«Это ее мать», – пронеслось в голове у Земляковой, на какое-то мгновение она смутилась, но тут же взяла себя в руки. Как-то неудобно скандалить в присутствии такой воспитанной дамы. Конечно, удобнее было бы вызвать ее дочь на лестницу, но Земляковой до смерти захотелось хоть одним глазком взглянуть, как живет ее соперница, да и мамаша пусть знает, что вытворяет ее Х-доченька.

– Мне нужно поговорить с вами, – решительно сказала Наташа.

Женщина широким жестом пригласила ее войти и проводила в большую комнату, увешанную картинами. Казалось, на стенах не осталось места, чтобы пристроить даже фантик от конфеты.

«А Кучемасова не ахти какая хозяйка», – отметила про себя Землякова, заметив в уголках книжной полки серый налет пыли.

– Чай, кофе? – предложила мадам Кучемасова, изящным движением руки указав ей на большое синее кресло.

– Нет, спасибо, – замотала головой Землякова и присела. Первая неловкость непрошеного гостя постепенно таяла, но решимости отстоять свое законное право на мужа меньше не становилось. Непутевая дочь на горизонте не появлялась, Землякову это пока что устраивало. Сначала она объяснит все матери, привлечет ее на свою сторону, а уже потом попросит пригласить «Хэ». Похоже, мама хоть и аристократка, но женщина хорошая и понимающая.

– Я слушаю вас, – поставленным голосом произнесла мама.

– Я учусь в университете, – зачем-то сказала Наташа.

Последовал одобрительный кивок мадам Кучемасовой.

– И еще – я замужем, – добавила Землякова.

– Это замечательно, – как-то особенно мягко сказала мама. – Редкий случай в наше время. Это так трудно – совмещать учебу с семейными заботами.

– Что вы! – оживилась Землякова. – Вовсе нет.

Она рассказала все. И о том, как познакомилась с Масиком, и о том, как они поженились, и какая замечательная свадьба у них была. Рассказала о том, что муж сидел в тюрьме и за что сидел. О своей и о его жизни, о том, как они были счастливы и как мечтали завести детей. И, наконец, о том, как в их дружную семью пришла беда. Женщина очень внимательно слушала и одобрительно кивала. Она все больше нравилась Наташе. Землякова приступила к основной цели визита.

Виноватыми объявила двоих: картину и художницу.

– Вы правы, эту картину написала моя дочь. – Женщина немного помолчала, поправила складки на платье, потеребила кольца на пальцах и добавила: – Но я не думаю, что проблемы вашей семьи связаны с ней.

– А с кем же? – воскликнула Землякова и собралась перечислить причины своей уверенности, но Кучемасова-старшая ее перебила:

– Моя дочь уехала жить в Голландию и там женилась.

– Так Кучемасова замужем? – обрадовалась Землякова. Это упрощало дело. Надо сообщить ее мужу, что она тут хвостом крутит, и пусть он вправит ей мозг. Даже если он продвинутый и придерживается свободных голландских взглядов, вряд ли ему понравится быть рогоносцем.

– Нет-нет, – отрезвила ее мадам Кучемасова. – Моя дочь сменила пол и женилась на французской балерине. Теперь они живут в Голландии.

Землякова недооценила противника. Она покинула дом Кучемасовых на негнущихся ногах. Предполагаемая соперница, как выяснилось, любила свое мужену и уехала на ПМЖ пять лет назад, когда Масик еще сидел на нарах. Картины династии Кучемасовых, развешенные на стенах душной комнаты, мудреные речи изысканной дамы и женитьба любимой женщины Масика на балерине создали в голове Наташи полный хаос. Землякова начала всерьез опасаться, что сходит с ума и все недавние события – плод воспаленного воображения. Как иначе объяснить, что любовницей Масика стал переделанный из женщины, женатый на французской балерине художница Х. Кучемасова. При том, что сам Максим – нормальный мужик, с очень традиционной ориентацией. Землякова осеклась. А может, уже и нет?

Советы мадам Кучемасовой только усложняли ситуацию. «Вы хотите невозможного: чтобы не было того, что уже случилось. Если вы его любите, любите его вместе со всем, что у него было, есть и будет». Еще она советовала смириться с тем, что в жизни Максима может что-то происходить без Наташи. «Это называется реальностью, и с ней лучше поладить, чтобы разум уцелел». Говорила про толерантность… То ли призывала Землякову быть терпилой, то ли себя ругала, что от этой толерантности сама перестала писать картины. «Потому что все время ищу ответ на вопрос, как просмотрела пол дочери!» Наташа не могла вникнуть в сказанное. Непонимание того, что раньше было совершенно ясным, пугало Наташу. Она неуверенно вошла в дом и огляделась.

Картина висела на прежнем месте. Теперь она выглядела еще более зловещей. Ужасная беспомощность и бессилие пугали и предрекали самое страшное, что только можно было себе представить. Состояние, близкое к отчаянию, накрывало Землякову все чаще. Единственный способ, который помогал хоть немного забыться, дежурил за шторой на кухне. Недорогое красное вино на некоторое время помогало решить проблему. «Ничего, – думала Землякова. – Это ненадолго. Как только все устаканится, сразу же брошу…»

О романе Альберта и Виктории Павловны в университете знали, но парочка не давала ни малейшего повода для злословия или ехидного обсуждения. Счастье обсуждать неинтересно, к профессиональным качествам придраться не за что, а на чувство собственного достоинства, присущее и Альберту, и Вике, обижаться глупо. Альберт всегда вел себя подчеркнуто вежливо и учтиво, но ни друзей, ни приятелей он так и не завел. Душевных и светских разговоров ни с кем не вел, на университетских праздниках он появлялся, только чтобы отметиться, был немногословен и говорил исключительно по делу. Охоту Альберта за сектантами коллеги поначалу относили к персональным «странностям», кто-то посмеивался, а кто-то поддерживал. Альберт привык жить с оглядкой и очень боялся близких отношений. Этим объяснялись его отстраненность и отсутствие друзей. Бегство из «Высшей лиги» сделало его изгоем, но он давно смирился с тем, что живет в зоне риска.

Альберт с восторгом обнаружил, что у него есть единомышленник, который ведет сайт, где грамотно, терпеливо и зачастую успешно разъясняет попавшим в беду людям, что и как следует делать, чтобы выбраться из болота, в котором они увязли. Обнаружив, что модератор сайта – преподаватель философии из Венецкого университета, он сдержанно высказал свое восхищение.

Виктория Павловна поначалу просто нравилась Альберту. Он приглядывался, пытаясь разобраться, как в человеке могут сочетаться скромность и решительность, сила и хрупкость, беззащитность и смелость. Он так и не понял, когда желание видеть Вику превратилось в потребность. Но как он мог взять на себя ответственность за нее, если сам находился под прицелом.

Для того чтобы не подвергать опасности маму, он жил на съемной квартире. Хотя в том, что мама сумеет за себя постоять, не было ни малейших сомнений.

Ее жизненный опыт и место работы напрочь отшибли инстинкт самосохранения.

– Я всю жизнь с безумцами работаю. Это я с нормальными не очень умею разговаривать, а уж с этими – в два счета!

Оксана Яковлевна презрительно игнорировала опасения Альберта, давила на его мужское самолюбие и поддевала:

– Знаешь, когда закончатся твои проблемы, ты уже детей не сможешь делать. А, может, тебе сексопатолог нужен? Где мои внуки?

Как бы Альберт хотел исполнить мамино желание! Он был не просто влюблен. Он не мог себе представить жизни без этой женщины. Но и с ней не мог.

– По глазам вижу, что хочешь поговорить, а не с кем, – констатировала Оксана Яковлевна, ставя на стол коричневый чайник, который Альберт помнил еще с детства.

Он промолчал.

– К нам сегодня снова вашу студентку определили. Мать привезла. Девка, видимо, была нормальная, по-английски хорошо говорит, да так бегло, будто там родилась. Рассказывает про делегацию, которая отбирала участниц для конкурса красоты.

Альберт напрягся.

– Как фамилия?

– Черепанова вроде. Пока. Она хочет, чтобы ее по-другому называли.