Матушка Гудвин так, что Лавли на мгновение потеряла сноровку, в испуге отошла на шаг назад, подумав, что она и правда маленькая девочка, которая грубит старшим. Но тут же вспомнила, как было на самом деле.
— Это вы! — закричала Лавли. — Вы превратили меня в ребенка! Напоили своим чаем. Ведьма! Преврати меня немедленно обратно! Сделай меня взрослой!
— Да как ты смеешь! — закричала Матушка Гудвин. — Так говорить со своей матушкой. Ты должна быть благодарна мне, а ты кричишь. За такие слова тебе нужно язык с мылом помыть. Ну-ка немедленно извинись, Лана!
— Ни перед кем я не буду извиняться! — кричала Лавли. Ее голос был таким детским, как все-таки глупо кричит ребенок. — Я не Лана! Я Лавелина. А вы мерзкая ведьма! Где здесь зеркало?
Лавли тут же вскочила и побежала в соседнюю комнату, зажгла лампу. Там была всего одна кровать, большой шкаф и зеркало. Она скорее взглянула на себя. Ей захотелось взвыть от отчаяния. Ну, что это такое! Рост от горшка в два вершка. Нет талии, тощая щепка. Волосы уложены назад мелкими кудрями и челка. Она еще в свои десять лет ненавидела, когда ей мама так делала волосы, как-то даже плакала по этому поводу. А теперь все казалось еще более отвратительным. Вместо ее белого платья на ней теперь была розовая длинная, но по размеру, сорочка. В принципе, она была очень даже красивой маленькой девочкой. Светлые волосы, зеленые глазки, ее лицо продолжало быть грустным, а взгляд каким-то отвлеченным от жизни, но уже не было таким мертвым. Было просто личико грустной девочки. До того же она видела в зеркале какую-ту старуху.
В комнату вбежала озлобленная Матушка Гудвин. Это была ее комната.
— Лана! Ты совсем ополоумела? — закричала она.
Лавли быстро развернулась и закричала в ответ:
— Я Лавли! Хватит меня так называть! Расколдовывай. Живо. Я не намерена терпеть это!
— Ты же сама говорила, что тебе нравилось это имя в детстве, — сказала Матушка Гудвин.
— Ой, только не надо. Вот зачем вы смотрели в мои чайные листики! Шпионили за мной, хотели узнать мои детские секреты. Ведьма. Где мое платье? Я улетаю!
— Оно тебе будет большевато, — ответила Гудвин. — Кстати, вот, — она протянула ей куклу со светлыми волосами, голубыми глазами, красивую куклу. — Это куколка. Она говорит: «Мама». Ты ее очень давно потеряла. Ее зовут Аврора.
