Альберт и Виктория Павловна, проходя мимо сияющего огнями здания, иногда останавливались.

Оба считали, что по сравнению с предыдущей деятельностью в текущую вовлечено куда больше народа.

– Они и сайт свой завели. Видел бы ты, что они там пишут! И самое главное, никто им не возражает. Видно, позиция выстроена с такой иезуитской логикой, что с ними в спор никто не вступает… Не решается.

– А может, нормальные люди просто понимают, насколько это ничтожно, и не считают нужным оспаривать очевидную чушь? – Альберт вглядывался в митингующую толпу.

– Смотри, Вика, наш студент Кирпичников только что вышел из толпы сторонников прогресса.

Кирпичникова было трудно не заметить. Богатырское сложение и своеобразная внешность привлекали внимание. Он был непривычно задумчив. Ему не понравилась ни одна девушка из толпы. Плохо, но с другой стороны – может, он вылечился…

Пребывая в искреннем уважении к женскому полу, Кирпичников все-таки в душе хранил верность своей избраннице. Он точно знал, что в Шухрани его ждет невеста Аленка Брылева. Женская политика Кирпичникова не позволяла ему каких бы то ни было отношений, кроме однократного традиционного секса. Внимание Кирпичникова привлекла стайка смеющихся девушек. «Может, еще и не вылечился», – подумал он и направился к цели.

Дорогу к девчонкам преградил Альберт. Вовка остановился. Альберт молчал, пытливо заглядывая в глаза Кирпичу.

– Вы тоже с ними?

– С кем с ними? – удивился Вовка.

– С толеранами?

Кирпичников настолько искренне рассмеялся, что напряжение Альберта улетучилось. Его глаза прояснились, и он с облегчением улыбнулся.

– Май френд, – пошутил Володя. – У меня нет таких офигенных целей, как у всех. Я не понимаю половины того, что эти ребята между собой обсуждают! И эту толесраность я в гробу видел! Да, у меня есть свои вопросы: я, типа, феминист. А у них девушки и правда очень свободные, отзывчивые и толерантные. Это меня сильно выручает, хоть и стыдно. – Кирпичников пригорюнился.

Альберт, наоборот, обрадовался.

– Даже и не знаю, чего вам пожелать. Удачи или неудачи.

Виктория Павловна аккуратно взяла Альберта под руку и потянула его за собой.

– Абсурд какой-то, – сказала она. – На наших глазах переворачивается мир, а мы просто гуляем…

Робкий и почтительный стук в дверь Мишиного кабинета мог означать только одно: случилось нечто чрезвычайно важное. В проеме двери одновременно стояли Ковригин и Полковник. Полковник издалека, но громко и четко доложил:

– У меня донос, то есть доклад от отдела по связям с общественностью… на финансистов. – Полковник прочистил горло. – И еще один, только наоборот.

Полковник положил перед Мишиным носом бумагу, на которой крупным жирным шрифтом было написано: «Жалоба финотдела по нецелевому использованию спонсорских средств отделом по связям с общественностью».

– А у нас – запись на телевидении через полчаса! – вмешался Ковригин.

Мише было недосуг возиться с междоусобными распрями. Выступления, речи и присутствие на событиях городского значения были расписаны мелким почерком на месяц вперед.

– Реши вопрос, – указал он, протягивая обе бумаги Ковригину.

Вопрос был нерешаем, поэтому Ковригин сразу же за порогом Мишиного кабинета переадресовал поручение Полковнику с теми же словами:

– Реши вопрос!

– Будет сделано! – отрапортовал тот.

«Только идиот может взять на себя ответственность за решение спора между другими идиотами», – подумал Алекс.

Суть конфликта была проста. В Толераниум доставили огромный транш наличных от зарубежных учредителей. Новость о полученных дотациях разнеслась по Толераниуму со скоростью звука. Как положено, неучтенку начали делить заблаговременно. Каждый отдел Толераниума считал свое направление наиболее нуждающимся, потому суммы «к оплате» достигали величин, на которые можно было лет десять кормить все население города. Финансисты Толераниума затормозили выплаты под предлогом изучения отчетности. Раньше такого не случалось, поэтому главы подразделений изнывали от нетерпения и сильно нервничали от ожидания итогов анализа отчетов.

Больше всех негодовал пиар-отдел, сотрудники которого причисляли себя к униженным и оскорбленным с момента основания Толераниума. Как можно было разместить глашатаев идеологии на первом, самом дешевом этаже! Тут тебе и прием жалоб от населения, и ювенальная приемная, и курсы со всевозможными тренингами «пять шагов…», «десять шагов…», «сто шагов…» – просто проходной двор…

Пиарщики очень надеялись возвыситься до второго этажа и старались на всю катушку. Судя по отчетам, программу отолеранивания населения они регулярно перевыполняли. Пикеты, протесты и митинги носили не только информационную нагрузку, но и создавали рабочие места.

Согласно прейскуранту самым выгодным было задержание на 15 суток. За три-четыре отсидки можно было купить приличную квартиру. Синяки и ссадины оплачивались по отдельной шкале: на теле – дешевле, на лице – дороже. Огромный минус заключался в том, что полицейские избегали наносить увечья, чем причиняли материальный ущерб протестующим. Приходилось биться в обезьяннике о решетку, но синяки от нее получались небольшими и, соответственно, платили за них немного.

Поводом обострившейся ненависти между пиарщиками и финансистами стал суммарный отчет. Согласно ему количество участников акции по защите прав перуанских сумчатых лягушек равнялось количеству населения города, а синяков в сумме намерили шестьсот квадратных метров. Счетоводы оспорили групповой подход к оплате увечий и подали жалобу в юридический отдел. Большего вероломства и предательства невозможно было представить: ни себе, ни людям. У юристов Толераниума денежные споры обычно разрешались в собственную пользу.

Зато идеологам, которые расположились на втором этаже, финансисты отваливали денег столько, что в нулях запутаешься. Пропагандисты, политологи, политтехнологи, экологи и лоббисты с экспертами ковали кадры. Здесь готовили агитаторов, возмущенных лидеров из простого народа, формировали общественное мнение и формулировали тезисы народного гнева. Традиционный и привычный образ жизни, включая мысли и даже пристрастия в еде, объявлялся вредным и безнадежно устаревшим. Полезным и единственно правильным объявляли любое дуновение заграничного информационного ветра. С помощью обученных ветрогонов «правильное» общественное мнение разносилось во всех направлениях.

Пробиться в руководство Толераниума можно было только при наличии специфических особенностей характера.

Самый наглый и беспринципный толеран Воля Нетребо заведовал гендерным отделом. В его полномочиях значились щекотливые вопросы, связанные с поддержкой лиц, сомневающихся в своей или чужой половой принадлежности. Воля выбивал субсидии на операции, содействовал в решении споров, отстаивал неочевидную принадлежность заявленных гендеров… Нетребо настаивал, чтобы для совершения нотариальных и медицинских операций для ущемленных в гендерных правах меньшинств узаконили справки за подписью главы гендерного отдела. Воля очень не любил расставаться с деньгами, даже с чужими, и нажил кучу врагов, потому что придирчиво изучал и измерял синяки, после чего жестко отсеивал бытовые от производственных. Бытовые не подлежали оплате ни при каких обстоятельствах.

Судя по Волиным рассказам, жизнь порядком его потрепала. Тем не менее Воля имел хитрый раскосый глаз и живой ум, звериную интуицию и оформленную мускулатуру. Но самым главным его достоинством было безупречное умение взаимодействовать с людьми. Казалось, Нетребо мог одновременно находиться в нескольких лицах и нескольких местах, к тому же он имел допуск на третий этаж. В многочисленных интервью он отстаивал свою независимую гендерную принадлежность, хотя недоброжелатели распространяли грязные слухи о том, что предводитель отдела – многодетный моногамный отец традиционного семейства.

Как ни странно, главным конкурентом Воли по уровню влияния среди толеранов стал Георгий-Растаман, хотя в штат Толераниума пока не был принят. И протестующие, и отдел по связям с общественностью, и ювеналы, и даже финансисты недоумевали – как можно быть таким, с кем всегда и обо всем можно договориться! Как внештатный сотрудник Георгий щедро выписывал счета и ставил плюсики даже на заявленных в качестве полицейского беспредела кошачьих царапинах, бытовых ожогах и похмельном синдроме. Известный всему городу одноглазый ветеран уличной оппозиции Нельсон после атак своего бешеного кота регулярно получал содержание, которого вполне хватало и на прокорм животного. Помог ему в этом Георгий.