Виктор что-то знает, но, как обычно, не считает нужным вдаваться в подробности. У него всегда «потом», «сам увидишь» и «тебе ни к чему»… Мише стало тесно в Толераниуме. Смотреть на себя по телевизору надоело, подобострастные рожи толеранов наскучили, опущенные в пол глаза Ковригина вызывали подозрение. Восторг, преклонение и материальные блага превратились в бытовые детали жизни Толеранина Первого. Куда двигаться дальше, Миша не понимал.

– Михаил, привет! – Виктор был одет совсем не по погоде – легкое пальтишко раздувал обжигающе-холодный ветер, шарф развевался на шее, а на голове не было даже вязаной шапчонки. Но Виктор как будто не замечал мороза. Он пристроился к Мишиным шагам и, как бывало раньше, пошел его провожать.

Миша обрадовался:

– Только что подумал о тебе!

Виктор хохотнул:

– Видно, крепко подумал, раз я услышал. Знаешь, Михаил, ты уже сам себя перерос. Наслышан о твоих успехах. Да и не я один. Там, – Виктор поднял глаза кверху, – о тебе тоже вспоминают.

Миша не понял последней фразы, но тоже посмотрел на небо. Там тускло мерцала луна. Было так холодно, что одеревенели щеки и губы.

– Угу, – буркнул Миша и закрыл рот теплым шарфом. А про себя подумал: «Еще бы не вспоминали, такую махину на себе тащу…»

– Пора тебе на другой уровень подниматься, – сказал Виктор. – Я слышал, тебя на всемирную премию выдвинули.

– Какую премию?

– Толерантности, конечно, какую еще?

Миша возликовал. Само собой разумеется, что Мишу оценили на самом верху. Ну, дадут премию, назначат руководить международным союзом. Что дальше? Мише стало немного страшно, но вместе с тем – радостно. Он боялся даже подумать, какие свершения у него впереди. Надо будет сказать Ковригину, чтобы отменил мероприятия на время Мишиного отсутствия.

Сигнал телефона отвлек Мишу. Виктора рядом уже не было. Миша прослушал голосовое послание от Бергауза. Ровным и спокойным, чуть грустным голосом Аркадий Моисеевич выразил надежду, что у Миши все в порядке, и сообщил, что сегодня прошло тридцать дней со дня смерти Софьи Леонидовны. «Мне кажется, она нас оттуда видит». Миша почему-то вспомнил разговор с Виктором.

Критика зарубежных учредителей прозвучала жестко, но справедливо.

Деятельность прогрессивного учреждения не вносит никаких явных перемен в обществе. На митингах собирается сонное царство ленивых протестующих, напоминающее бесполезное сборище случайных проходимцев. Лидеры оппозиции выглядят ухоженными дармоедами, не имеющими никаких убеждений, кроме метросексуальных. Крики пропагандистов о падении тоталитарного режима и грядущем политическом цунами граничат с жалким идиотизмом.

Угроза лишения финансирования вызвала всплеск мозговой активности у толерантной элиты. Аналитический отдел Толераниума негодовал:

– Мы свою работу выполняем. Анализ – не прогноз. Он делается после, а не до. Как мы можем вам рекомендовать, что делать, если наша прямая обязанность говорить, чего больше не надо делать!!! Ну, типа: не ешьте огурцы с молоком – и диарея по этой причине вас больше не накроет! Для предсказаний у вас уфолог есть, так подключите к нему экономистов, психологов и социологов!

Вывод, сделанный в результате взаимодействия специалистов, указанных аналитиками, звучал зловеще:

«Главной чертой российского народа является догматический патриотизм, то есть неоправданная любовь к своей стране и необоснованное почитание памяти героических предков. Несмотря на обнародованные западными историками позорные факты, население огромной территории одержимо верит в мифологические военные победы и остервенело закрывает глаза на реальную историю. Способа разубедить этих варваров не существует. Вторую мировую они упорно называют Великой Отечественной войной, вдобавок – освободительной. В условиях жестких санкций они по-прежнему живут и радуются, справляют праздники, женятся и рожают детей. По итогам социальных опросов выяснилось, что ужасающему большинству плевать на показатели экономики, на рост или спад инвестиций иностранного капитала и даже на эпидемии. Эти дикари презирают капитализм, толерантность и евроатлантические достижения, но преклоняются перед слоганом “Спасибо деду за Победу”. Пропагандистская машина со школьной скамьи внушает детям “единственно правильную”, выгодную властям расстановку приоритетов. Школьники обязаны писать Великая Отечественная с заглавных букв и гордиться тем, что каждая семья в огромной стране до сих пор бережет свою военную легенду».

Препятствия на пути к прогрессу следовало устранить. Было решено изъять из обращения словосочетания «Великая Отечественная» и внедрить написания слов Капитал, Деньги и Толерантность исключительно с заглавной буквы. Кроме того, для работы с молодежью желательно воспитать и продвинуть неформального лидера музыкально-физиологически-лексического направления, который станет для незрелых умов символом свободы с помощью нецензурной лексики и внедрения органики (рыгание, испускание газов, клокочущее кашлянье) в музыкальный трек.

Уничтожать историческую память о военных подвигах оральным способом назначили Виталика Петухова. Его вызвал к себе сам помощник Толеранина Первого и под роспись передал приказ о назначении Петухова главой отдела по пересмотру базовых ценностей.

– Поздравляю, толеран Петухов! – серьезно сказал Ковригин. – На вас возложена ответственная и непростая миссия.

Тот был рад стараться. Наконец-то удача повернулась к нему лицом! Опытный лектор Виталик получил в распоряжение собственную команду. В команде оказалось четверо бойцов. Самый представительный чертами лица и осанкой напоминал спившегося аристократа и одновременно Чикатило. Он угрюмо выслушивал наставления, потрясывая худой ляжкой правой ноги, будто демонстрируя готовность рвануться в бой с неучами. Второй лектор был, очевидно, из когорты старичков – белая аккуратная бородка, засаленный сюртук, круглые замусоленные очки и дребезжащий голос. Научный работник в четвертом поколении – так он представился, глядя сквозь покрытые жирной пленкой стекла в глаза Петухову. Еще два оратора пришли по рекомендации главы отдела здравоохранения. Они были молоды, веселы и воняли травяным дымом.

Петухов прочистил горло и сказал речь.

– Позвольте представиться. Я – глава нового отдела.

Это было самое приятное место в речи. Далее Виталик высказал настоятельные пожелания о методах общения с публикой из управления холодильных установок, мясоперерабатывающего завода, Венецкого автодорожного концерна, ТЭС, а металлургический комбинат Виталик взял на себя.

Юля Павлова готовилась к свадьбе. Она планировала успеть выйти замуж до конца учебного года, чтобы Кирпичников на сто процентов знал, что потерял ее навсегда. Юля знала про свою свадьбу все подробности до мельчайших деталей. Она присмотрела платье, выбрала зал, меню, цвет тарелок и досконально выверила текст приглашения и оттенок бежевой бумаги, составила список гостей, сделала эскиз торта… Одним словом, осталось только сочетаться законным браком. Одна проблема была не решена, что немного омрачало Юлину радость. Невеста не могла выбрать жениха. В поисках подходящего кандидата Юля не пропустила ни одной пенсионной тусовки. Консерватория, литературные чтения, награждения почетными орденами, юбилеи и даже один раз похороны супруги – таков был спектр Юлиных интересов. Она было остановила свой выбор на трижды вдовом академике Пырееве. Тот весьма благосклонно отнесся к зародившейся любви молодой красавицы, но внезапно попал в больницу с инсультом. К несчастью, подтвердить свое согласие о вступлении в брак, тем более об изменении завещания Пыреев не мог даже закрытием век – по причине искусственной комы они и так были закрыты. Второй кандидат был не менее именит, богат и перспективен, но с юности был ветрен и потому до своих семидесяти лет не женился ни разу. Убежденный холостяк, Юрий Яковлевич Остроумов был польщен вниманием дочери подчиненного, но расставаться с пожизненным статусом ловеласа не хотел. Обижать девочку отказом Юрию Яковлевичу тоже было неудобно, поэтому он откровенно предложил ей выбрать между однократным и многократным соитием без регистрации брака. Юля брезгливо поморщилась и отклонила предложение. Оставался третий, тоже по всем параметрам подходящий старикашка, но и здесь имелись серьезные обременения. Этот был из породы долгожителей, но с этим Юля как-нибудь справилась бы. Реальной угрозой счастливому браку была мама избранника, которая в свои девяносто три отличалась не только подвижностью и любопытством, но и бойким умом. Затягиваясь ментоловой сигаретой через золоченый мундштук, мамаша обрезала Юлины крылья одной фазой: