В мире Литвина мне всё непривычно. Стол сервирован, словно мы на приёме. Может, я, конечно, мещанка, но невозможно расслабиться и просто поесть, когда вокруг столько церемоний.

— Выпей, расслабься, — спокойно произносит Литвин и салютует мне бокалом.

— Вы же знаете, я не любитель алкоголя, — поглаживаю ножку бокала.

— Хорошее вино – это не про «напиться», Надя. Это наслаждение вкусом и дополнение к ужину, чтобы раскрыть все вкусовые качества, — снисходительно улыбается. А я снова ощущаю себя мещанкой на приёме у графа.

Этот мужчина, несмотря на жесткость и цинизм, создаёт впечатление человека из высшего общества. Настолько высоко, что мне никогда не дотянуться, а я и не хочу на этот уровень. Я приземлённая, меня всегда устраивал мой скромный уровень. Я умею довольствоваться тем, что есть.

Галина подает нам салат с рукколой, креветками, авокадо и апельсинами, политый каким-то соусом. Выглядит красиво и аппетитно, желудок предательски урчит, что в полной тишине, конечно, не скрыть от мужчины.

— Кушай, Надежда. Не прощу себе, если женщина в моем доме начнет падать в голодные обмороки, — качает головой, тоже принимаясь за еду. Он даже ест как аристократ – аккуратно, маленькими кусочками, с ровной осанкой. Замираю с полной вилкой, расправляю плечи. — Поведай мне, Надежда, почему ты отказывалась от еды? Это что за протест?

— Я не отказывалась. Просто посчитала неуместным обедать с вашей семьей.

— Это всего лишь еда, Надя. Чем тебя напугал Лев?

— Кто?

Снова замираю с вилкой в руках. Если я буду есть и говорить, боюсь, у меня не получится это так эстетично, как у Литвина.

— Лев, мой сын.

— Он был очень недоволен моему присутствию в этом доме и посоветовал мне по-хорошему уйти отсюда.

— Даже так? — цинично усмехается мужчина. — Как он это обосновал?

— Если честно, я не поняла, в чем суть его недовольства.

— Просто передай мне его слова.

— Он сказал, чтобы я даже не надеялась откусить кусок от пирога.

— Сучоныш, — оскаливается мужчина. — Я поговорю с ним. Не сиди в четырёх стенах. Только я решаю в этом доме, кому здесь быть и на что претендовать. — Ешь, Надя, — настойчиво кивает на мою тарелку.

Вторым блюдом нам подают красную рыбу с белым соусом и спаржей.

— Как прошел разговор с Эдуардом?

Снова опускаю вилку, не притрагиваясь к рыбе.

— Он сказал, что свяжется со мной, когда надо. А мне стоит запоминать всё, что происходит в этом доме.

— Ясно. Ладно, ешь, иначе ты снова останешься голодной, — усмехается.

Дальше едим молча, но легче мне не становится. Еще никогда не кушала в таком напряжении. Литвин не задает вопросов, но постоянно смотрит на меня. От десерта и кофе я отказываюсь.

— Пройдем в мой кабинет, — предлагает мужчина, когда мы поднимаемся из-за стола.

— Зачем?

— Ну как зачем? Кажется, у тебя было задание от Эдуарда – изучить мой кабинет.

— Это уже необязательно, вы можете сказать мне, что передавать.

Ну не хочу я в его кабинет. Пространство рядом с Литвином сужается, и мне тесно.

— Я рад, что ты усвоила новые правила игры, но отказываться у тебя права нет, — говорит спокойно, но звучит как приговор. У меня вообще в последнее время ни на что нет прав. — Прошу, — указывает на выход из столовой, пропуская меня вперед.

Иду, постоянно поправляя бретели маечки, которые так и норовят сползти. Когда этот мужчина сзади, мне всегда не по себе.

— Направо по коридору, — указывает направление и открывает дверь из черного дерева.

Прохожу, осматриваясь. Вопреки моим ожиданиям увидеть здесь мрачное помещение с готическими деталями, кабинет Литвина довольно просторный, а обстановка минималистичная. Большое панорамное окно во всю стену с видом на лес наполняет пространство воздухом. Сразу подхожу к окну, всматриваясь, чтобы не смотреть Олегу в глаза. Не могу я так долго оставаться с этим мужчиной наедине. А закрытая дверь вызывает легкую панику. Он ведь может сделать со мной что хочет, и я никак не в состоянии это предотвратить.

Замечаю во дворе собак, одна из них, завидев меня, несется к окну. И я по инерции испуганно отскакиваю.

— Не нужно бояться того, чего нет, — усмехается мужчина, прислонясь бедрами к краю рабочего стола и складывая руки на груди.

— Зачем держать таких страшных собак? — спрашиваю я, все-таки подходя к окну и смотря своему страху в глаза.

Большие, агрессивные собаки – моя фобия с детства. Я гуляла на детской площадке, где под горкой лежал большой бродячий пес. Я, наивная, решила его погладить. Собака укусила меня. Нет, не набросилась и не разорвала, просто куснула за руку. Детство давно прошло, а фобия осталась…

— Территория и так хорошо охраняется.

— Хороший вопрос, киска.

Ненавижу, когда он называет меня киской. Коробит от этого. Мне кажется, это звучит пошло и грязно.

— Люди могут подвести, техника может дать сбой, а собаки – нет.

Мне всё равно не понять. Но я молча киваю, не желая продолжать разговор. Слышу, как мужчина идет ко мне, и инстинктивно обнимаю себя руками. Он подходит вплотную, настолько близко, что я чувствую его дыхание в моих волосах и касание рубашки к голым плечам. Сжимаюсь.

— Скажи мне, Надя, что тебе обещали за шпионство?

— Я уже говорила. Ничего. Свободу, — выдыхаю.

— Ммм, а ты в курсе, наивная девочка, что свободу тебе обещали условную. Тебя бы просто освободили от этой жизни, — тихо говорит он куда-то в мои волосы, а потом глубоко вдыхает.

— Как это? Что вы имеете в виду? — сглатываю, всё понимая. — За что?

— Ты, Надя, свидетель. Обладатель информации. Никто не отпустит тебя, пока не убедится в том, что ты будешь молчать. А заткнуть тебя с гарантией можно только одним способом. Увы, девочка моя, мир, в который ты попала, таков.

— Получается, у меня просто нет шансов вернуться к прежней жизни? Совсем? Вы когда-то меня отпустите, и меня убьют или посадят?

— Да, — так спокойно и просто выдает он. Закрываю глаза. Я в прострации. Чувствую себя вещью. Когда она перестаёт работать, ее просто выкидывают на свалку. Всхлипываю от ужаса. Растираю плечи ладонями, потому что резко становится холодно. — Здесь со мной тебе пока безопасно. И будет безопасно и дальше, если примешь эту реальность по-взрослому.

— Что вы имеете в виду?

— Я предлагаю тебе стать моей… — делает паузу, чтобы провести пальцами по моим волосам. — Любовницей. Взамен я гарантирую тебе жизнь и свободу после…

— После чего? После того, как вы выкинете меня, словно отработанный материал?

— Не надо драматизировать. Ты только выигрываешь от такой постановки. Если жизнь нагнула тебя раком, Надя, расслабься и получай удовольствие. Своих женщин, даже бывших, я не обижаю. Ты бы все равно стала моей. Сама отдалась бы мне, если бы я не раскрыл карты. Только разница в том, что, если бы ты залезла в мою постель обманом, после я бы не пощадил.

Закрываю глаза, пытаюсь дышать ровно и как-то это переварить.

Бабуля говорит, что выбор есть всегда, но многие не хотят найти выход. А у меня выбора нет. Совсем. Никакого.

— Зачем я вам в качестве любовницы? Я неопытная. Да что там, я никакая. Серая, зажатая мышка. Думаю, не этого вы ждете от женщины. Я всего боюсь и комплексую. Я не умею даже имитировать удовольствия.

— А вот имитации не выношу. Но ты не будешь имитировать. Я тебе обещаю. И если я предлагаю тебе лечь в мою постель, значит, я вижу в этом смысл, — его рука в моих волосах становится грубой. Мужчина собирает мои волосы в кулак и дергает, вынуждая меня запрокинуть голову. От неожиданности взмахиваю руками и отшатываюсь назад, вжимаясь в грудь Литвина. Дыхание сбивается, по телу идет дрожь.

— А если… если… — глотаю воздух. — Я скажу «нет». Что тогда?

— Скажи «нет» и узнаешь, — усмехается мужчина, другая его рука обвивает мою талию и вжимает мои бедра в свой пах. Я чувствую его возбуждение. И меня это пугает не хуже смерти. Я хочу сказать «нет». Но я боюсь… — В чем разница, Надежда? Трахаться со мной по приказу Эдуарда было бы легче? — зло произносит он. — Выгодней чувствовать себя жертвой насилия?